.. Господа, а почему не явился Беневоленский?
— Кто его разберет? Сказал, что голова болит.
— Интересничает.
— Сонечка, выпьем на «ты».
— Вот еще! И не подумаю.
— Положительно демос ведет себя образцово. Где же оргия?
— Потребуем деньги обратно!
— Между этой танцулькой и любым балом по существу нет никакой разницы, — сказал вдруг серьезно Никонов. — Вы говорите: демос. Эти люди самые обыкновенные мещане, добравшись наконец до наших радостей и теперь отдающиеся им с упоением. Взгляните на их самодовольные, счастливые лица!.. И как чинно они танцуют! Вся революция была сделана для танцульки. Какая там оргия, они больше всего на свете хотят походить на нас!.. Правду я говорю, Мусенька?
— Доля правды есть, — подтвердил князь.
— Но, значит, и мы мещане?
— Нет, не значит, но… Впрочем, а кто же мы?
— Кланяйтесь, князь Горенский, — сказал Фомин. — Все это, так сказать, если вглядеться в корень вещей. А если без корня вещей, то достаточно и того, что кавалеры не дерутся и не хватают дам за ноги.
— Эх, колорита, колорита этого, понимаете ли, нет, господа. Не красочно все это! — говорил актер.
— Вот идет колорит, Сергей Сергеевич.
Буфетчик хлопнул в ладоши и закричал: «Почтальон! Почтальон!» В залу вошел тот матрос, который сидел внизу с девицей. В руках у него была сумка. Он лениво вытащил из нее ряд конвертов с надписанными номерами и стал разносить их гостям, вглядываясь в картонные кружки. Гости разрывали конверты и медленно, с нахмуренным видом, разбирали написанное. Затем по залу началась сигнализация улыбками, кивками, воздушными поцелуями.
— Ах, вот что такое «Почта Амура»! — сказала Сонечка, с жадным интересом следившая за публикой.
— Значит, та девица предлагала бумагу для почты. Я думала, она спрашивает документы.
— Вдруг, Сонечка, вам подадут записку? Что вы сделаете?
— Это будет зависеть от того, что в ней написано…
— Смотрите, ей-Богу, он несет что-то нам!
— Нет, правда!
— Какой ужас!
Почтальон действительно шел к их столику.
— Вам письмецо, — сказал он Горенскому, подавая ему конверт.
— Спасибо, товарищ, — поспешно сказал Фомин.
Почтальон отошел, Горенский разорвал конверт. На клочке бумаги карандашом были выведены каракули!
— «Как вы и налетчики… можно… пройтиться…» — разбирал князь. — Господа, поздравляю! Нас принимают за налетчиков.
Никонов захохотал.
— В самом деле, кто же другой, кроме налетчиков, теперь задает пиры?
— Поделом нам.
— Напротив, за то нам и почтение.
— От кого письмо?
— Что вы ответите, Алексей Андреевич?
— Вы, значит, и есть главный налетчик-атаман.
— Вы знаете, господа, это не очень мне нравится, — озабоченно сказал Фомин. — Еще за милицией пошлют.
— Полноте! Здесь половина публики — налетчики.
— А тогда тем более пора восвояси. Не хочу вас пугать, mesdames, но если в нас подозревают богачей, то лучше нам убраться, подальше от греха. И, право, мне кажется, что на нас начинают косо поглядывать…
Дамы побледнели. Березин и Горенский согласились с Фоминым. Только Никонов решительно запротестовал.
— Что он дичь порет, Фомин! Сам нас сюда привел и теперь наутек. Никакой опасности нет, ерунда!
— Опасности, разумеется, большой нет, — заметил рассудительно Березин. — Но согласитесь, что и не так уж здесь интересно.
— Вернее, все интересное мы уже видели.
— Батюшки, двадцать минут двенадцатого, — сказал Фомин, взглянув на часы. — Мы обещали Тамаре Матвеевне быть не позже одиннадцати дома.
— Тогда, в самом деле, надо бежать. Мама будет очень беспокоиться, — сказала Муся. — Платон Михайлович, будьте моим кассиром.
— Уже за все заплачено, мы можем идти.
— Что за ерунда! — ворчал Никонов. — Я как раз хотел послать письмо брюнеточке…
— А того матроса с серьгой в ухе видели? Ему может не понравиться ваш слог, — сказала Глаша.
— Еще посмотрим ки-ки: же тю у тю же, — бормотал Никонов. — Дайте хоть водку допить.
— Допивайте живее.
— Да и не осталось ничего.
— А они на нас не нападут при выходе? — озираясь, спросила Сонечка. — Взгляните, как тот высокий у стены на нас смотрит!.. Он, верно, кокаинист?.. Правда?..
— Зачем кокаинист? Просто лакей, Сонечка.
— Господа, мы отрезаны!
— Ничего, пробьемся.
— Ах, если б опять увидеть городового!.. Бравого статного фараона!
— Ах, какое было прелестное зрелище!
— Дивное невозвратное виденье!
— Позор!
— Господа, серьезно, я очень боюсь…
— Но ведь вы сами жаждали приключений, Сонечка.
