У нас с ним возникнет еще немало проблем.
Но Мейер настаивал на своем, и Луканиа, чтобы избежать осложнений, вынужден был согласиться с ним. После Датча Шульца в банду приняли Абнера Цвиллмана, и опять-таки но протекции Мейера Лански. Абнер, он же Лонжи, контролировал все торговые операции со спиртным в северных районах Нью-Джерси.
Хотя, не в пример другим сицилийцам, Луканиа был склонен ценить и даже использовать евреев, однажды он взбунтовался и, обращаясь к Костелло, воскликнул:
- Они пересекли Красное море только затем, чтобы свалиться нам на голову? Мейер и Багси - с ними все ясно… это наши друзья. Но ты только посмотри, кого они нам привели: Лепке Бухалтер, Датч Шульц, Лонжи Цвиллман… одни евреи. Это уже слишком.
Костелло пытался успокоить его:
- Все они имеют кое-что за душой, они уже показали, на что способны, и лучше иметь их с нами, чем против нас. Ты в свою очередь можешь привлечь, кого сочтешь нужным, чтобы восстановить равновесие.
Не глядя на него, Чарли пробурчал:
- Можешь на меня положиться…
Он тут же помчался в свою родную обитель, в «Малую Италию», устроился там на неделю в меблированных комнатах, все свое время проводил в бильярдных, в забегаловках букмекеров, то есть в местах, где собирались самые крепкие парни, и внимательно прислушивался ко всем разговорам, особенно когда речь заходила о «репутации», которую сумело себе составить то или иное лицо. В результате он завербовал одного неаполитанца, коротконогого, со сросшимися в сплошную черную дугу бровями, злобного, улыбающегося только тогда, когда он наводил на кого-нибудь свой пистолет и спускал курок. Звали его Вито Дженовезе.
- Я хочу, чтобы ты был со мной, потому что если у тебя и есть кое-что в брюхе, то в сердце - ничего, - сказал ему Луканиа.
Тот кивнул головой. Если в сердце у него и было место для чего-нибудь стоящего, то предназначалось оно отнюдь не для Луканиа. В дальнейшем он продемонстрирует это достаточно красноречиво.
Больше повезло Луканиа с Альбертом Анастасиа. Невысокий, с сильным торсом, черными как уголь глазами, крупным носом, с виду упрямый, этот итальянец вскоре после своего переселения в Америку успел изрядно поработать на уголовную хронику. Его первые шаги по американской земле восхищения не вызывали: он был обвинен в преднамеренном убийстве, и суд приговорил его к смертной казни. При рассмотрении дела в апелляционном суде ему повезло больше, чем свидетелям обвинения. Они не смогли предстать перед этой высокой инстанцией. Двое мужчин и одна женщина были ликвидированы для того, чтобы Альберт Анастасиа не попал на электрический стул в тюрьме Синг-Синг. Именно такой парень и был нужен Луканиа, который захотел познакомиться с ним поближе. Этот человек, сумевший избежать правосудия, впоследствии на одной из дружеских вечеринок громогласно заявил о своей преданности Чарли:
- Ты знаешь, Чарли, держу пари, что я единственный из зубастых парней, который тебя действительно любит.
- И остальные заткнулись, - говорил Луканиа, растроганно вспоминая об атом.
Джо Адонис, зная, чем озабочен его хозяин, организовал ему встречу с одним известным в преступных кругах Бруклина сицилийцем, Фрэнком Чехом, настоящее имя которого - Франческо Скализе. Встреча оказалась успешной, и Чех привлек к делу еще одного бандита из своего окружения, некоего Карло Гамбино, способности которого Луканиа тут же оценил.
Сочтя, что таким образом демографическое равновесие восстановлено, Чарли Луканиа почувствовал себя спокойнее. На самом же деле неприятности только начинались. К активным действиям перешли сицилийцы, но не просто выходцы из Сицилии, а люди мафии.
Доны располагали огромным опытом пребывания у власти и потому действовали почти безошибочно. Прежде чем атаковать новые шайки, возникшие в связи с принятием «сухого закона» и вышедшие из-под их контроля, они решили сначала воздействовать на них уговорами.
Начали с Луканиа, поскольку он был наиболее влиятельным из всех и, кроме того, будучи сицилийцем, прекрасно знал, что такое мафия.
В это время на трон «капо дей тутти капи» (босса всех боссов) претендовал Сальваторе Маранзано. Свидание своему молодому земляку он решил назначить в ресторане «Палермо», расположенном в «Малой Италии».
