Вот я рассказал вам о своих намерениях. Как видите, они довольно точны. Может быть, вы будете так добры и скажете мне, на что же, собственно говоря, рассчитываете вы?
— Да ни на что! — добродушно рассмеялся Шварке. — Просто так, будем жить, пока живется. Может быть, маленькая, совсем крохотная, глупая надежда на какую-нибудь непредвиденную удачу, а может быть — простое любопытство. Как вы будете нас брать? Знаю одно: живыми мы отсюда не выйдем.
Он бросил окурок в пространство под ногами. Был полдень. Раскаленный воздух долины, похожий на глубочайший и прозрачный до дна водоем, дрожал, переливался по скалам, струился вверх, и орлы плавали под нами на неподвижно раскинутых крыльях, медленно кружились в прозрачных воздушных омутах, скользили и взмывали ввысь, подхваченные голубыми воздушными токами и течениями.
Больше ничего не было сказано. Кивнув головой на прощанье, Шварке ушел в крепость.
— Вся эта болтовня: «Живем, пока живется», не стоит копейки, — раздраженно сказал Черноков, спрыгивая на площадку. — Они намереваются удрать — это ясно. Но как? Послушайте, товарищ историк, вы уверены, что этот ход — единственный?
— Черт возьми! — рассмеялся Шафагат-заде. — Я могу побожиться, если это вас успокоит. Они могут выбраться оттуда разве что по веревочной лестнице. Но, сколько помнится, в этой дыре еще не открыт универсальный магазин. Откуда им взять лестницу?
Так потянулся этот длинный, знойный, нескончаемый день, и мы сидели все на раскаленных камнях, и я не понимал, что же в конце концов собирается предпринять Черноков и когда все это кончится. Пограничники дежурили посменно: двое из-за скалы наблюдали за крепостью, четверо отдыхали. Мы переговаривались шёпотом. Ни один звук не доносился из крепости, только голуби ворковали в башенных бойницах да изредка с легким шорохом осыпалась стена.
Но они были там, они никуда не ушли, и они знали, что мы ждем их на тропинке, потому что голуби, спокойно садившиеся на башню, в смятении носились вокруг нашей площадки и над крепостным двором.
И хоть бы ветер нагнал облака! Но по мере того, как обходило нас и опускалось солнце, ветер совсем притих. Сизая туча как зацепилась за вершину горы, так и залегла на ней, точно обессиленная зноем.
Все чаще и чаще поглядывал Черноков то на солнце, то на эту сизую, неподвижную тучу, нависшую над нами. Она дымилась по краям, и я думал, что Черноков опасается дождя: в дождь — говорил Шафагат-заде — тропинка непроходима. И еще я думал о том, что он ждет ночи, чтобы ночью попытаться перейти эти тридцать шагов покатого и узкого камня, отделяющего нас от крепости. Но ведь если даже не будет луны, черные фигуры пограничников, распластанные по скалам, все-таки будут хорошей целью.
Часам к шести на дно долины легла вечерняя тень. Она медленно стала подниматься по противоположному склону гор, и все пространство под нашими ногами стало смутным и мглистым. Но Черноков не смотрел туда вниз, в вечернюю мглу. Он смотрел на тучу. Она теперь была багряной, и края ее дымились еще заметней.
...В горах на заходе солнца бывает так, что облака, залегшие на вершинах, вдруг оседают вниз, сползают по склонам гор и, когда сгустятся сумерки, вновь поднимаются кверху. Это длится четверть часа, не больше. Я наблюдал не раз это вечернее оседание облаков и помню, как мой покойный учитель объяснял, что причина тому — резкая перемена температуры, предшествующая ночи...
И вот, когда следом за Черноковым я посмотрел на тучу, дымившуюся над нами, я увидел, как вся эта грузная, клубящаяся масса паров лавиной сползала к нам, как скалы одна за другой пропадали в тумане. И в это время Черноков негромко сказал: «Приготовиться».
Облачная лавина обвалилась мгновенно. Только что в сумерках я видел в другой стороне долины лесистые склоны гор, и вот ничего не стало вокруг, кроме густого, холодного, стремившегося вниз тумана. Пограничники щелкнули затворами и выстроились на площадке в затылок друг другу. Впереди стал Черноков, за ним дядя Орудж.
Один за другим они исчезали за поворотом тропинки. С винтовкой наперерез прижался к скале и скользнул в туман окутанный патронными лентами кочевник-милиционер, и Шафагат-заде, безоружный и веселый, поправив очки, шагнул за ним следом.
Мы остались одни с Бостаном. Мы молча смотрели, как последний человек шагнул в туман, а потом, точно по сговору, вскочили и бросились ему вдогонку. Но его уже не было. Только выбоину в скале, на которой едва могла поместиться нога, я увидел за поворотом. Все остальное было туманом. Он двигался, он тек мимо, клубящиеся пары обваливались в пустоту, косматые белые струи вытягивались, как руки падающего человека, и оплетали друг друга, и все это подало и проваливалось.
Я прижался спиной к скале и, крестом раскинув руки, нащупал за собой холодный и влажный камень. Я двигался боком, прижатый к стене, и, чтобы ни о чем не думать, отсчитывал в уме секунды.
И ни звука в тумане. Будто все провалилось — крепость и люди.
— Конец, — вдруг расслышал я приглушенный голос Бостана. — Стой спокойно.
Мы были у крепостных ворот. Черной щелью в скале они зияли в тумане. По стенке мы скользнули в ворота. Каменные плиты, поросшие травой, в двух шагах от нас дымились и исчезали в стремительном облачном потоке.
И никого вокруг! Все тихо. Ни шепота, ни хруста камней под ногами.
А потом, как всегда бывает в горах, внезапно белая завеса спала, и одновременно с тем, как я увидел все — огромную крепостную башню, шестерых пограничников и Гумая, стоявших возле нее с винтовками наготове, и Шафагата-заде, который спокойно сидел на обвалившейся стене, и Чернокова с наганом посреди двора, — я услышал смущенный голос дяди Оруджа:
— Товарищ начальник, здесь никого нет. Они бежали.
Шафагат-заде вскочил, и Гумай, пробормотав какое-то ругательство, в ярости стукнул прикладом о камень. Шестеро пограничников стояли по-прежнему — винтовки наготове.
— Этого не может быть, — сказал Черноков, — вы не хуже меня знаете, что они не могли уйти далеко. Туман набежал четыре минуты назад, а посты весь день вели наблюдение за скалой и снизу.
Он поднялся на стену.
— Вздор! — крикнул Шафагат-заде. — Это немыслимо! Они могли бежать отсюда, только спустившись по лестнице или по веревке. Я вспоминаю теперь, северная стена обрывается не так уж высоко, но все равно — откуда им было взять веревку?
Черноков опустился на колени, он что-то разглядывал и ощупывал пальцами, а потом сказал: «Отделение, ко мне». Но прежде чем пограничники взбежали на стену, Шафагат-заде очутился рядом с ним, и я услышал его веселый смех.
— Ах, негодяи! — смеялся он. — Ну, это будет забавная встреча.
Ловко перебирая руками, шесть человек подхватили со стены какую-то узловатую ленту, обвязанную вокруг бойницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56