— А теперь больше не жажду… Теперь я жажду быть в столовой Тамары Матвеевны.
— Идем, господа, — сказала Муся, вставая.
Они направились к выходу. Сонечка, замирая, жалась к Березину, Глафира Генриховна к князю. Фомин шел уверенно впереди. «Что, если в самом деле набросятся?» — подумал он, учтиво кланяясь буфетчику, который смотрел на них не без насмешки. Никонов с порога послал воздушный поцелуй брюнетке. «С-сума-сшедший» — прошипела Глаша. — «Трусишки!.. Буржуи!..» — бормотал быстро охмелевший Никонов: он очень давно не пил водки. Князь остановился в коридоре, осмотрелся и, махнув рукой, пошел вниз.
Девицы в вестибюле уже не было: она тоже пошла танцевать. Матрос разбирал за столиком новый пакет «Почты Амура». Он неторопливо встал и аккуратно, как театральный капельдинер, выдал по номерку шубы гостям.
— Прощайте, товарищи. Пока, — сказал он, открывая дверь. — Завтра бал будет еще лучше, милости просим.
— Непременно, непременно, — ответил Фомин. — Пока, товарищ.
— Вы что здесь, владелец? — не удержавшись, спросил матроса Горенский.
Матрос окинул его подозрительным взглядом и пробурчал что-то невнятное. В это время кто-то вошел в вестибюль из маленькой задней двери. Увидев Горенского, вошедший остановился у порога и выпученными глазами уставился на князя. Горенский надвинул меховую шапку и поспешно вышел на улицу вслед за Мусей.
— Только этого не хватало! Мой бывший кучер, — сказал он.
В квартире Кременецких не сразу отперли дверь на звонок. Теперь по вечерам — прислуга рано уходила — обычно отворял двери Витя, который, как мог, старался быть полезным в доме. После второго звонка послышались поспешные шаркающие шаги. Дверь отворила — сначала на цепочку — сама Тамара Матвеевна.
— Господи! Что случилось, мама? — воскликнула Муся. У Тамары Матвеевны лицо было в красных пятнах, глаза заплаканы. Гости растерянно остановились в передней.
Сбивчиво и путанно Тамара Матвеевна рассказала, что полчаса тому назад к ним прибежала Маруся, прислуга Яценко. Николая Петровича вечером арестовали люди из этой новой Комиссии. К нему в дом ворвался отряд солдат, вооруженных с головы до ног, все перерыли, кажется, искали оружия. Затем Николая Петровича увезли неизвестно куда. Витя, сам не свой, поехал наводить справки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
— Кто его разберет? Сказал, что голова болит.
— Интересничает.
— Сонечка, выпьем на «ты».
— Вот еще! И не подумаю.
— Положительно демос ведет себя образцово. Где же оргия?
— Потребуем деньги обратно!
— Между этой танцулькой и любым балом по существу нет никакой разницы, — сказал вдруг серьезно Никонов. — Вы говорите: демос. Эти люди самые обыкновенные мещане, добравшись наконец до наших радостей и теперь отдающиеся им с упоением. Взгляните на их самодовольные, счастливые лица!.. И как чинно они танцуют! Вся революция была сделана для танцульки. Какая там оргия, они больше всего на свете хотят походить на нас!.. Правду я говорю, Мусенька?
— Доля правды есть, — подтвердил князь.
— Но, значит, и мы мещане?
— Нет, не значит, но… Впрочем, а кто же мы?
— Кланяйтесь, князь Горенский, — сказал Фомин. — Все это, так сказать, если вглядеться в корень вещей. А если без корня вещей, то достаточно и того, что кавалеры не дерутся и не хватают дам за ноги.
— Эх, колорита, колорита этого, понимаете ли, нет, господа. Не красочно все это! — говорил актер.
— Вот идет колорит, Сергей Сергеевич.
Буфетчик хлопнул в ладоши и закричал: «Почтальон! Почтальон!» В залу вошел тот матрос, который сидел внизу с девицей. В руках у него была сумка. Он лениво вытащил из нее ряд конвертов с надписанными номерами и стал разносить их гостям, вглядываясь в картонные кружки. Гости разрывали конверты и медленно, с нахмуренным видом, разбирали написанное. Затем по залу началась сигнализация улыбками, кивками, воздушными поцелуями.
— Ах, вот что такое «Почта Амура»! — сказала Сонечка, с жадным интересом следившая за публикой.
— Значит, та девица предлагала бумагу для почты. Я думала, она спрашивает документы.
— Вдруг, Сонечка, вам подадут записку? Что вы сделаете?
— Это будет зависеть от того, что в ней написано…
— Смотрите, ей-Богу, он несет что-то нам!
— Нет, правда!
— Какой ужас!
Почтальон действительно шел к их столику.
— Вам письмецо, — сказал он Горенскому, подавая ему конверт.
— Спасибо, товарищ, — поспешно сказал Фомин.
Почтальон отошел, Горенский разорвал конверт. На клочке бумаги карандашом были выведены каракули!
