Растворение собственной личности, исполнение ролей перед матерью... единственное, чего я этим добился — ускорил процесс... долгого соскальзывания в никуда.
Джордж погремел кубиками льда в стакане.
— Я скажу тебе, что дало мне ремесло актера. Оно заставило меня хотеть большего. Дело дошло до того, что меня перестала удовлетворять игра перед камерой. Я ощутил в себе потребность делать в реальной жизни то же, что и в кадре.
— Так я начал шляться повсюду в поисках случайных партнеров, потому что обнаружил, что такие приключения содержат в себе все, что мне нужно. Я воспринимаю их точно так же, как исполнение ролей в кино. Они создают ощущение жизни в постоянном напряжении. Ты знаешь, что рано или поздно ошибешься, и тебе конец. Возможно, кого-то подобная мысль испугает. Но нет. Она придает тебе сил, заставляет вновь и вновь выходить из дому, чтобы в очередной раз очутиться лицом к лицу... с этим нечто, назови его как угодно, полным неумолимой притягательности.
— Ты спрашиваешь себя: «Случится ли это сегодня ночью?», когда подцепляешь мускулистого белокурого парня на Санта-Моника, целыми днями катающегося на серфинге. Ладно, он связывает тебя и награждает несколькими вполне безобидными тумаками, прежде чем трахнуть. Пока все в порядке.
— Однако допустим... на мгновение, под очаровательной внешностью блондина скрывается душа маньяка. И вот ему приходит в голову, что может быть вовсе не стоит развязывать тебя. Он проходится по дому, забрав деньги и драгоценности, начинает крушить мебель, а потом возвращается назад, чтобы заняться тобой...
— Прекрати! — закричала Дайна, затыкая уши ладонями. — Прекрати, немедленно! — Многие посетители повернулись в направлении их столика, куда уже спешил метрдотель Франк узнать, не случилось ли с ней что-нибудь.
Джордж жестом отослал его, а когда они с Дайной вновь остались, вдвоем, сказал:
— Я подозреваю, что именно за это Ясмин и презирает меня. За то, что я большую часть времени — бездушная скотина. — Он дотронулся до тыльной стороны ладони девушки и тут же отдернул руку. — Убийства совершаются каждый день. В том, что произошло с твоей подругой, нет ничего уникального. Это следствие...
— Меня не волнуют другие люди, — яростно возразила Дайна. — Только Мэгги!
— Последствие современного образа жизни, — продолжил он упрямо. — Никто у нас уже не в состоянии различать плохое и хорошее. Смерть потеряла всякое значение.
— Как ты можешь говорить так!
— Могу, так как это правда, Дайна. Темные силы, заключенные в нас, обнажили клыки, ощутили вкус крови и теперь стремятся целиком овладеть нами, чтобы ускорить гибель. — Его лицо расплылось в широкой насмешливой улыбке.
— Эль-Калаам понял бы это, как ты считаешь?
— Почему бы и нет? — ответила она. — Эль-Калаам — террорист. А ты сам рассуждаешь, как настоящий террорист.
— Совершенно верно! — Джордж оперся ладонями о стол. — Эль-Калаам более реален, чем Джордж Алтавос. Должен признаться, я невзлюбил эту картину вначале... даже почти не читал свой текст. Однако Марион — наш проклятый гений Марион — пришел ко мне, вытащил меня из постели и заставил прочитать. Он не хотел никого другого на эту роль, однако я все еще колебался. Он проник в самую суть дела, пока я барахтался в дерьме вместе с собственным эго и... дрался с тобой.
Он задумчиво водил холодным стаканом вдоль губ, до тех пор пока они не стали влажными.
— Эль-Калаам постиг то, что я долго силился понять. Теперь мы — одно целое, Дайна; террорист и я. Одно целое.
Дайна не могла более выносить общество Джорджа и ушла, оставив его напиваться в одиночестве, хотя еще было рано ехать в аэропорт. Уже направляясь нетвердой походкой к своему «Мерседесу», она вдруг поняла, что какая-то часть ее хотела остаться, будучи завороженной представлением, устроенным Джорджем. Однако в глубине души она была испугана до смерти, и ее всю трясло точно в лихорадке; он произвел на нее впечатление человека, напрочь потерявшего контроль над собой.
Долгое время она сидела в машине, опустив все стекла. Вскоре прохладный ночной ветерок осушил все капли пота у нее на лбу. Однако его нежное дуновение не могло унести прочь черные мысли, окольными путями закрадывавшиеся в ее сердце. Мысли, в которых она предпочла бы не признаваться самой себе.
