Иногда я бываю один, но это не то, что одиночество. Побыть одному бывает даже приятно.
– Как это? – спросила Виола.
– Можно почитать, – ответил он.
Ее удивило, что он любит чтение. Это как-то не вписывалось в созданный ею образ. Но в то же время он окончил Оксфорд, получив высшие оценки по латыни и греческому.
– А если под рукой нет книг?
– Тогда человек думает, – сказал он. – На самом деле я уже давно этим не занимался, к тому же я редко оставался надолго в одиночестве. Я много думал, когда жил в Актоне. И Трешем тоже. Иногда мы устраивали что-то вроде заговора. Он отправлялся на свой любимый холм, а я – на свой. Мы делали это украдкой. Мужчины из рода Дадли всегда считались самовольными и непослушными, но никогда философами, размышляющими о тайнах жизни и Вселенной.
– Это то, чем вы занимались? – спросила она.
– В общем, да. – Он тихо засмеялся. – Я много читал, даже тайком, когда мой отец был дома. Он не одобрил бы, если бы его сыновья стали книжными червями. Но чем больше я читал, тем больше понимал, как мало знаю. Думая о Вселенной, я осознавал свое ничтожество, неразвитость своего ума. А взглянув на травинку, я говорил себе, что если бы смог понять ее, то, возможно, смог бы проникнуть в тайны мироздания.
– А почему вы столько лет не делали этого? – поинтересовалась Виола.
– Право, не знаю. – Он глубоко задумался над ее вопросом, прежде чем ответить:
– Возможно, потому, что я был слишком занят. А возможно, уже в университете я понял, что мне никогда не познать всего. А может быть, я выбрал не то место. Лондон не располагает ни к размышлениям, ни к проявлению мудрости.
Когда карета выехала из-под крон деревьев, внутри стало немного светлее. Разговор пошел по иному, чем она предполагала, руслу. Виола все яснее и яснее понимала, что лорд Фердинанд Дадли был совсем не тем человеком, за которого она его приняла, когда он впервые появился в «Сосновом бору». Виола не хотела, чтобы он ей нравился.
То, что он все же нравился ей, значительно осложняло ее задачу.
– А вы? – спросил Фердинанд. – Вы когда-нибудь чувствовали себя одинокой?
– Нет, конечно, нет, – ответила Виола. – Люди почему-то неохотно признаются в своем одиночестве, словно в этом есть что-то позорное.
«Это был торопливый ответ, слишком торопливый», – констатировал он.
– Впрочем, одиночество бывает бальзамом для души, – заметила Виола, – особенно когда предстоит сделать выбор. Но есть худшее горе, чем одиночество.
– Какое же?
– Самое неприятное в одиночестве, – сказала Виола, – это то, что ты остаешься наедине с самим собой. Но в то же время это самое лучшее, что в нем есть, все зависит от характера. Если вы сильны духом, самопознание – это лучшее из того, что вы можете обрести.
– А вы сильная? – Его голос был тихим и мягким, во всяком случае, ей так казалось.
– Да.
– А что вы узнали о себе?
– Что я очень стойкая.
Карета покачнулась на своих упругих рессорах и остановилась. Дверь открылась почти сразу – кучер лорда Фердинанда опустил лесенку.
Мистер Джарви ждал их в холле и, приняв ее накидку и плащ со шляпой лорда Фердинанда, тут же исчез.
– Зайдемте в библиотеку и выпьем что-нибудь, – предложил Фердинанд.
Итак, она могла бы достичь своей цели уже сегодня, если бы пожелала этого. Они бы выпили, побеседовали, а затем он проводил бы ее наверх. Виола замедлила бы шаги возле двери его комнаты и поблагодарила за то, что он привез ее домой. Она как бы случайно покачнется и коснется его, и он начнет целовать ее, прежде чем осознает, что находится в опасности. Через час все было бы кончено. Виола почувствовала горечь непролитых слез в горле и покачала головой.
– Я устала, – сказала она. – Спасибо, что привезли меня домой. Спокойной ночи!
Она не качнулась в его сторону и не предложила ему руки. Но та уже была в его руках, и он подносил ее к своим губам, а его глаза рассматривали ее, и легкая улыбка смягчала их черноту.
– Благодарю вас за танец, – сказал он, – но я навсегда запомню вас такой, какой вы были в тот майский вечер.
Виола вырвала руку и убежала, даже не взяв с собой свечу со столика в холле. Она сделала это нарочно? Побудила его поцеловать ее руку и не сводить с нее глаз, и тихо говорить, что всегда будет вспоминать ее? Ведь именно этого она и хотела добиться. Но ведь она ничего не сделала для этого. Она просто была сама собой.
