Она слышала их приглушенный шепоток:
Шлюха. Гулящая. Мы с самого начала знали, что она такое. Бедный Брок. Бедный Брок.
Прижав кулаки к вискам, она судорожно втянула воздух, но комок в горле мешал дышать.
— Брок Стюарт взял правду, вывернул ее наизнанку, разорвал на мелкие клочки, перемешал, как ему было надо, и передал газетам, как господь Моисею скрижали закона на этой чертовой горе. И все редакторы как один поцеловали его в задницу, уверяя, что она благоухает лучше розы, потому что он купил их всех. Вот вам правда, шериф Янсен, — продолжала она, не вытирая бегущие по щекам слезы, — хотите, верьте, не хотите — не надо. Мне все равно.
Но здесь она лгала. Ей не все равно было, что он подумает, и это бесило ее до красной пелены перед глазами. Издав гортанный крик, она бросилась на него, замолотила кулаками по его груди, пытаясь вытолкать из своей кухни, и то, что он не сдвинулся с места ни на шаг, разозлило ее еще сильнее.
— Выметайтесь! — вопила она, некрасиво кривя рот и сверкая глазами. — Мать вашу, вон отсюда!
У Дэна от изумления отвисла челюсть, и вдруг Элизабет оставила его, круто развернулась и ушла обратно, к буфету. Она стояла к нему спиной, понурив голову, и он видел только, как вздрагивают ее плечи. Грудь слегка ныла от ее кулаков, но он понимал, что еще мало получил.
«Господи, — подумал он, — ведь она говорит правду». Ее глаза, ее голос не могли лгать, и эта нечаянная исповедь еще звенела в неподвижном воздухе обшарпанной кухни.
Лучше бы ему уйти. Повиноваться ее приказу, уйти, закрыть за собой тонкую, ненадежную дверь. Циничный внутренний голос, не умолкая, твердил ему, что умный человек должен уметь уйти вовремя, особенно если просят;
Уйти от Элизабет Стюарт, от разбуженных ею опасных и ненужных эмоций. Все верно, но его не пускала совесть.
Медленно, обреченно, как будто навстречу гибели, он прошел через кухню и остановился за спиной Элизабет. Она не обернулась, никак не отреагировала на его приближение, просто стояла и смотрела, как в окне постепенно темнеет небо над уходящим за горизонт полем.
— Элизабет, — тихо позвал он, с удивлением отметив, что первый раз вслух называет ее по имени. Обычно он звал ее «мисс Стюарт», когда особенно хотел уязвить — Лиз, но никогда Элизабет. А ведь имя у нее такое мягкое и женственное. И ей оно подходит. Внешняя резкость скрывает нежную, ранимую душу, обычные женские надежды, робкие мечты — быть любимой, иметь защиту и опору в жизни. А вместо этого ее только использовали и унижали.
Она права: он лицемер, и причины этого лицемерия самые неприглядные: защитить себя от излишних волнений. Он сам себя оскорбил и унизил: никогда не думал о себе как о плохом человеке, а теперь перед ним, дрожа и глотая слезы, сгибаясь под непосильной ношей, стояла правда, которую он так долго не желал видеть.
— Элизабет, — повторил он, подходя ближе, так что до него донесся слабый, нежный и печальный аромат ее духов, — простите меня, пожалуйста. Я виноват.
— Неужели? — колко прошептала она. — Расскажите это тому, кому не все равно.
— Мне не все равно.
Недоверчиво хмыкнув, она потянулась за бутылкой виски. Дэн перехватил ее руку, она попыталась вырваться, но он держал крепко.
Элизабет гневно взглянула на него через плечо. Не нужно ей ни его жалости, ни его раскаяния. И пусть не говорит, что ему не все равно. Он не из тех, кто может предложить женщине что-нибудь, кроме постели, и, как ни желанен он был для нее, этого она не хотела, боясь, что не выдержит сердце.
— Не нужна мне ваша жалость, — сказала она вслух, гордо вскинув подбородок. — И вообще мне ничего от вас не нужно.
Боже правый, как же она хороша. С этим Дэн никогда и не спорил, но никогда прежде ее красота так не поражала его. Элизабет смотрела на него. В ее глазах было упрям
Ство, гордость и нежелание раскрываться перед ним, чтобы он опять не сделал ей больно. Он тоже не отрывал от нее взгляда и вдруг почувствовал, как внутри что-то кольнуло, и понял, что хочет не нападать на нее, а защищать от всех, кто мог бы ее обидеть.
Опасные мысли. Виновата она или невиновна, эта женщина не для него. Она потребует слишком многого — сил, времени, души. Она захочет того, что он дать не в состоянии. Если женщина привыкла к шампанскому, то не сможет довольствоваться одним дешевым пивом. Виновата она или нет, она стоит дорого.
Виновата, невиновна — он желал ее все сильнее. Не мог находиться так близко и не желать, не говоря уж о том, что не мог спокойно и бесстрастно до нее дотронуться.
