Такой яркой расцветке самый что ни на есть полосатый позавидовал бы. Но гусеница была на диво унылой, она ползла по раме улья и все вздыхала:
– Умру… Вот чувствую, умру! Успеть бы напрясть себе ниток…
– Не умрешь, – уверял ее Мудрик, но гусеница не слышала. А если и услышала, не поверила бы.
– И покрывала уже не наткать… – стонала полосатая гусеница. – Вот обмотаюсь потеплее и умру. И вечный мне упокой… Аминь!
– Да, ты обмотаешься своими нитками и превратишься в кокон… За зиму ты вся переменишься, а летом твой шелковый кокон лопнет, и ты возродишься вновь. И станешь прекрасным мотыльком!
– Ах, конечно, все кончено… – хныкала гусеница.
Так и не успела листья на деревьях объесть, так и не успела…
«Ничего ты не знаешь! – думал Мудрик. – Тебя еще ждет удивительное лето, цветы, сладкий нектар и всевозможные приключения. Только взберись, глупышка, повыше, чтоб тебя мышь не достала. Ну, не ленись, работай, шевелись… И постарайся напрясть побольше ниток. Зима будет холодная – а улей пустой – хорошенько закутайся…»
И ученый снова уткнулся в толстую книгу, где как раз были описаны различные стадии развития животных – от яичек до мотылька. В один прекрасный день мотылек, быть может, опустится на щеку девочки, и ей приснится такой удивительный сон, что она не забудет его всю жизнь. А через много-много лет, когда эта девочка станет взрослой, этот мотылек и этот сон, быть может, согреют ее душу именно тогда, когда это тепло будет нужно еще кому-то…
«Все, что мы видим вокруг, – вычитал в своей книге Мудрик, – все, от песчинки, камешка до зеленого листа и от листка до мотылька, от мотылька до птицы, от птицы до лисы, льва, гнома и человека – все связано между собой, переплетено и все вместе греется в лучах одного солнышка. От песчинки и букашки до человека. Получается, что камешек и гора, карлик и великан – как бы братья. Соловей или Живилёк – не такая уж большая разница… Может быть, в замечательной книге удастся найти способ, как им, шестерым, вернуть в свой отряд самого маленького и самого любимого седьмого гномика?»
Пока Мудрик размышлял, мышь-полевка, забравшаяся в улей полакомиться воском и поохотиться за ночными бабочками, и тоже попавшая в заточение, принялась катать по полу и грызть орехи, что принес Гедрюс.
Ученый поморщился – от этой мышиной возни он потерял нить рассуждений. Но истинный мыслитель всегда должен найти добро и во зле! Пусть мышь разгрызет один орех, а другой только надкусит и отдаст его Мудрику, «А потом, – мелькнула у Мудрика мысль, – пусть она лакомится медом и постепенно грызет стенку улья. Может, прогрызет. Вот и будет выход для обоих». На том они и порешили.
Ученый окончательно успокоился, съел орешек и снова углубился в свою книгу.
– Ты к улью не подходи, – шепнул Гедрюс, – стань вот тут и слушай. Сейчас я с ним заговорю.
Януте кивнула. Гедрюс снял крышку и заглянул в улей. Но теперь он ничего не увидел – только мышиный хвостик и две пустые ореховые скорлупки. Гедрюс знал, что сбежать Мудрик не мог, и, притворившись, что видит его, немного свысока спросил:
– Ну как? Орехи понравились?
Мудрик молчал.
– Что же ты не отвечаешь? Может, еще чего надо?
Снова тишина.
– Если будешь молчать, я подумаю, что ты сбежал, и не буду носить тебе еды! – мягко погрозил Гедрюс и этим выдал, что он не видит Мудрика.
Но тот и теперь не ответил.
– Эй! – рассердившись, крикнул Гедрюс. – Я тут с Януте пришел. Она хорошая девочка. Скажи ей что-нибудь!
– Где он? – не выдержав, наклонилась над ульем Януте.