Или она вообразила себя Виолой Торнхилл, которая намеревалась притупить его бдительность настолько, что он и не осознает, когда окажется с ней в постели, что он проигрывает пари Лилиан Тэлбот?
Виола уже не различала, кем была на самом деле. – Виолой или Лилиан Тэлбот, куртизанкой.
Она боялась, страшилась оказаться с ним в постели, по чувствовать, как он проникает в ее лоно, пока она доставляет ему столь продолжительное и острое наслаждение, что он никогда не почувствует себя обманутым. Как могла Виола Торнхилл спрятаться так глубоко в личности Лилиан Тэлбот, чтобы позволить этому произойти?
Виола Торнхилл – подлинная Виола – мечтала слиться с ним в любовном порыве. Никогда раньше ей не приходилось этого испытывать, и она не могла вообразить, как это бывает в жизни. Физическое соединение мужчины и женщины представлялось ей отвратительным, унизительным актом. Но мечты, как она только что обнаружила, все еще не умерли в ней. Ее мечты вились вокруг его личности в направлении, не имевшем ничего общего с пари.
Что ей следует сделать, думала Виола, пока летела в темноте по коридору, это вернуться в библиотеку и сообщить ему, что их пари отменяется и она завтра же покинет «Сосновый бор». Но она продолжала свой путь, пока не оказалась в своей комнате с плотно закрытой дверью между ней и искушением в виде лорда Фердинанда Дадли.
Глава 13
Следующие два дня Виола была поглощена привычными делами, но ее разум и чувства пребывали в смятении.
Иногда ей на ум приходила мысль поехать куда угодно, кроме Лондона, и найти там себе работу. Но тогда ее семье и Ханне придется самим заботиться о себе. И почему вся ответственность за близких падала именно на нее? Однако мысль о том, что она перестанет помогать семье, вызывала у нее чувство вины.
Виола могла вновь обрести «Сосновый бор», выиграв пари, и тогда жизнь вернулась бы в нормальное русло. Но мысль соблазнить лорда Фердинанда была ей невыносима – ее тошнило от нее и наполняло отвращением к самой себе. Он был порядочным человеком.
Однако не только деньги были связаны с поместьем «Сосновый бор». Это был ее дом, ее наследство, и Виола просто не могла расстаться с ним.
На третье утро после вечера с танцами, когда оставалось всего два дня до того момента, когда она или выиграет пари, или покинет «Сосновый бор», положение серьезно осложнилось еще одним письмом от Клер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Как это? – спросила Виола.
– Можно почитать, – ответил он.
Ее удивило, что он любит чтение. Это как-то не вписывалось в созданный ею образ. Но в то же время он окончил Оксфорд, получив высшие оценки по латыни и греческому.
– А если под рукой нет книг?
– Тогда человек думает, – сказал он. – На самом деле я уже давно этим не занимался, к тому же я редко оставался надолго в одиночестве. Я много думал, когда жил в Актоне. И Трешем тоже. Иногда мы устраивали что-то вроде заговора. Он отправлялся на свой любимый холм, а я – на свой. Мы делали это украдкой. Мужчины из рода Дадли всегда считались самовольными и непослушными, но никогда философами, размышляющими о тайнах жизни и Вселенной.
– Это то, чем вы занимались? – спросила она.
– В общем, да. – Он тихо засмеялся. – Я много читал, даже тайком, когда мой отец был дома. Он не одобрил бы, если бы его сыновья стали книжными червями. Но чем больше я читал, тем больше понимал, как мало знаю. Думая о Вселенной, я осознавал свое ничтожество, неразвитость своего ума. А взглянув на травинку, я говорил себе, что если бы смог понять ее, то, возможно, смог бы проникнуть в тайны мироздания.
– А почему вы столько лет не делали этого? – поинтересовалась Виола.
– Право, не знаю. – Он глубоко задумался над ее вопросом, прежде чем ответить:
– Возможно, потому, что я был слишком занят. А возможно, уже в университете я понял, что мне никогда не познать всего. А может быть, я выбрал не то место. Лондон не располагает ни к размышлениям, ни к проявлению мудрости.
Когда карета выехала из-под крон деревьев, внутри стало немного светлее. Разговор пошел по иному, чем она предполагала, руслу. Виола все яснее и яснее понимала, что лорд Фердинанд Дадли был совсем не тем человеком, за которого она его приняла, когда он впервые появился в «Сосновом бору». Виола не хотела, чтобы он ей нравился.
То, что он все же нравился ей, значительно осложняло ее задачу.
– А вы? – спросил Фердинанд. – Вы когда-нибудь чувствовали себя одинокой?
– Нет, конечно, нет, – ответила Виола. – Люди почему-то неохотно признаются в своем одиночестве, словно в этом есть что-то позорное.