Судорожным движением она вставила ключ и включила зажигание. Громкое рычание заводящегося мотора и привычный запах выхлопных газов, на мгновение заглушивший аромат моря, привели Дайну в чувство. Она зажгла фары и, выехав со стоянки, повела машину назад вдоль Адмиралти Вэй. Щелкнув ручкой, она включила приемник и, добавив громкости, услышала слова из середины песни:
Мне нравится веселая компания,
Мне нравится звук опасности в твоем голосе,
Теперь я жду, пока огонь не станет частью меня.
А ты ждешь, пока у тебя не останется выбора...
Сюда вновь приближается ночь,
И она поворачивает меня навстречу тебе...
Дайна смеялась в полный голос, давя на газ все сильней и сильней, одновременно удаляясь и приближаясь к одному и тому же знаку: знамени неизвестного победителя.
* * *
Их путь пролегал через ослепительно сверкающий мириадами ярких огней центр города, потом — через темный Центральный Парк, расцвеченный прерывистыми нитями рождественских гирлянд, свисавших с потрескавшихся черных ветвей, подобно волшебной паутине. Чистый горизонт расстилался за панорамой высоких зданий — молчаливых стражей, возвышавшихся над лесом, покрытом копотью и сажей.
Бэб сидел возле Дайны, похожий на могучего исполина из легенды. Он был одет в темно-синий вельветовый костюм, украденный, вне всяких сомнений, с передвижного лотка Калвина Клейна на Седьмой Авеню. Тем не менее, он как нельзя лучше облегал фигуру Бэба, поскольку тот носил его Гершелю, портному старой школы, владевшему убогим ателье на Девятой Авеню, но выполнявшему свою работу безукоризненно.
Дайна по этому случаю облачилась в чесучовое шелковое платье — чудо темно-фиолетового цвета, которое ей с невероятным трудом удалось выпросить у матери. Оно открывало ноги до колен и значительную часть груда, держась лишь на двух тоненьких бретельках. Дайна считала, что ее старания не пропали даром.
Она обладала необычайно хорошо развитыми для семнадцатилетней девушки формами: недаром уже в пятнадцать она не имела ни малейших проблем, покупая сама себе выпивку в баре. Она носила длинные волосы, зачесанные назад, и уже давным давно проколола себе уши в ювелирном магазинчике, примыкавшим к одному из многочисленных кафе, в которые она частенько захаживала.
Опустив боковое стекло у заднего сидения такси, она подставила встречному потоку студеного вечернего воздуха Щеки и открытый рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193
Джордж погремел кубиками льда в стакане.
— Я скажу тебе, что дало мне ремесло актера. Оно заставило меня хотеть большего. Дело дошло до того, что меня перестала удовлетворять игра перед камерой. Я ощутил в себе потребность делать в реальной жизни то же, что и в кадре.
— Так я начал шляться повсюду в поисках случайных партнеров, потому что обнаружил, что такие приключения содержат в себе все, что мне нужно. Я воспринимаю их точно так же, как исполнение ролей в кино. Они создают ощущение жизни в постоянном напряжении. Ты знаешь, что рано или поздно ошибешься, и тебе конец. Возможно, кого-то подобная мысль испугает. Но нет. Она придает тебе сил, заставляет вновь и вновь выходить из дому, чтобы в очередной раз очутиться лицом к лицу... с этим нечто, назови его как угодно, полным неумолимой притягательности.
— Ты спрашиваешь себя: «Случится ли это сегодня ночью?», когда подцепляешь мускулистого белокурого парня на Санта-Моника, целыми днями катающегося на серфинге. Ладно, он связывает тебя и награждает несколькими вполне безобидными тумаками, прежде чем трахнуть. Пока все в порядке.
— Однако допустим... на мгновение, под очаровательной внешностью блондина скрывается душа маньяка. И вот ему приходит в голову, что может быть вовсе не стоит развязывать тебя. Он проходится по дому, забрав деньги и драгоценности, начинает крушить мебель, а потом возвращается назад, чтобы заняться тобой...
— Прекрати! — закричала Дайна, затыкая уши ладонями. — Прекрати, немедленно! — Многие посетители повернулись в направлении их столика, куда уже спешил метрдотель Франк узнать, не случилось ли с ней что-нибудь.
Джордж жестом отослал его, а когда они с Дайной вновь остались, вдвоем, сказал:
— Я подозреваю, что именно за это Ясмин и презирает меня. За то, что я большую часть времени — бездушная скотина. — Он дотронулся до тыльной стороны ладони девушки и тут же отдернул руку. — Убийства совершаются каждый день. В том, что произошло с твоей подругой, нет ничего уникального. Это следствие...
— Меня не волнуют другие люди, — яростно возразила Дайна. — Только Мэгги!
