Но это была единственная удачная проба на третьей линии. Дальше снова пошли пустые. Над разведкой, над скопищем палаток с черным снегом вокруг них, над продырявленной шурфами землей, над долиной, в верховьях которой все так же вяло хлопали взрывы, повис тягостный дух неудачи. Приближение весны мешало спать тем, кто вернулся со смены, и поэтому они лежали на нарах и вели вялые монологи: «Хорошо бы найти три ба-а-льших самородка и…» Но это были слова, лишенные смысла. Мужики, работавшие на Восточной разведке, были старыми кадрами, знавшими золото Реки или иных мест. Золото само по себе не вызывало у них никаких эмоций. Тусклый грязноватый металл, имеющий дурную лишнюю ценность. Очень опасный металл, если у тебя мозги пойдут набекрень, как у такого-то и такого-то в таком-то и таком-то году. Разговоры о золоте затихали. Иногда кто-либо выходил из палатки и просто стрелял в воздух: «Душа громкого требует. Добьем разведку, рванем в отпуск. Устроим шумный шорох под звездами, эх и устроим…»
22
В феврале кончилась полярная ночь. Над Поселком стало появляться бледное солнце, улицы изменились. Стало заметно, что пыльные зимние бури сорвали со стен побелку, обшарпали застрявшие с Октябрьских праздников лозунги. На обдутых улицах лез в глаза всякий хлам: выброшенные валенки, сапоги, консервные банки. С первородным изумлением жители смотрели на сугробы, соединявшие дома вровень с крышами. В сугробах были пробиты тоннели. Лица прохожих выглядели белыми, как картофельные ростки. Поселок походил на старый, выдержавший штормы корабль.
Но уже были две приметы весны. В геологическом управлении всплыло слово «весновка». Пока оно употреблялось в прошедшем времени «помню, прошлый год, на весновке, мы…». Сам факт весновки возник из-за сугубого бездорожья Территории. Каждая партия забрасывалась в район по зацементированной морозами тундре, по льду рек и озер. Второй приметой весны был слух «Бог Огня опять костер запалил».
Зимой Бог работал на базе «Северторга». Каждую осень его охотно брали сюда. В новеньком белом полушубке, низко загнутых валенках, в кожаной шапке Бог Огня с плотницким ящиком ходил всю зиму из склада в склад. Ремонтировал крыши, там, где в крохотные дырки протекал снег, сколачивал стеллажи для товаров, забивал приготовленные к отправке ящики, чинил загородки, вертушки и двери, врезал замки. Платили ему хорошо, и что там еще желать?
Смутная волна неясных желаний накатывала на него в феврале. Солнечный свет тревожил. Бог Огня шел на берег бухты, смотрел на белую гладь, широкие ноздри вздрагивали. Он слышал запах талого снега, запах земли и влажного льда, хотя все это было еще далеко впереди.
Бог Огня разжигал на берегу костерок и затихал на какое-то время, глядя на прыгающее слабое пламя, на то, как оседает снег под костром. Когда ветер бросал дым в лицо, Бог Огня закрывал глаза и так сидел на корточках, лишь ноздри все шевелились. Но сидеть долго на месте он не мог и шел дальше. Шлялся точно потерянный между домами Поселка, неловко перелезал через «короба», натыкался на стены. Приткнувшись где-либо у «короба», Бог Огня снова разжигал костерок. Щепки, газеты, доски от ящиков как бы сами возникали у него в руках, и сам по себе загорался огонь. Бог Огня снова замирал у костра. Лицо его темнело, глаза превращались в щелки, и Бог Огня напоминал теперь дикого таежного жителя, неизвестно как очутившегося среди домов. Он вставал и походкой лунатика уходил дальше. Ноги при ходьбе подгибались, уши кожаной шапки как бы оживали и странно топорщились, полушубок горбом вздувался на спине. Бог Огня опять затихал ненадолго у очередного костра и опять уходил, все больше и больше превращаясь в странное нашего мира существо, у которого ноги, руки, шапка, валенки, полушубок, рукавицы, глаза живут отдельной и разобщенной жизнью. Где-то у очередного костра его находил Жакон есть жакон и, отечески приговаривая, вел в КПЗ, где и запирал на ночь. Но и в КПЗ Бог Огня устраивался на корточках в темном углу и по-шамански вытягивал руки, будто грел ладони над незаметным всем прочим костром.
Утром Жакон есть жакон выпускал Бога Огня на работу, смотрел ему в спину и что-то говорил по-татарски, жалостно покачивая головой. Через несколько дней история повторялась. Жакон никогда не ругал и не оскорблял Бога Огня. Может быть, жалел как больного, может быть, суеверно побаивался его, а может быть, просто за многие годы совместных походов в КПЗ у них выработалась своеобразная дружба.
…В прокуренный воздух управленческих коридоров проползла тревога. «Помню, прошлый год, на весновке…» Взгляд, уставленный в угол или в окно, усмешка. Весновка была ежегодным откровением жизни, возвращением к ней после затхлого воздуха коридоров и комнат. Солнце, сверкающий снег, крики обезумевших куропаток, сиплое тявканье песца. Мир заполнен выше краев. Белая мгла над тундрой, освещенная изнутри велением неизвестных сил. Вот что такое, братцы, весновка. Мотаешь неизвестно куда и зачем с ружьем, и желание быть в одно и то же время повсюду: на закинутых в небо хребтах Азии, в тундре с темными проталинами по берегам мерзлых рек, в тех самых залах, где ходят чудесные женщины, чудесные, как птица в тропиках, или лучше всего у себя в деревне на коне по лугу, пестреющему, как ситец, цветами. Все это и есть весновка. Придешь в себя, база где-то сзади в десяти километрах, туман, еще эту базу надо найти, размытые тени, усталость и вдруг, верь не верь, трубный гусиный крик, тревожный, как долг, и ясный, как жизненная задача. Весновка!
Но до этого проза жизни: проект, защита отчета. Одним словом, когда-то еще прилетят пуночки. На доске приказов висели распоряжения Чинкова. График сдачи отчетов. График сдачи проектов. График выезда в тундру. Раньше выезжали без графиков, все было тихо, мирно. Все было путем, посмотрим, как оно будет с графиками.
23
Чинков предвидел, что начальником центрального геологического управления бывшего «Северстроя» назначат Робыкина. Но все же, узнав, помрачнел и долго сидел у себя в кабинете. Взгляд в стол и поза, как будто Чинков прислушивался к внутренней боли.
Конец «Северстроя» означал конец эпохи в истории Реки, Территории… В этой эпохе тесно сплелись жесткие законы освоения новых земель, государственная потребность в золоте и специфический образ жизни замкнутой организации, именуемой «комбинат особого типа». После «Северстроя» остались десятки заброшенных в тайге приисков, сотни километров автомобильных трасс, проложенных по следам легендарных маршрутов первооткрывателей золота. Остался Город, выстроенный на месте груды сваленных на морском берегу грузов. И еще остался след «Северстроя» в судьбах и душах сотен тысяч людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74