Пахло ромашкой от вечернего чая и базиликом, которым было приправлено поданное на обед жаркое. Годится. Магия и Ненависть. С их помощью и с помощью таких чувств, как гнев, обида, безнадежное стремление к чему-то, чем не обладаешь, все встречи под старым дубом в Корассоне обещают быть достаточно забавными.
Дионисо выпрямился, пробормотал себе под нос еще несколько фраз и, вынув из негнущихся пальцев Рафейо коричневый карандаш, заменил его на черный.
– Лизни грифель, перед тем как делать очередной штрих, – прошептал он. – Да, вот так. Теперь закончи с этим деревом.
Учитывая ограничения монохромного изображения, дуб получился как живой. Но теперь он не соответствовал всей картине. Дионисо подождал, пока Рафейо придет в себя, встряхнувшись при этом, как щенок после дождя, и тогда только снова заговорил:
– Теперь тебе надо так же хорошо доделать остальное, иначе кто угодно догадается: у тебя что-то на уме. Услышав это, Рафейо вздрогнул.
– Что?..
– Посмотри на это! Одно действительно великолепное дерево и целый лист какой-то жалкой мазни! Да я видел лучшую работу в каль веноммо, нацарапанных углем прямо на стенах!
– Это не мазня! Я еще не закончил! Я покажу вам, только подождите…
– Я владею карандашом не хуже, чем красками. А если ты и дальше будешь таким нетерпеливым, я не буду учить тебя писать маслом.
Последние признаки неповиновения исчезли в темных глазах Рафейо.
– Вы хотите сказать, что сами намереваетесь учить меня? Как он всегда любил, когда молодые художники так на него смотрели! В этом взгляде было все – благоговение и нетерпение, смирение и гордость…
Воодушевленный, он ответил:
– Если ты проявишь достаточно таланта. И если то, что ты сейчас нарисуешь, действительно поднимет цену Корассона.
Он решил улыбнуться и был вознагражден ослепительной улыбкой Рафейо. Да, красивый мальчик и, кроме того, обладает всеми необходимыми качествами.
– Мне надоели Вьехос Фратос, – сообщил он мальчику доверительным тоном. – И поэтому я намереваюсь отобрать себе нескольких студентов. Самых способных, конечно.
– Меня, а кого еще? – спросил Рафейо, теша свою гордость предположением, что никто из его сверстников не достоин того, чтобы Дионисо тратил на него время.
– Возможно, Арриано.
– Эйха, он годится. Но только не Кансальвио!
– Ты думаешь, я настолько глуп, чтобы тратить свои силы, обучая таких, как он?
Откровенно говоря, это было его любимым приемом, эффектным завершением каждой из его жизней – набрать себе талантливых молодых учеников, передать им часть своего гения, создать группу молодых иллюстраторов, которые потом станут его окружением, его группировкой в семье Грихальва. Ведь в своей следующей жизни он станет одним из них.
– Я беру только лучших из, лучших, – сказал он своему избраннику. – Когда ты закончишь этот рисунок, мы поговорим о том, как по-настоящему завершить его.
– С помощью магии.
– Не слишком сильной, но все же.
Он замолчал, придавая своему лицу угрюмое выражение.
– Рафейо, если тебе захочется попробовать самому, не делай этого? Я узнаю – а Вьехос Фратос всегда обо всем узнают, рано или поздно, – и тогда ты не только не будешь учиться у меня, ты вообще никогда в жизни не возьмешь в руки кисть.
Рафейо кивнул, пожалуй, слишком быстро.
– Я хорошо понимаю, моих знаний не хватит, чтобы делать это самому, Премио Фрато.
– Извести меня, когда решишь, что все готово. И никому не рассказывай о том, что узнал сегодня. Никому, даже своей матери. Рафейо затаил дыхание.
– Но как вы…
– Я же говорил тебе, что мы все узнаем. Рано или поздно.
Глава 47
Поздней весной 1264 года Мечелла произвела на свет второго ребенка, большого темноволосого мальчика, которого она назвала Алессио Энрей Коссимио Меквель. Бросалось в глаза отсутствие в этом списке имени отца ребенка. Но Мечелла не посчиталась с возможными сплетнями и назвала мальчика, как ей хотелось. Такова была привилегия матери.
Рождение внука означало для Коссимио больше, чем просто уверенность в том, что его род продлится еще на одно поколение. Он внезапно обнаружил, как это прекрасно – быть дедушкой. Дети Лиссии выросли в Кастейе, он не видел их, когда они были маленькими. Что до Терессы, то, хотя он очень любил ее, девочка пугалась его щетинистой бороды и громкого голоса и только сейчас стала привыкать к нему. Маленький Алессио при виде деда принимался ворковать, более того, он был как две капли воды похож на Коссимио (за исключением бороды, конечно). Арриго и Лиссия тоже были похожи на отца, но Алессио выглядел так, будто только что сошел с висящей в Галиерре картины “Рождение Коссимио III”.
В результате этой привязанности Коссимио к новому внуку советники начали не без основания жаловаться, что Великий герцог пренебрегает своими обязанностями. В самом деле, большую часть дня он проводил теперь с детьми, которые занимали уже половину этажа в Палассо, ведь все пятеро внуков жили сейчас с ним. Когда Верховный иллюстратор Меквель дипломатично и не без сочувствия намекнул ему, что срочные государственные дела требуют его присутствия, Коссимио лишь раздраженно фыркнул, не поворачивая головы. Он был страшно занят – щекотал перышком голый животик Алессио.
– Пусть все сделает Арриго. После землетрясения он неплохо натренировался.
Потом Коссимио внезапно вспомнил, что быть Великим герцогом – тоже интересное занятие, и торопливо прибавил:
– Но решений пусть не принимает. Я просмотрю рекомендации и решу все сам. Посмотри на него, Квеллито! Он мне улыбается!
– Это прекрасно, что ты так любишь внука. Косей, но…
– Он для меня сплошная радость. Я не пропущу ни первых слов Алессио, ни его первых шагов, как это вышло с моими первыми внуками. Плохо, что ты лишен этого, дружище. Вот что – ты у нас будешь его дядюшка Квеллито. Смотри, смотри, ему понравилось, он смеется!
Верховный иллюстратор решил не напоминать Коссимио, что дети всегда смеются, когда их щекочут, а младенцы вообще ничего не понимают, кроме того, что им хочется есть, спать и быть сухими. Меквель просто смирился с неизбежным и присоединился к Коссимио у колыбели. В кармане лежала новая чистая кисть, и он погладил ею младенца по щеке. Алессио радостно загукал, заворковал и срыгнул.
– Неподходящий звук для будущего Великого герцога, – заметил Меквель, – а запах и вовсе отвратительный, надо бы его переодеть. Но, знаешь, я все же вижу, почему от него невозможно оторваться. Он такой маленький и беспомощный, так трогательно смотрит на нас своими большими глазами… Кажется, что даже у такого старого евнуха, как я, сохранился отцовский инстинкт.
– Евнуха! – расхохотался Коссимио и осторожно похлопал Меквеля по плечу – старые кости день ото дня становились все более ломкими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93