— Последствие современного образа жизни, — продолжил он упрямо. — Никто у нас уже не в состоянии различать плохое и хорошее. Смерть потеряла всякое значение.
— Как ты можешь говорить так!
— Могу, так как это правда, Дайна. Темные силы, заключенные в нас, обнажили клыки, ощутили вкус крови и теперь стремятся целиком овладеть нами, чтобы ускорить гибель. — Его лицо расплылось в широкой насмешливой улыбке.
— Эль-Калаам понял бы это, как ты считаешь?
— Почему бы и нет? — ответила она. — Эль-Калаам — террорист. А ты сам рассуждаешь, как настоящий террорист.
— Совершенно верно! — Джордж оперся ладонями о стол. — Эль-Калаам более реален, чем Джордж Алтавос. Должен признаться, я невзлюбил эту картину вначале... даже почти не читал свой текст. Однако Марион — наш проклятый гений Марион — пришел ко мне, вытащил меня из постели и заставил прочитать. Он не хотел никого другого на эту роль, однако я все еще колебался. Он проник в самую суть дела, пока я барахтался в дерьме вместе с собственным эго и... дрался с тобой.
Он задумчиво водил холодным стаканом вдоль губ, до тех пор пока они не стали влажными.
— Эль-Калаам постиг то, что я долго силился понять. Теперь мы — одно целое, Дайна; террорист и я. Одно целое.
Дайна не могла более выносить общество Джорджа и ушла, оставив его напиваться в одиночестве, хотя еще было рано ехать в аэропорт. Уже направляясь нетвердой походкой к своему «Мерседесу», она вдруг поняла, что какая-то часть ее хотела остаться, будучи завороженной представлением, устроенным Джорджем. Однако в глубине души она была испугана до смерти, и ее всю трясло точно в лихорадке; он произвел на нее впечатление человека, напрочь потерявшего контроль над собой.
Долгое время она сидела в машине, опустив все стекла. Вскоре прохладный ночной ветерок осушил все капли пота у нее на лбу. Однако его нежное дуновение не могло унести прочь черные мысли, окольными путями закрадывавшиеся в ее сердце. Мысли, в которых она предпочла бы не признаваться самой себе.
Судорожным движением она вставила ключ и включила зажигание. Громкое рычание заводящегося мотора и привычный запах выхлопных газов, на мгновение заглушивший аромат моря, привели Дайну в чувство. Она зажгла фары и, выехав со стоянки, повела машину назад вдоль Адмиралти Вэй. Щелкнув ручкой, она включила приемник и, добавив громкости, услышала слова из середины песни:
Мне нравится веселая компания,
Мне нравится звук опасности в твоем голосе,
Теперь я жду, пока огонь не станет частью меня.
А ты ждешь, пока у тебя не останется выбора...
Сюда вновь приближается ночь,
И она поворачивает меня навстречу тебе...
Дайна смеялась в полный голос, давя на газ все сильней и сильней, одновременно удаляясь и приближаясь к одному и тому же знаку: знамени неизвестного победителя.
* * *
Их путь пролегал через ослепительно сверкающий мириадами ярких огней центр города, потом — через темный Центральный Парк, расцвеченный прерывистыми нитями рождественских гирлянд, свисавших с потрескавшихся черных ветвей, подобно волшебной паутине. Чистый горизонт расстилался за панорамой высоких зданий — молчаливых стражей, возвышавшихся над лесом, покрытом копотью и сажей.
Бэб сидел возле Дайны, похожий на могучего исполина из легенды. Он был одет в темно-синий вельветовый костюм, украденный, вне всяких сомнений, с передвижного лотка Калвина Клейна на Седьмой Авеню. Тем не менее, он как нельзя лучше облегал фигуру Бэба, поскольку тот носил его Гершелю, портному старой школы, владевшему убогим ателье на Девятой Авеню, но выполнявшему свою работу безукоризненно.
Дайна по этому случаю облачилась в чесучовое шелковое платье — чудо темно-фиолетового цвета, которое ей с невероятным трудом удалось выпросить у матери. Оно открывало ноги до колен и значительную часть груда, держась лишь на двух тоненьких бретельках. Дайна считала, что ее старания не пропали даром.
Она обладала необычайно хорошо развитыми для семнадцатилетней девушки формами: недаром уже в пятнадцать она не имела ни малейших проблем, покупая сама себе выпивку в баре. Она носила длинные волосы, зачесанные назад, и уже давным давно проколола себе уши в ювелирном магазинчике, примыкавшим к одному из многочисленных кафе, в которые она частенько захаживала.
Опустив боковое стекло у заднего сидения такси, она подставила встречному потоку студеного вечернего воздуха Щеки и открытый рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193