Сделала паузу, чтобы передохнуть. И вдруг Назым, который слушал и не слушал объяснения переводчицы, без всякого сюжетного перехода стал рассказывать о турецкой тюрьме.
Шоссе, по которому мы медленно двигались в длинной черной машине, то и дело пересекали мужчины и женщины с полотенцами, перекинутыми через плечо, в широких от солнца шляпах, в защитных очках. Обнаженные их тела покрыл черноморский загар, хотя было и не особенно жарко, ночью шел дождь…
Назым рассказывал, как, требуя пересмотра приговора и освобождения, он объявил голодовку и семнадцать дней ничего не ел. Какая была паника в тюрьме. Как за окнами тюрьмы шли демонстрации. Он тогда не знал, что во всем мире поднялось движение в защиту Назыма Хикмета. Были созданы комитеты освобождения. Во многих газетах были его портреты. У зданий турецких посольств в Азии, в Европе, в Америке демонстрировали люди, требуя свободы поэту.
Я рассказал, как в газете «Советское искусство» летом пятидесятого года среди протестов и резолюций была и моя статья о Назыме… Назым умирал от голода в тюрьме… Я писал, что напрасно палачи думают, что они уйдут от людского суда и смоют со своих рук кровь лучших людей времени…
…А Назым в этот час умирал. Он не ел семнадцать суток, и есть ему уже давно не хотелось. Он лежал в забытьи…
Власти испугались, и дело было направлено на пересмотр… Пришел приказ Центрального Комитета коммунистов Турции прекратить голодовку…
На столике возле койки стояла глубокая тарелка со свежей клубникой, присланной неизвестно кем.
Узник проглотил ягоду. Одну, другую… Он съел всю тарелку, где было не менее килограмма. И заснул. Когда в камеру вошел тюремный врач, которому было приказано под страхом смерти сохранить жизнь поэта, он схватился за голову. Что наделал арестант!
Но, оказывается, клубника и спасла Назыма. Он стал медленно поправляться. Через несколько дней смог подниматься с койки. Л через год был освобожден и бежал…
Все это Назым рассказывал нам в машине. Показывал удивление врача. Показывал самого себя в те дни. Рассказывал, рассказывал и не мог остановиться…
Да, потом, много времени спустя, он прочитал газеты, стихи, посвященные ему, статьи… В том числе и мою.
– Спасибо, брат…
А я писал тогда эту статью и плакал. Видел его мертвым… Каким увидел наяву через тринадцать лет.
Как много успел он за последние тринадцать лет, проведенные в Москве! Как обогатили его стихи мировую поэзию, а его пьесы – репертуар театров.
«Рассказ о Турции» – в Театре Моссовета, «Легенда о любви» у Охлопкова, «Чудак» и «Два упрямца» у Ермоловой. «Дамоклов меч» и «Был ли Иван Иванович» в Сатире, «Всеми забытый» в ЦТСА, «Бунт женщин» снова в Моссовете. Эти пьесы много шли и в других городах. Некоторые идут и сегодня.
Я читал в рукописи одну из его последних работ – историческую драму «Пражские куранты», написанную для Цыганского театра. Это интереснейшее произведение, типично хикметовское, темпераментное, жестокое… Здесь, как и в других его драмах, заметно большое влияние старинного народного турецкого театра Карагез. Прекрасны любовные сцепы… Почему не поставили эту пьесу при жизни поэта?
«Бунт женщин», написанный совместно с режиссером Виктором Комиссаржевским, основан на мотивах «Лисистраты» Аристофана и комедии норвежца Сандербью. Но это вполне оригинальная пьеса. С новыми сюжетными поворотами, с острым современным текстом. Сатира на буржуазных продажных правителей, на их сателлитов. Высокая поэтическая драма – там, где звучат слова любви к людям. Это пьеса о борьбе за мир знаменитой актрисы, не побоявшейся выступить против сильных мира сего.
Сцены в тюрьме, любовь юноши и девушки написаны трогательно. В них слышишь голос замечательного поэта современности…
Премьера состоялась. И очень скоро.
Всемирный Совет Мира, собравшийся в Москве, был приглашен посмотреть закрытую (без афиш и билетов) репетицию «Бунта женщин».
Был триумфальный успех.
На следующий день весь город был заклеен афишами новой премьеры в Театре Моссовета…
Много лет эта пьеса шла, и всегда с неизменным успехом.
В дни работы над пьесой актеры очень полюбили писателя. Такого необычного, наивного, светлого, легко ранимого, быстро зажигавшегося и вместе со своим соавтором охотно улучшавшего, дописывавшего роли для актеров…
Он был полон замыслов, планов, надежд. Он задумал драму о Фадееве, с которым дружил и смертью которого был очень огорчен…
…Ночью на даче в Переделкине я читал напечатанный в журнале новый роман Назыма «Романтика»… Читал и не мог оторваться. Будто сидит он тут, рядом со мной, в комнате, где не раз бывал, и рассказывает о своей юности, о Турции, о своих далеких друзьях. Этот роман больше, чем его другие произведения, выражает автора. Его вдохновенный, целеустремленный нрав революционера, скитальца, поэта.
