— Знаешь что, иди-ка спать. Завтра на Кейлор-Филд матч по софтболу. Кажется, им нужен подающий. Но если не поспать хоть несколько часов, точного удара не жди.
Трейс молча кивнул. Говорить ему не хотелось. Кому он нужен в этой команде? Он, придурок с Юга, который смешно растягивает слова и водится с Керни Фоксом? Да проживи он тут хоть сто лет, все равно никому в их вшивой команде он нужен не будет, ни подающим, ни запасным.
Сунув руки в карманы, он направился к двери.
— Трейс?
Янсен стоял и смотрел на него умными волчьими глазами. Да, такого не обманешь. И пробовать не стоит. Сердце у Трейса екнуло и опустилось куда-то в живот.
— Твоя мама считает, что ты хороший парень. Не разочаровывай ее. Ей и так досталось.
— Да, сэр, — прошептал Трейс, повернулся и, как побитый пес, поплелся наверх. На душе у него было хуже некуда, и он думал, что только чудо поможет ему когда-нибудь стать настоящим мужчиной, таким, как, например, Дэн Янсен.
ГЛАВА 16
Звуки старинного гимна поднимались к стропилам риги Хауэров, смешиваясь с чириканьем воробьев и воркованием голубей, с любопытством наблюдавших сверху за происходящим. То был «dos Lob Lied», хвалебная песнь из Ausbund, сборника гимнов, составленного во времена анабаптистских мучеников, в шестнадцатом веке, в Швейцарии. Пели в унисон, без аккомпанемента, и эта музыка ничем не напоминала песнопения, звучавшие в этот же час в лютеранском храме Спасителя или в любой другой церкви Стилл-Крик. Средневековые по духу и ритму старонемецкие строки падали в вечность значительно и весомо, как свидетельство подлинной веры и страданий во имя Иисуса.
Пол риги был чисто выметен, простые дощатые скамьи расставлены ровными рядами. По правую сторону сидели женщины, старые и молодые; многие держали на коленях грудных детей, иные урезонивали уже научившихся ходить малышей, которые ерзали на своих местах, предвкушая многочасовую скуку воскресной службы. Платья женщин, темно-синие, темно-зеленые, черные, мягкими складками ниспадали до щиколоток. Поверх платьев белели жестко накрахмаленные длинные передники, закрывавшие грудь и завязывавшиеся бантом на талии. Ни косметики, ни украшений, ни причудливых шляпок эти женщины не носили. Прически у всех были одинаковые — прямой пробор две туго заплетенных косы, убранные под батистовый воскресный чепец с лентами.
Мужчины сидели по левую сторону от прохода. Мальчишки устроились на постланной у стен соломе. Несколько подростков стояли у самого выхода, то и дело выбегая присмотреть за расседланными и привязанными в конюшне лошадьми. За скамейками на полу рядами лежали широкополые соломенные шляпы. Как и женщины, мужчины были одеты почти одинаково, отличаясь друг от друга только цветом волос и длиной бород. Некоторые пришли на службу в строгих черных сюртуках, другие, по летнему времени, ограничились воскресными жилетами.
Аарон стоял у открытой двери, готовый, на правах хозяина, помочь опоздавшим поставить в стойло лошадей. Хотя как будто все уже собрались… Сайруса Йодера не видно, но его Аарон и не ждал: Сайрус, старший из сыновей Мило Йодера, успел нарушить Ordnung в чем только мог. На прошлой неделе старики собрались на совет, где было решено изгнать Сайруса из общины. Так постановило собрание. Теперь никто не заговорит с ним, никто не подойдет близко — такая участь ждет всех, кто ослушается.
Взгляд Аарона упал на старого Мило. У того по лицу струились слезы. Дрожащим голосом он пытался петь старый гимн веры вместе со всеми. Нет, Аарон не мог найти в себе и капли сострадания к старику. У тех, кто крепок в вере, растут послушные, богобоязненные дети. По мнению Аарона, Сайрус полностью заслужил изгнание, а за Мило и остальными его отпрысками надлежало строго приглядывать, ибо они оказались слабодушны. Слабы духом. Не введи меня во искушение.
Он вспомнил о собственной слабости и почувствовал болезненный укол в сердце. Элизабет Стюарт. Его вина, его грех. Его мысли о ней были не христианскими, но плотскими. Англичанка, чужая. Погибель ему, угроза его бессмертной душе. Испытание. Бог послал ему испытание. Бог свел их, чтобы проверить его силу и крепость в вере.
А он не выдерживал.
Надо стараться лучше, надо молить о вразумлении. Если суждено ему стать орудием в руках божьих, надо отринуть недостойные мысли, очиститься от вожделения к этой женщине. Она чужая ему, и ей чуждо все, во чтоон верит.
Молитвенно сложив руки, он запел громче. Собрание перешло к следующему псалму: «И воле господней предам мою жизнь, и пусть правосудье свершится».
В дверях появился пресвитер в сопровождении двух служек и дьякона. Они прошли по проходу между скамьями, обмениваясь рукопожатиями с теми, кто сидел ближе. Аарон посторонился, чувствуя себя недостойным пожать руку служителю веры. Сегодня он проведет весь день в молитвах и размышлениях. После службы, когда все разойдутся, пойдет к реке, к своей Сири, и останется там, у родных могил, пока господь не подскажет ему, как смирить бурю чувств, как успокоить душу.
Эймос Шрок, маленький, высохший от старости, с жидкой седой бородкой, свисающей с подбородка, как клочья мха со ствола дуба, выступил вперед и мягким, теплым голосом начал проповедь.
— Все те, кто жаждет справедливости, узрят господа нашего Иисуса, когда Он придет, не во плоти, но в духе святом.
За его спиной не было ни алтаря, ни распятия; на Эймосе не было пышного облачения. Одетый как обычно, он только держал в руках раскрытую, потрепанную Библию на немецком языке. Не было высоких витражных окон, сквозь которые лились бы на головы собравшихся Цветные лучи; ничем не затененный солнечный свет проникал в слуховое оконце под крышей, пыльным столбом золотого света озаряя седую голову Эймоса и стену риги с поблескивающими на солнце соломинками.
После первой проповеди все, кроме самых немощных, преклонили колена для молитвы. Мальчишки, сидевшие на хрусткой соломе, распростерлись ниц и склонили головы. В наступившей тишине были слышны только стук копыт и ржание лошадей в стойлах, да под крышей ворковал голубь. Аарон опустил голову и крепко зажмурился.
Громкий навязчивый звук, будто со всей силы лупили молотком по дереву, ворвался в его мысли, зубной болью отдаваясь в голове. Аарон попробовал начать молитву заново, но грохот делался все громче, вот вступил второй молоток, за ним третий, а потом покой воскресного утра разорвал визг циркулярной пилы.
Аарон поднял голову, выглянул в открытую дверь. Через дорогу, против фермы его родителей, где в ряд выстроились черные фургоны приехавших со всей округи членов общины, стояло с полтора десятка машин. Даже издалека Аарон видел, как копошатся на стройплощадке люди.
Пресвитер начал читать из Нового Завета, возвышая голос, чтобы заглушить враждебный шум чужого мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111