«Это был торопливый ответ, слишком торопливый», – констатировал он.
– Впрочем, одиночество бывает бальзамом для души, – заметила Виола, – особенно когда предстоит сделать выбор. Но есть худшее горе, чем одиночество.
– Какое же?
– Самое неприятное в одиночестве, – сказала Виола, – это то, что ты остаешься наедине с самим собой. Но в то же время это самое лучшее, что в нем есть, все зависит от характера. Если вы сильны духом, самопознание – это лучшее из того, что вы можете обрести.
– А вы сильная? – Его голос был тихим и мягким, во всяком случае, ей так казалось.
– Да.
– А что вы узнали о себе?
– Что я очень стойкая.
Карета покачнулась на своих упругих рессорах и остановилась. Дверь открылась почти сразу – кучер лорда Фердинанда опустил лесенку.
Мистер Джарви ждал их в холле и, приняв ее накидку и плащ со шляпой лорда Фердинанда, тут же исчез.
– Зайдемте в библиотеку и выпьем что-нибудь, – предложил Фердинанд.
Итак, она могла бы достичь своей цели уже сегодня, если бы пожелала этого. Они бы выпили, побеседовали, а затем он проводил бы ее наверх. Виола замедлила бы шаги возле двери его комнаты и поблагодарила за то, что он привез ее домой. Она как бы случайно покачнется и коснется его, и он начнет целовать ее, прежде чем осознает, что находится в опасности. Через час все было бы кончено. Виола почувствовала горечь непролитых слез в горле и покачала головой.
– Я устала, – сказала она. – Спасибо, что привезли меня домой. Спокойной ночи!
Она не качнулась в его сторону и не предложила ему руки. Но та уже была в его руках, и он подносил ее к своим губам, а его глаза рассматривали ее, и легкая улыбка смягчала их черноту.
– Благодарю вас за танец, – сказал он, – но я навсегда запомню вас такой, какой вы были в тот майский вечер.
Виола вырвала руку и убежала, даже не взяв с собой свечу со столика в холле. Она сделала это нарочно? Побудила его поцеловать ее руку и не сводить с нее глаз, и тихо говорить, что всегда будет вспоминать ее? Ведь именно этого она и хотела добиться. Но ведь она ничего не сделала для этого. Она просто была сама собой.
Или она вообразила себя Виолой Торнхилл, которая намеревалась притупить его бдительность настолько, что он и не осознает, когда окажется с ней в постели, что он проигрывает пари Лилиан Тэлбот?
Виола уже не различала, кем была на самом деле. – Виолой или Лилиан Тэлбот, куртизанкой.
Она боялась, страшилась оказаться с ним в постели, по чувствовать, как он проникает в ее лоно, пока она доставляет ему столь продолжительное и острое наслаждение, что он никогда не почувствует себя обманутым. Как могла Виола Торнхилл спрятаться так глубоко в личности Лилиан Тэлбот, чтобы позволить этому произойти?
Виола Торнхилл – подлинная Виола – мечтала слиться с ним в любовном порыве. Никогда раньше ей не приходилось этого испытывать, и она не могла вообразить, как это бывает в жизни. Физическое соединение мужчины и женщины представлялось ей отвратительным, унизительным актом. Но мечты, как она только что обнаружила, все еще не умерли в ней. Ее мечты вились вокруг его личности в направлении, не имевшем ничего общего с пари.
Что ей следует сделать, думала Виола, пока летела в темноте по коридору, это вернуться в библиотеку и сообщить ему, что их пари отменяется и она завтра же покинет «Сосновый бор». Но она продолжала свой путь, пока не оказалась в своей комнате с плотно закрытой дверью между ней и искушением в виде лорда Фердинанда Дадли.
Глава 13
Следующие два дня Виола была поглощена привычными делами, но ее разум и чувства пребывали в смятении.
Иногда ей на ум приходила мысль поехать куда угодно, кроме Лондона, и найти там себе работу. Но тогда ее семье и Ханне придется самим заботиться о себе. И почему вся ответственность за близких падала именно на нее? Однако мысль о том, что она перестанет помогать семье, вызывала у нее чувство вины.
Виола могла вновь обрести «Сосновый бор», выиграв пари, и тогда жизнь вернулась бы в нормальное русло. Но мысль соблазнить лорда Фердинанда была ей невыносима – ее тошнило от нее и наполняло отвращением к самой себе. Он был порядочным человеком.
Однако не только деньги были связаны с поместьем «Сосновый бор». Это был ее дом, ее наследство, и Виола просто не могла расстаться с ним.
На третье утро после вечера с танцами, когда оставалось всего два дня до того момента, когда она или выиграет пари, или покинет «Сосновый бор», положение серьезно осложнилось еще одним письмом от Клер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80