Прочитал последние слова романа и расстроился.
«Я, Назым Хикмет, начал писать эту книгу в 1960 году по просьбе Ахмеда, Исмаила, Зии, Аннушки, Нериман… Написал тридцать – сорок страниц. Бросил. Не пошло.
По настоянию Ахмеда, Исмаила, Зии, Аннушки, Нериман, которые не оставляли меня в покое, 8 августа 1962 года я снова принялся за работу. 26 августа закончил ее. Мне уже перевалило за шестьдесят. Прожить бы еще пять лет! Исмаил прикурил от моей сигареты.
– Жизнь – прекрасная вещь, братишка…
В полной, с белыми длинными пальцами ладони Аннушки – рука Ахмеда. Нериман повторила своим низким голосом:
– Жизнь – прекрасная вещь, братишка».
Прочел и хотел позвонить ему по телефону. Очень мне понравился роман. Но было уже очень поздно, часа три ночи.
Наутро приехал в Москву. Жена сказала, что звонили… Назыма нет… Разрыв сердца.
В квартире на Второй Песчаной в годовщину смерти собираются друзья. Здесь бывают художники, поэты, актеры. Бывают и те, кого я никогда не видел. Бывают его 164
земляки по разным землям, где он жил. Бывают режиссеры, ставившие его произведения в театре и в кино. Бывают друзья Веры Туляковой, его жены и последнего друга. Той, кому посвящены такие прекрасные строки стихов… Кого только не бывает здесь в этот день!
Сколько времени существует па земле цивилизация, столько и существуют на ней скитальцы. Люди, которые любят свою Родину и страдают от этой любви…
В Праге мы стояли с чешским поэтом Иржи Тауфером на берегу Влтавы.
– Это любимое место Назыма, – сказал Тауфер. – Сколько раз мы стояли с ним тут и кормили чаек…
Из Бухареста я получил письмо от отца двенадцатилетнего замечательного художника Юры Бэленеску, который подарил нам свои картины.
«Юра просит передать привет своему другу Назыму».
В Париже драматург Каплер познакомил меня с турком-эмигрантом художником.
– Передайте мой привет Назыму…
Наверно, ни у кого из драматургов и поэтов нет такого количества друзей в самых разных уголках планеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Шоссе, по которому мы медленно двигались в длинной черной машине, то и дело пересекали мужчины и женщины с полотенцами, перекинутыми через плечо, в широких от солнца шляпах, в защитных очках. Обнаженные их тела покрыл черноморский загар, хотя было и не особенно жарко, ночью шел дождь…
Назым рассказывал, как, требуя пересмотра приговора и освобождения, он объявил голодовку и семнадцать дней ничего не ел. Какая была паника в тюрьме. Как за окнами тюрьмы шли демонстрации. Он тогда не знал, что во всем мире поднялось движение в защиту Назыма Хикмета. Были созданы комитеты освобождения. Во многих газетах были его портреты. У зданий турецких посольств в Азии, в Европе, в Америке демонстрировали люди, требуя свободы поэту.
Я рассказал, как в газете «Советское искусство» летом пятидесятого года среди протестов и резолюций была и моя статья о Назыме… Назым умирал от голода в тюрьме… Я писал, что напрасно палачи думают, что они уйдут от людского суда и смоют со своих рук кровь лучших людей времени…
…А Назым в этот час умирал. Он не ел семнадцать суток, и есть ему уже давно не хотелось. Он лежал в забытьи…
Власти испугались, и дело было направлено на пересмотр… Пришел приказ Центрального Комитета коммунистов Турции прекратить голодовку…
На столике возле койки стояла глубокая тарелка со свежей клубникой, присланной неизвестно кем.
Узник проглотил ягоду. Одну, другую… Он съел всю тарелку, где было не менее килограмма. И заснул. Когда в камеру вошел тюремный врач, которому было приказано под страхом смерти сохранить жизнь поэта, он схватился за голову. Что наделал арестант!
Но, оказывается, клубника и спасла Назыма. Он стал медленно поправляться. Через несколько дней смог подниматься с койки. Л через год был освобожден и бежал…
Все это Назым рассказывал нам в машине. Показывал удивление врача. Показывал самого себя в те дни. Рассказывал, рассказывал и не мог остановиться…
Да, потом, много времени спустя, он прочитал газеты, стихи, посвященные ему, статьи… В том числе и мою.
– Спасибо, брат…
А я писал тогда эту статью и плакал. Видел его мертвым… Каким увидел наяву через тринадцать лет.
