Там, где щеку украшал шрам – напоминание о стеклянной колбе, которая взорвалась во время не слишком удачного эксперимента в бактериологической лаборатории.
Моника крутнула головой и принюхалась, словно белка.
– Что-то горит.
В несколько прыжков я очутился на кухне и успел спасти пиццу от полного обугливания. Моника мягко улыбнулась, садясь за стол.
– Поскребем уголь ножом, – сказала она. – И нажмем на вино, чтобы не чувствовать привкуса.
Даже я не назвал бы Монику красавицей, но она мне чертовски нравилась. Толковая, сердечная и веселая. Не знаю, приведет ли какую-либо женщину в восторг такая характеристика, но меня она вполне устраивала. Будь Моника килограммов на пятнадцать потяжелее и будь ее руки посильней, я взял бы ее матросом на «Шерп». Высшая похвала в моих глазах.
– А теперь давай рассказывай… – сказала она.
– О чем? – я изобразил непонимание.
– Ты плохой актер. Тебя же распирает.
Между кусками горелой пиццы и глотками красного вина я поведал ей о совещании у адвокатов Марк и Леффлер. Рассказал про Билла Маккэя, про Кубок «Америки», про Марстранд. О парусах. Но умолчал о Голосе.
Моника внимательно слушала меня. Она перестала есть. Пицца с анчоусом, помидором, маслинами и пресным сыром остывала на ее тарелке.
Кончив рассказывать, я смолк, глядя на нее. Небесно-голубые глаза Моники (знаю, что это звучит романтично, но они в самом деле небесно-голубые) были устремлены на меня. Однако я не видел в них обычной улыбки.
– Вот как. Что ж, поздравляю, – еле слышно молвила она, резко вставая и подходя к окну.
Стоя спиной ко мне, Моника смотрела на улицу сквозь расписанное дождевыми струйками окно. Гавань вдали была окутана густым мраком.
Я тоже встал, сделал несколько шагов, но растерянно остановился. Два метра, отделявшие меня от спины Моники, вдруг превратились в бездну.
– Похоже, ты не слишком рада за меня, – обратился я к спине.
– Я уже поздравила, – сказала Моника оконному стеклу.
– Не от души.
Она повернулась и посмотрела на меня. Я вспомнил Билла Маккэя, он так же испытующе смотрел сегодня, как бы прикидывая, чего я стою.
– Ты вправе требовать этого? – спросила она.
– Разделенная радость – двойная радость. Или это уже не так?
Моника промолчала.
– Разве ты не понимаешь, что это означает для меня?
– Почему же. Понимаю, что это означает для тебя. И для меня.
Она снова отвернулась к окну.
– Не я же придумал Кубок «Америки»!
Разумеется, Моника была слишком умна, чтобы комментировать такую глупую реплику. Но я опять увидел ее взгляд, взвешивающий мою персону на голубых весах.
– По правде говоря, Морган, в жизни ты по-настоящему любил только два существа, – произнесла она медленно и задумчиво.
– И кого же, кроме тебя?
Я сделал попытку преодолеть бездну и притянуть к себе Монику, но она уклонилась.
– Дитте и я в счет не идем, – ответила Моника. Дитте, моя бывшая жена, – вот уж о ком я вовсе не был расположен говорить сейчас. И без того все шло на перекос.
– Могу я узнать, кого ты подразумеваешь?
– Море и твою яхту.
Не найдя слов для ответа, я выдавил из себя смешок, точно она пошутила. Хотя в душе понимал, что это не было шуткой.
– Я пойду, Морган.
– Пойдешь?
Она направилась мимо меня в переднюю, и я побрел следом за ней, словно пес. Мой словарный запас был исчерпан. Все не так, все неладно…
– Моника…
Я обнял ее плечи, ощущая влагу невысохшего плаща.
– Ты хочешь, чтобы я отказался? Тебе этого надо?
– Сам решай.
В одном свитере я вышел с ней под проливной дождь.
– Ступай в дом, Морган. Ты промокнешь.
Она села в машину и захлопнула дверцу, и я возвратился в дом. Стоя мокрый насквозь на пороге, я проводил взглядом стремительно удаляющиеся задние фонари ее малолитражки.
Опускаясь в кресло перед камином, чтобы просохнуть, я громко сказал весело пляшущим языкам пламени:
– Черт бы побрал этих баб!..
Анетта Кассель позвонила уже в половине десятого утра. Голос ее был так же приятен для слуха, как накануне. Цифры, которые она назвала, тоже ласкали слух. Я еще раньше решил, что вознаграждение за участие в Кубке «Америки» вполне устроит меня, если оно будет равно доходам, которые за тот же срок можно ждать от моей мастерской. Между тем мне предложили вдвое больше. С помесячной выплатой.
– Как звучит эта сумма? – спросила Анетта Кассель.
– Звучит хорошо, – ответил я, а сам подумал, что это не поможет мне раздобыть в трехдневный срок шестьдесят две тысячи.
– Я рада. Когда мы можем ждать окончательный ответ господина Линдберга?
– Сию минуту.
После секундной тишины:
– И каков он будет?
– Ответ – да.
В трубке прозвучал мягкий воркующий смех.
– В таком случае желаю господину Линдбергу добро пожаловать… в нашу команду.
– Спасибо!
– Поскольку нам предстоит работать вместе, – добавила горлинка, – может быть, перейдем на «ты»?
– С удовольствием.
– Отлично. Возможно, Билл Маккэй позвонит тебе вскоре.
– Я дома.
Билл позвонил через двадцать минут.
– Добро пожаловать в наше семейство, – начал он. – Я хочу показать тебе кое-что. Приезжай в пятницу, в двенадцать часов, в гостиницу «Парк Авеню». Буду ждать.
Он положил трубку, не дожидаясь ответа, уверенный, что я не стану возражать.
В пятницу я ровно в двенадцать остановил своего «комби» у входа в «Парк Авеню». Тотчас из гостиницы вышел Билл и сел рядом со мной.
– Вижу, что я не ошибся в тебе, – сказал он.
– Ты о чем это? – удивился я.
– Двенадцать часов – ни минутой раньше, ни минутой позже. – Он примостил спичку между зубами.
– Куда едем? – спросил я.
– Марстранд.
В полном молчании мы выбрались из города на шоссе. Я размышлял о том, что прошло три дня после предупреждения Голоса. Срок уплаты долга истек. Шестьдесят две тысячи. Мой бумажник пуст.
– Твое жалованье начисляется с сегодняшнего дня, – заметил Билл Маккэй, словно прочел мои мысли.
– Как скажешь.
Весна растопила ледяную корку на полях. Между бороздами поблескивали лужицы. Тут и там по ним бродили чайки в поисках червей. В тени на опушках местами еще белели клочки снега.
– Весной я словно старый футболист, – сказал вдруг Билл Маккэй. – Его манят зеленые поля, меня же – синие просторы.
Я поглядел на него краем глаза. Впервые я слышал, как Билл говорит что-то о самом себе. Или он просто размышлял вслух? Остальную часть пути Билл молчал. Нарушил молчание лишь после того, как мы ступили на борт катера, который ходит через пролив между островами Коровьим и Марстранд.
– Мы едем к Георгу, – сообщил он.
Билл явно знал дорогу к разместившейся в бывшей гостинице парусной мастерской и направился прямиком туда, когда мы сошли на берег. В тишине далеко разносились наши гулкие шаги. Последний подъем перед площадью с ее столетним серебристым тополем был вымощен красными гранитными плитами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68