— Вы мне не нужны, — прошептала она, но ее тону не хватало уверенности. Уступка собственной гордости, не более того.
— Лжете, — выдохнул он, придвигаясь еще ближе. — Вы просто не хотите, чтобы я был вам нужен.
— Какая разница?
— Огромная. Поверьте мне, я знаю.
На какое-то время слова, дыхания, взгляды замерли, отступив перед звенящей в воздухе правдой того, что происходило с ними обоими. Элизабет казалось, что она оглохла от тишины, но вот заворчал старенький холодильник, а на дворе ветер снова раскачал амбарную дверь — тук, тук, тук, тук… Но напряжение никуда не делось.
Рука Дэна медленно поднялась к ее волосам, лицо вдруг оказалось совсем близко, так близко, что губы не могли не коснуться губ Элизабет. Она вздрогнула, но не Пошевелилась, даже не делала вида, что сопротивляется. Да, она его хотела, она устала быть одна. Ей нужно было, чтобы кто-то обнял ее, согрел — нужно настолько, что отрицать это было бы просто глупо.
— Прости меня, — шепотом повторил Дэн, каждым еловом лаская ее губы.
Элизабет неотрывно смотрела ему в глаза. Она не понимала, за что именно он просит прощения: за то ли, что вел себя по-свински, за то, что разбудил в ней женщину,
Или за то, что сам поддался влечению, — и потому не стала спрашивать. Она, которая всегда так настойчиво добивалась правды, сейчас решила остаться в неведении. Если Дэн скажет правду, скорее всего, это будет совсем не то, что ей хочется услышать. Сейчас правда совершенно не ко времени: она не изменила бы того, что вот-вот произойдет между ними.
Слова не значили ничего, и мысли не значили ничего; верными были только поступки, и Элизабет потянулась к человеку, который обнимал ее, запрокинула голову, чтобы ему легче было найти ее губы, и отдалась блаженному, дурманящему теплу.
Правой рукой он все еще сжимал ее левую, но вдруг перехватил за запястье и прижал ладонью к своему телу, к пульсирующему под джинсами бугру, а затем, не дав даже опомниться, к ее собственной груди. Элизабет ахнула, но сознание того, что они делают что-то запретное, только распалило ее.
— Захоти меня, — шептал ей Дэн. — Скажи, что ты меня хочешь.
Элизабет хватала ртом воздух, у нее пересохло в горле, губы запеклись.
— Я… хочу… тебя…
Дэн ощутил в себе невероятную силу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Шлюха. Гулящая. Мы с самого начала знали, что она такое. Бедный Брок. Бедный Брок.
Прижав кулаки к вискам, она судорожно втянула воздух, но комок в горле мешал дышать.
— Брок Стюарт взял правду, вывернул ее наизнанку, разорвал на мелкие клочки, перемешал, как ему было надо, и передал газетам, как господь Моисею скрижали закона на этой чертовой горе. И все редакторы как один поцеловали его в задницу, уверяя, что она благоухает лучше розы, потому что он купил их всех. Вот вам правда, шериф Янсен, — продолжала она, не вытирая бегущие по щекам слезы, — хотите, верьте, не хотите — не надо. Мне все равно.
Но здесь она лгала. Ей не все равно было, что он подумает, и это бесило ее до красной пелены перед глазами. Издав гортанный крик, она бросилась на него, замолотила кулаками по его груди, пытаясь вытолкать из своей кухни, и то, что он не сдвинулся с места ни на шаг, разозлило ее еще сильнее.
— Выметайтесь! — вопила она, некрасиво кривя рот и сверкая глазами. — Мать вашу, вон отсюда!
У Дэна от изумления отвисла челюсть, и вдруг Элизабет оставила его, круто развернулась и ушла обратно, к буфету. Она стояла к нему спиной, понурив голову, и он видел только, как вздрагивают ее плечи. Грудь слегка ныла от ее кулаков, но он понимал, что еще мало получил.
«Господи, — подумал он, — ведь она говорит правду». Ее глаза, ее голос не могли лгать, и эта нечаянная исповедь еще звенела в неподвижном воздухе обшарпанной кухни.
Лучше бы ему уйти. Повиноваться ее приказу, уйти, закрыть за собой тонкую, ненадежную дверь. Циничный внутренний голос, не умолкая, твердил ему, что умный человек должен уметь уйти вовремя, особенно если просят;
Уйти от Элизабет Стюарт, от разбуженных ею опасных и ненужных эмоций. Все верно, но его не пускала совесть.
Медленно, обреченно, как будто навстречу гибели, он прошел через кухню и остановился за спиной Элизабет. Она не обернулась, никак не отреагировала на его приближение, просто стояла и смотрела, как в окне постепенно темнеет небо над уходящим за горизонт полем.