Сальваторе Маранзано прекрасно говорил на пяти живых языках, что для выходца из Сицилии было фактом почти невероятным. «Но я предпочитаю объясняться на латыни или греческом», - любил повторять он. И не преувеличивал. Ведь именно ему пришла в голову мысль назвать Джузеппе Дото Адонисом. Когда точно в назначенное время Чарли прибыл в условленное место, дон Сальваторе уже находился там. Он поднялся, пошел навстречу, обнял Чарли, дружески похлопывая его по спине и приговаривая: «Я приветствую юного Цезаря…,», после чего разразился длинной назидательной тирадой на латыни. Ошеломленный Луканиа скромно заметил:
- Я не понимаю… На сицилийском, если ты хочешь…
Поведение Маранзано вдруг круто изменилось. Большой специалист по части политики кнута и пряника, он произнес с упреком:
- На сицилийском, просишь ты? А ты часом не забыл свою Сицилию? Мне сказали, что ты, так же как и я, при крещении получил имя святого спасителя - Сальваторе. Но почему же тогда ты выбрал себе имя Чарли, как какой-нибудь безбожник американец?
Ошеломленный Луканиа стоял как истукан.
- Хорошо, это грех молодости. Но грех стыдиться лучшего из всех возможных происхождений… Я должен был напомнить тебе это. Теперь садись за мой стол, так как ты все-таки делаешь честь нашей Сицилии. Мне уже не раз приходилось слышать о тебе много интересного. Я наблюдал за тобой. Как говорят, я на тебя глаз положил. У тебя есть голова на плечах, это хорошо. Ты мастер работать головой, сохраняешь хладнокровие и быстро действуешь. Тебе многое удается, потому что ты умеешь думать. Это мне нравится. Ты мне нравишься, Сальваторе. Ты мне правишься, но кое-что меня не устраивает. Это кое-что - те канальи, с которыми ты путаешься, которые пьют твою кровь, как они высосали кровь Христа, и которые предадут тебя, как Иуда предал Иисуса.
От ярости у Чарли свело скулы: с ним обращались, как с обвиняемым. Побелев от злости, он с трудом выдавил из себя, боясь в любой момент сорваться:
- Дон Сальваторе, люди, о которых вы говорите, помогли мне стать тем, кем я стал. То, что меня пригласили прийти сегодня, - это только благодаря им… Без них я был бы ничем, даже не мафиозо, так как вы никогда всерьез не обращали на меня внимания.
Маранзано понял, что благоразумнее дать задний ход.
- Ты защищаешь своих друзей - это хорошо. Но ты не прав, пренебрегая опытом твоих предшественников. Времена меняются, но люди остаются все такими же. Ты идешь в ногу с веком, я верю в тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Но Мейер настаивал на своем, и Луканиа, чтобы избежать осложнений, вынужден был согласиться с ним. После Датча Шульца в банду приняли Абнера Цвиллмана, и опять-таки но протекции Мейера Лански. Абнер, он же Лонжи, контролировал все торговые операции со спиртным в северных районах Нью-Джерси.
Хотя, не в пример другим сицилийцам, Луканиа был склонен ценить и даже использовать евреев, однажды он взбунтовался и, обращаясь к Костелло, воскликнул:
- Они пересекли Красное море только затем, чтобы свалиться нам на голову? Мейер и Багси - с ними все ясно… это наши друзья. Но ты только посмотри, кого они нам привели: Лепке Бухалтер, Датч Шульц, Лонжи Цвиллман… одни евреи. Это уже слишком.
Костелло пытался успокоить его:
- Все они имеют кое-что за душой, они уже показали, на что способны, и лучше иметь их с нами, чем против нас. Ты в свою очередь можешь привлечь, кого сочтешь нужным, чтобы восстановить равновесие.
Не глядя на него, Чарли пробурчал:
- Можешь на меня положиться…
Он тут же помчался в свою родную обитель, в «Малую Италию», устроился там на неделю в меблированных комнатах, все свое время проводил в бильярдных, в забегаловках букмекеров, то есть в местах, где собирались самые крепкие парни, и внимательно прислушивался ко всем разговорам, особенно когда речь заходила о «репутации», которую сумело себе составить то или иное лицо. В результате он завербовал одного неаполитанца, коротконогого, со сросшимися в сплошную черную дугу бровями, злобного, улыбающегося только тогда, когда он наводил на кого-нибудь свой пистолет и спускал курок. Звали его Вито Дженовезе.
- Я хочу, чтобы ты был со мной, потому что если у тебя и есть кое-что в брюхе, то в сердце - ничего, - сказал ему Луканиа.
Тот кивнул головой. Если в сердце у него и было место для чего-нибудь стоящего, то предназначалось оно отнюдь не для Луканиа. В дальнейшем он продемонстрирует это достаточно красноречиво.