— «Как вы и налетчики… можно… пройтиться…» — разбирал князь. — Господа, поздравляю! Нас принимают за налетчиков.
Никонов захохотал.
— В самом деле, кто же другой, кроме налетчиков, теперь задает пиры?
— Поделом нам.
— Напротив, за то нам и почтение.
— От кого письмо?
— Что вы ответите, Алексей Андреевич?
— Вы, значит, и есть главный налетчик-атаман.
— Вы знаете, господа, это не очень мне нравится, — озабоченно сказал Фомин. — Еще за милицией пошлют.
— Полноте! Здесь половина публики — налетчики.
— А тогда тем более пора восвояси. Не хочу вас пугать, mesdames, но если в нас подозревают богачей, то лучше нам убраться, подальше от греха. И, право, мне кажется, что на нас начинают косо поглядывать…
Дамы побледнели. Березин и Горенский согласились с Фоминым. Только Никонов решительно запротестовал.
— Что он дичь порет, Фомин! Сам нас сюда привел и теперь наутек. Никакой опасности нет, ерунда!
— Опасности, разумеется, большой нет, — заметил рассудительно Березин. — Но согласитесь, что и не так уж здесь интересно.
— Вернее, все интересное мы уже видели.
— Батюшки, двадцать минут двенадцатого, — сказал Фомин, взглянув на часы. — Мы обещали Тамаре Матвеевне быть не позже одиннадцати дома.
— Тогда, в самом деле, надо бежать. Мама будет очень беспокоиться, — сказала Муся. — Платон Михайлович, будьте моим кассиром.
— Уже за все заплачено, мы можем идти.
— Что за ерунда! — ворчал Никонов. — Я как раз хотел послать письмо брюнеточке…
— А того матроса с серьгой в ухе видели? Ему может не понравиться ваш слог, — сказала Глаша.
— Еще посмотрим ки-ки: же тю у тю же, — бормотал Никонов. — Дайте хоть водку допить.
— Допивайте живее.
— Да и не осталось ничего.
— А они на нас не нападут при выходе? — озираясь, спросила Сонечка. — Взгляните, как тот высокий у стены на нас смотрит!.. Он, верно, кокаинист?.. Правда?..
— Зачем кокаинист? Просто лакей, Сонечка.
— Господа, мы отрезаны!
— Ничего, пробьемся.
— Ах, если б опять увидеть городового!.. Бравого статного фараона!
— Ах, какое было прелестное зрелище!
— Дивное невозвратное виденье!
— Позор!
— Господа, серьезно, я очень боюсь…
— Но ведь вы сами жаждали приключений, Сонечка.
— А теперь больше не жажду… Теперь я жажду быть в столовой Тамары Матвеевны.
— Идем, господа, — сказала Муся, вставая.
Они направились к выходу. Сонечка, замирая, жалась к Березину, Глафира Генриховна к князю. Фомин шел уверенно впереди. «Что, если в самом деле набросятся?» — подумал он, учтиво кланяясь буфетчику, который смотрел на них не без насмешки. Никонов с порога послал воздушный поцелуй брюнетке. «С-сума-сшедший» — прошипела Глаша. — «Трусишки!.. Буржуи!..» — бормотал быстро охмелевший Никонов: он очень давно не пил водки. Князь остановился в коридоре, осмотрелся и, махнув рукой, пошел вниз.
Девицы в вестибюле уже не было: она тоже пошла танцевать. Матрос разбирал за столиком новый пакет «Почты Амура». Он неторопливо встал и аккуратно, как театральный капельдинер, выдал по номерку шубы гостям.
— Прощайте, товарищи. Пока, — сказал он, открывая дверь. — Завтра бал будет еще лучше, милости просим.
— Непременно, непременно, — ответил Фомин. — Пока, товарищ.
— Вы что здесь, владелец? — не удержавшись, спросил матроса Горенский.
Матрос окинул его подозрительным взглядом и пробурчал что-то невнятное. В это время кто-то вошел в вестибюль из маленькой задней двери. Увидев Горенского, вошедший остановился у порога и выпученными глазами уставился на князя. Горенский надвинул меховую шапку и поспешно вышел на улицу вслед за Мусей.
— Только этого не хватало! Мой бывший кучер, — сказал он.
В квартире Кременецких не сразу отперли дверь на звонок. Теперь по вечерам — прислуга рано уходила — обычно отворял двери Витя, который, как мог, старался быть полезным в доме. После второго звонка послышались поспешные шаркающие шаги. Дверь отворила — сначала на цепочку — сама Тамара Матвеевна.
— Господи! Что случилось, мама? — воскликнула Муся. У Тамары Матвеевны лицо было в красных пятнах, глаза заплаканы. Гости растерянно остановились в передней.
Сбивчиво и путанно Тамара Матвеевна рассказала, что полчаса тому назад к ним прибежала Маруся, прислуга Яценко. Николая Петровича вечером арестовали люди из этой новой Комиссии. К нему в дом ворвался отряд солдат, вооруженных с головы до ног, все перерыли, кажется, искали оружия. Затем Николая Петровича увезли неизвестно куда. Витя, сам не свой, поехал наводить справки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101