Как много успел он за последние тринадцать лет, проведенные в Москве! Как обогатили его стихи мировую поэзию, а его пьесы – репертуар театров.
«Рассказ о Турции» – в Театре Моссовета, «Легенда о любви» у Охлопкова, «Чудак» и «Два упрямца» у Ермоловой. «Дамоклов меч» и «Был ли Иван Иванович» в Сатире, «Всеми забытый» в ЦТСА, «Бунт женщин» снова в Моссовете. Эти пьесы много шли и в других городах. Некоторые идут и сегодня.
Я читал в рукописи одну из его последних работ – историческую драму «Пражские куранты», написанную для Цыганского театра. Это интереснейшее произведение, типично хикметовское, темпераментное, жестокое… Здесь, как и в других его драмах, заметно большое влияние старинного народного турецкого театра Карагез. Прекрасны любовные сцепы… Почему не поставили эту пьесу при жизни поэта?
«Бунт женщин», написанный совместно с режиссером Виктором Комиссаржевским, основан на мотивах «Лисистраты» Аристофана и комедии норвежца Сандербью. Но это вполне оригинальная пьеса. С новыми сюжетными поворотами, с острым современным текстом. Сатира на буржуазных продажных правителей, на их сателлитов. Высокая поэтическая драма – там, где звучат слова любви к людям. Это пьеса о борьбе за мир знаменитой актрисы, не побоявшейся выступить против сильных мира сего.
Сцены в тюрьме, любовь юноши и девушки написаны трогательно. В них слышишь голос замечательного поэта современности…
Премьера состоялась. И очень скоро.
Всемирный Совет Мира, собравшийся в Москве, был приглашен посмотреть закрытую (без афиш и билетов) репетицию «Бунта женщин».
Был триумфальный успех.
На следующий день весь город был заклеен афишами новой премьеры в Театре Моссовета…
Много лет эта пьеса шла, и всегда с неизменным успехом.
В дни работы над пьесой актеры очень полюбили писателя. Такого необычного, наивного, светлого, легко ранимого, быстро зажигавшегося и вместе со своим соавтором охотно улучшавшего, дописывавшего роли для актеров…
Он был полон замыслов, планов, надежд. Он задумал драму о Фадееве, с которым дружил и смертью которого был очень огорчен…
…Ночью на даче в Переделкине я читал напечатанный в журнале новый роман Назыма «Романтика»… Читал и не мог оторваться. Будто сидит он тут, рядом со мной, в комнате, где не раз бывал, и рассказывает о своей юности, о Турции, о своих далеких друзьях. Этот роман больше, чем его другие произведения, выражает автора. Его вдохновенный, целеустремленный нрав революционера, скитальца, поэта.
Прочитал последние слова романа и расстроился.
«Я, Назым Хикмет, начал писать эту книгу в 1960 году по просьбе Ахмеда, Исмаила, Зии, Аннушки, Нериман… Написал тридцать – сорок страниц. Бросил. Не пошло.
По настоянию Ахмеда, Исмаила, Зии, Аннушки, Нериман, которые не оставляли меня в покое, 8 августа 1962 года я снова принялся за работу. 26 августа закончил ее. Мне уже перевалило за шестьдесят. Прожить бы еще пять лет! Исмаил прикурил от моей сигареты.
– Жизнь – прекрасная вещь, братишка…
В полной, с белыми длинными пальцами ладони Аннушки – рука Ахмеда. Нериман повторила своим низким голосом:
– Жизнь – прекрасная вещь, братишка».
Прочел и хотел позвонить ему по телефону. Очень мне понравился роман. Но было уже очень поздно, часа три ночи.
Наутро приехал в Москву. Жена сказала, что звонили… Назыма нет… Разрыв сердца.
В квартире на Второй Песчаной в годовщину смерти собираются друзья. Здесь бывают художники, поэты, актеры. Бывают и те, кого я никогда не видел. Бывают его 164
земляки по разным землям, где он жил. Бывают режиссеры, ставившие его произведения в театре и в кино. Бывают друзья Веры Туляковой, его жены и последнего друга. Той, кому посвящены такие прекрасные строки стихов… Кого только не бывает здесь в этот день!
Сколько времени существует па земле цивилизация, столько и существуют на ней скитальцы. Люди, которые любят свою Родину и страдают от этой любви…
В Праге мы стояли с чешским поэтом Иржи Тауфером на берегу Влтавы.
– Это любимое место Назыма, – сказал Тауфер. – Сколько раз мы стояли с ним тут и кормили чаек…
Из Бухареста я получил письмо от отца двенадцатилетнего замечательного художника Юры Бэленеску, который подарил нам свои картины.
«Юра просит передать привет своему другу Назыму».
В Париже драматург Каплер познакомил меня с турком-эмигрантом художником.
– Передайте мой привет Назыму…
Наверно, ни у кого из драматургов и поэтов нет такого количества друзей в самых разных уголках планеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60