— Элизабет, — тихо позвал он, с удивлением отметив, что первый раз вслух называет ее по имени. Обычно он звал ее «мисс Стюарт», когда особенно хотел уязвить — Лиз, но никогда Элизабет. А ведь имя у нее такое мягкое и женственное. И ей оно подходит. Внешняя резкость скрывает нежную, ранимую душу, обычные женские надежды, робкие мечты — быть любимой, иметь защиту и опору в жизни. А вместо этого ее только использовали и унижали.
Она права: он лицемер, и причины этого лицемерия самые неприглядные: защитить себя от излишних волнений. Он сам себя оскорбил и унизил: никогда не думал о себе как о плохом человеке, а теперь перед ним, дрожа и глотая слезы, сгибаясь под непосильной ношей, стояла правда, которую он так долго не желал видеть.
— Элизабет, — повторил он, подходя ближе, так что до него донесся слабый, нежный и печальный аромат ее духов, — простите меня, пожалуйста. Я виноват.
— Неужели? — колко прошептала она. — Расскажите это тому, кому не все равно.
— Мне не все равно.
Недоверчиво хмыкнув, она потянулась за бутылкой виски. Дэн перехватил ее руку, она попыталась вырваться, но он держал крепко.
Элизабет гневно взглянула на него через плечо. Не нужно ей ни его жалости, ни его раскаяния. И пусть не говорит, что ему не все равно. Он не из тех, кто может предложить женщине что-нибудь, кроме постели, и, как ни желанен он был для нее, этого она не хотела, боясь, что не выдержит сердце.
— Не нужна мне ваша жалость, — сказала она вслух, гордо вскинув подбородок. — И вообще мне ничего от вас не нужно.
Боже правый, как же она хороша. С этим Дэн никогда и не спорил, но никогда прежде ее красота так не поражала его. Элизабет смотрела на него. В ее глазах было упрям
Ство, гордость и нежелание раскрываться перед ним, чтобы он опять не сделал ей больно. Он тоже не отрывал от нее взгляда и вдруг почувствовал, как внутри что-то кольнуло, и понял, что хочет не нападать на нее, а защищать от всех, кто мог бы ее обидеть.
Опасные мысли. Виновата она или невиновна, эта женщина не для него. Она потребует слишком многого — сил, времени, души. Она захочет того, что он дать не в состоянии. Если женщина привыкла к шампанскому, то не сможет довольствоваться одним дешевым пивом. Виновата она или нет, она стоит дорого.
Виновата, невиновна — он желал ее все сильнее. Не мог находиться так близко и не желать, не говоря уж о том, что не мог спокойно и бесстрастно до нее дотронуться.
— Вы мне не нужны, — прошептала она, но ее тону не хватало уверенности. Уступка собственной гордости, не более того.
— Лжете, — выдохнул он, придвигаясь еще ближе. — Вы просто не хотите, чтобы я был вам нужен.
— Какая разница?
— Огромная. Поверьте мне, я знаю.
На какое-то время слова, дыхания, взгляды замерли, отступив перед звенящей в воздухе правдой того, что происходило с ними обоими. Элизабет казалось, что она оглохла от тишины, но вот заворчал старенький холодильник, а на дворе ветер снова раскачал амбарную дверь — тук, тук, тук, тук… Но напряжение никуда не делось.
Рука Дэна медленно поднялась к ее волосам, лицо вдруг оказалось совсем близко, так близко, что губы не могли не коснуться губ Элизабет. Она вздрогнула, но не Пошевелилась, даже не делала вида, что сопротивляется. Да, она его хотела, она устала быть одна. Ей нужно было, чтобы кто-то обнял ее, согрел — нужно настолько, что отрицать это было бы просто глупо.
— Прости меня, — шепотом повторил Дэн, каждым еловом лаская ее губы.
Элизабет неотрывно смотрела ему в глаза. Она не понимала, за что именно он просит прощения: за то ли, что вел себя по-свински, за то, что разбудил в ней женщину,
Или за то, что сам поддался влечению, — и потому не стала спрашивать. Она, которая всегда так настойчиво добивалась правды, сейчас решила остаться в неведении. Если Дэн скажет правду, скорее всего, это будет совсем не то, что ей хочется услышать. Сейчас правда совершенно не ко времени: она не изменила бы того, что вот-вот произойдет между ними.
Слова не значили ничего, и мысли не значили ничего; верными были только поступки, и Элизабет потянулась к человеку, который обнимал ее, запрокинула голову, чтобы ему легче было найти ее губы, и отдалась блаженному, дурманящему теплу.
Правой рукой он все еще сжимал ее левую, но вдруг перехватил за запястье и прижал ладонью к своему телу, к пульсирующему под джинсами бугру, а затем, не дав даже опомниться, к ее собственной груди. Элизабет ахнула, но сознание того, что они делают что-то запретное, только распалило ее.
— Захоти меня, — шептал ей Дэн. — Скажи, что ты меня хочешь.
Элизабет хватала ртом воздух, у нее пересохло в горле, губы запеклись.
— Я… хочу… тебя…
Дэн ощутил в себе невероятную силу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111