- Я не понимаю, в чем меня упрекают. В этом кафе я буду честно зарабатывать на жизнь тем, что буду петь арии из оперетт, - недоумевала Дэйл.
Выгнать ее из хора было равносильно тому, что сунуть в пасть волку. Что и произошло. Но ради нее Биг Джим превратился в ягненка. Выполняя все ее капризы, он пригласил послушать ее великого Энрико Карузо и короля Бродвея самого Флоренса Зигфилда. Оба искренне подтвердили, что у Дэйл исключительный талант. Морис Гест предложил невероятный контракт. Слишком поздно. Отказавшись от респектабельности, она не принадлежала больше себе. Попав в руки Колосимо, она уже не представляла себе других уз. Они обожали друг друга. Биг Джим подал на развод и начал вести себя более чем странно. Он открыто ходил с ней под руку и готов был даже щеголять в жокейских брюках только потому, что она любила верховую езду.
Хуже того, он стал сентиментальным.
- Я словно заново родился, начал понимать, что значит жить, понял, куда я иду, - доверительно сообщил Колосимо своему племяннику Джонни Торрио.
- Ты роешь себе могилу, - услышал он в ответ. Атмосфера все более сгущалась.
Биг Джим нанял учителя, чтобы обучиться хорошим манерам и не шокировать изящную и благовоспитанную Дэйл. Занятый этим, он совсем забыл о манерах куда менее деликатных, которых от него требовало общение с гангстерами, если он хотел оставаться их главарем.
Джонни Торрио не на шутку забеспокоился. Глава империи размяк окончательно. Некоторые доверенные лица стали обсуждать между собой поведение босса, скрывать от него доходы, что было совершенно немыслимо еще год назад, когда одной неосторожной реплики в его адрес было достаточно, чтобы отправить на тот свет провинившегося. Джонни по прозвищу Лис первым почуял опасность. Кто не идет вперед, тот скатывается назад. Кто перестает добывать, рискует потерять добытое. Биг Джим забыл об этом.
Предпоследний шаг был сделан 20 марта 1920 года. В этот день Биг Джим и Виктория оформили развод. Теперь для женитьбы на Дэйл преград уже не существовало. Для медового месяца был выбран курортный городок в штате Индиана. 4 мая Колосимо ввел свою жену в роскошно обставленные апартаменты в одном из кварталов Чикаго. Можно было начать красивую жизнь.
И мая 1920 года племянник Джонни Торрио вернул Биг Джима к действительности, сообщив по телефону о прибытии в «Кафе Колосимо» двух автомашин с очередной партией виски.
- Ты должен принять ее не позднее 16 часов, чтобы успеть дать расписку сопровождающему, - сказал он.
Колосимо в это время отдыхал с Дэйл после обеда. Он не торопясь поднялся, принарядился, нацепил на мизинец кольцо с бриллиантом в пять каратов, вставил красную розу в петлицу пиджака, чуть подогнул поля бежевой фетровой шляпы с черной лентой и только после этого направился в свое заведение. Когда он пришел туда, то вначале проверил, все ли на месте. После этого он позвонил своему адвокату Рокко де Стефано, но не застал его. Секретарь Фрэнк Камилла видел, как он в недоумении покачал головой и направился к выходу. В 16 часов 25 минут прозвучало два выстрела. Фрэнк бросился вслед за шефом, Колосимо лежал на полу лицом вниз. Красная роза плавала в растекающейся луже крови. Первая пуля застряла выше правого уха, другая, пройдя насквозь, ударилась в стену и отколола большой кусок штукатурки. Правая рука Биг Джима находилась в кармане пиджака. Когда полицейским с трудом удалось вытащить ее оттуда, они увидели, что пальцы сжимали перламутровую рукоятку пистолета калибра 6,35, украшенную жемчужинами, одна из которых была черной. Оружие более чем странное для главаря гангстеров. И действительно, это был подарок молодой жене, от которого она отказалась. Биг Джим был увлечен идеей вовлечь ее в дело и надеялся, что со временем ему это удастся. Поистине зловещий подарок.
Это означало; однако, что он успел заметить убийцу, скрывавшегося в гардеробе, но послеобеденный отдых с молодой женой замедлил реакцию даже самого лучшего стрелка.
В Чикаго ему организовали столь пышные похороны, что, как сообщала пресса, они носили общенациональный характер. Уже зараженную вирусом преступности Америку это не смутило.
Впервые глава преступного сообщества окончил жизнь таким прискорбным образом. Обеспокоенный преступный мир поспешил осудить это. Все, что случилось с Джимом Колосимо, могло произойти и с другими боссами. Событие, немыслимое вчера, ставшее реальностью сегодня, грозило повториться в будущем. Дурной пример заразителен. Поэтому пришедшие на похороны гангстеры были преисполнены искреннего негодования, пачками швыряли деньги продавщицам цветов, а огромные венки украшали траурными лентами: «Моему дяде…», «От Аль Капоне…», «Генри Гузик не стыдится скорбеть…» и т. д.
Бронзовый гроб мог бы теперь храниться в музее современного искусства.
Жители итальянской колонии выразили возмущение по поводу того, что архиепископ Георг Мундегин запретил проводить погребение по христианскому обычаю. Возмущение было настолько велико, что епископат счел нужным дать необходимые пояснения:
«Его преосвященство хочет, чтобы прихожане ясно понимали, что не каждого гангстера церковь рассматривает как грешника, а только того, кто отказывается следовать ее законам, требующим посещения религиозной службы и пасхальных причастий… В этом случае в проведении похорон по христианскому обычаю будет отказано. Не следует думать, будто того факта, что кто-либо является гангстером или контрабандистом, достаточно для отказа в таких похоронах, так как в отношении каждого вопрос будет решаться особо…»
Некоторые наиболее набожные доны мафии стали советовать своим мафиози, в чьи обязанности входило исполнение приговоров, осенять себя при этом дулом пистолета крестным знамением и произносить вслух «во Имя Отца, и Сына, и Святого духа…». Совершать все это нужно было до выстрела, до того, как будет совершен акт, содействующий переселению «клиента» в рай. Как это ни трудно себе представить, но многочисленные вальтеры, кольты, браунинги вначале использовались как кропила. Заявление епископа успокоило итальянцев. Все они, во всяком случае те, кто занимался преступной деятельностью, восприняли его как благословение.
Итак, церковь обвиняла Джима Колосимо только в том, что он развелся со своей женой, и на это ей нечего было возразить. Это был грех, олицетворением которого считали Дэйл Уинтер. Но поскольку с Джима уже нечего было взять, его простили, и за звонкую монету жалкий калабрийский священник по христианскому обряду благословил его в последний путь.
Едва похоронная процессия пришла в движение, во главу ее встали многочисленные представители демократической партии. Пятьдесят три важные персоны оспаривали честь нести покров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103