Больше повезло Луканиа с Альбертом Анастасиа. Невысокий, с сильным торсом, черными как уголь глазами, крупным носом, с виду упрямый, этот итальянец вскоре после своего переселения в Америку успел изрядно поработать на уголовную хронику. Его первые шаги по американской земле восхищения не вызывали: он был обвинен в преднамеренном убийстве, и суд приговорил его к смертной казни. При рассмотрении дела в апелляционном суде ему повезло больше, чем свидетелям обвинения. Они не смогли предстать перед этой высокой инстанцией. Двое мужчин и одна женщина были ликвидированы для того, чтобы Альберт Анастасиа не попал на электрический стул в тюрьме Синг-Синг. Именно такой парень и был нужен Луканиа, который захотел познакомиться с ним поближе. Этот человек, сумевший избежать правосудия, впоследствии на одной из дружеских вечеринок громогласно заявил о своей преданности Чарли:
- Ты знаешь, Чарли, держу пари, что я единственный из зубастых парней, который тебя действительно любит.
- И остальные заткнулись, - говорил Луканиа, растроганно вспоминая об атом.
Джо Адонис, зная, чем озабочен его хозяин, организовал ему встречу с одним известным в преступных кругах Бруклина сицилийцем, Фрэнком Чехом, настоящее имя которого - Франческо Скализе. Встреча оказалась успешной, и Чех привлек к делу еще одного бандита из своего окружения, некоего Карло Гамбино, способности которого Луканиа тут же оценил.
Сочтя, что таким образом демографическое равновесие восстановлено, Чарли Луканиа почувствовал себя спокойнее. На самом же деле неприятности только начинались. К активным действиям перешли сицилийцы, но не просто выходцы из Сицилии, а люди мафии.
Доны располагали огромным опытом пребывания у власти и потому действовали почти безошибочно. Прежде чем атаковать новые шайки, возникшие в связи с принятием «сухого закона» и вышедшие из-под их контроля, они решили сначала воздействовать на них уговорами.
Начали с Луканиа, поскольку он был наиболее влиятельным из всех и, кроме того, будучи сицилийцем, прекрасно знал, что такое мафия.
В это время на трон «капо дей тутти капи» (босса всех боссов) претендовал Сальваторе Маранзано. Свидание своему молодому земляку он решил назначить в ресторане «Палермо», расположенном в «Малой Италии».
Сальваторе Маранзано прекрасно говорил на пяти живых языках, что для выходца из Сицилии было фактом почти невероятным. «Но я предпочитаю объясняться на латыни или греческом», - любил повторять он. И не преувеличивал. Ведь именно ему пришла в голову мысль назвать Джузеппе Дото Адонисом. Когда точно в назначенное время Чарли прибыл в условленное место, дон Сальваторе уже находился там. Он поднялся, пошел навстречу, обнял Чарли, дружески похлопывая его по спине и приговаривая: «Я приветствую юного Цезаря…,», после чего разразился длинной назидательной тирадой на латыни. Ошеломленный Луканиа скромно заметил:
- Я не понимаю… На сицилийском, если ты хочешь…
Поведение Маранзано вдруг круто изменилось. Большой специалист по части политики кнута и пряника, он произнес с упреком:
- На сицилийском, просишь ты? А ты часом не забыл свою Сицилию? Мне сказали, что ты, так же как и я, при крещении получил имя святого спасителя - Сальваторе. Но почему же тогда ты выбрал себе имя Чарли, как какой-нибудь безбожник американец?
Ошеломленный Луканиа стоял как истукан.
- Хорошо, это грех молодости. Но грех стыдиться лучшего из всех возможных происхождений… Я должен был напомнить тебе это. Теперь садись за мой стол, так как ты все-таки делаешь честь нашей Сицилии. Мне уже не раз приходилось слышать о тебе много интересного. Я наблюдал за тобой. Как говорят, я на тебя глаз положил. У тебя есть голова на плечах, это хорошо. Ты мастер работать головой, сохраняешь хладнокровие и быстро действуешь. Тебе многое удается, потому что ты умеешь думать. Это мне нравится. Ты мне нравишься, Сальваторе. Ты мне правишься, но кое-что меня не устраивает. Это кое-что - те канальи, с которыми ты путаешься, которые пьют твою кровь, как они высосали кровь Христа, и которые предадут тебя, как Иуда предал Иисуса.
От ярости у Чарли свело скулы: с ним обращались, как с обвиняемым. Побелев от злости, он с трудом выдавил из себя, боясь в любой момент сорваться:
- Дон Сальваторе, люди, о которых вы говорите, помогли мне стать тем, кем я стал. То, что меня пригласили прийти сегодня, - это только благодаря им… Без них я был бы ничем, даже не мафиозо, так как вы никогда всерьез не обращали на меня внимания.
Маранзано понял, что благоразумнее дать задний ход.
- Ты защищаешь своих друзей - это хорошо. Но ты не прав, пренебрегая опытом твоих предшественников. Времена меняются, но люди остаются все такими же. Ты идешь в ногу с веком, я верю в тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103