– Да где-то тут… Раньше вон в том углу сидел и читал, положив на колени книгу.
– Куда же он делся?
– Я же говорил… Я бы тебе очки дал… – стал объяснять Гедрюс. – Понимаешь, эти очки были как бы волшебные…
– Опять врешь! – сказала Януте.
– Честное слово! – уверял Гедрюс. – Кому бы я орехи принес? И мед – кому?
– А вот мышь! Бр-р, боюсь!..
– Правда, мышь… – сказал Гедрюс, как будто только что ее увидел. Он хотел объяснить Януте, как мог исчезнуть гном. – Ты понимаешь… эти гномы – не простые гномы. Скорее всего они происходят от мышей. Мой дедушка так объяснял. Мыши стали работать, ходить на задних лапках и постепенно превратились в гномов. А этот посидел взаперти, без работы – р-раз! – и опять мышь…
– Да будет тебе врать-то! – не поверила Януте и даже головой покачала. – Так я и думала… Поймает он… гнома.
– Ты подожди, побудь еще… – хватал ее за руку Гедрюс. – Он еще со мной заговорит, вот увидишь! Он непременно что-нибудь скажет…
– Все мальчишки – вруны, – отняв руку, ответила Януте. – А ты врун-врунишка-завирушка!
– Ты подожди, Януте… Ну подожди, пожалуйста!.. – просил Гедрюс, провожая ее через сад. – Если хочешь – у Расяле спроси. Давай ее поищем, увидишь ее ногу, посмотришь, как она с костылями ходит… Януте!
– Отстань! – сердито ответила девочка и сбежала с горки на берег озера.
Гедрюс почувствовал себя так, словно его коза наземь повалила: ни заплакать, ни за козой гнаться. Постоял, пнул в сердцах ногой белый как творог гриб-дождевик и вернулся к улью.
– Ты слышал?! – крикнул он невидимому Мудрику. – Теперь я из-за тебя вруном стал! Трудно было слово сказать? Эй! Пока не заговоришь, я тебя отсюда не выпущу. Так и знай!
– Не ори, – спокойно отозвался Мудрик. – Считай, что меня здесь нет. Так будет лучше и для тебя и для меня.
– Но я же знаю, что ты тут! Я тебя слышу!
– Если знаешь, значит, ты не врун…
– Как не врун? Не только Януте – никто мне не верит.
– Пускай не верят. Главное – самому знать, что говоришь правду, а не ложь.
– Ну и что? И так, и так все надо мной смеются…
– Если боишься насмешек, не рассказывай того, что тебе известно. Знаешь, вот и ладно. Запомни: правда требует большего, чем дает сама. Бывало, людей за нее даже на костре сжигали.
– А что же она дает? Ты ведь говоришь – правда дает…
Мудрик почувствовал, что в своих рассуждениях очень уж далеко зашел, и задумался, как бы Гедрюсу все объяснить.
– Вот, скажем, у меня, – не то в шутку, не то всерьез сказал он, – если я чего-то не знаю, сразу начинает чесаться макушка. И не только у меня – многие ученые оттого и облысели, что им хочется побольше правды узнать…
– Вот и неправда! – ответил Гедрюс. – Наверное, не потому…
– Может, и не потому, – согласился Мудрик. – Из правды, как из одежки, вырастаешь и шьешь себе новую. Некоторые, конечно, обходятся вообще без одежды…
– Дикари?..
– Да… Так и с правдой. Без нее мы стали бы дикарями. Понял что-нибудь?
– Понял, – ответил Гедрюс. – Но пока ты не согласишься при людях поговорить или стихи прочитать, я тебя не выпущу, и все тут.
– Нет! – отрубил Мудрик. – Я не раб, и ты не заставишь меня делать то, что я не хочу.
– Заставлю!
– Нет!
– А что ты сделаешь, если я тебе есть не дам?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Умру… Вот чувствую, умру! Успеть бы напрясть себе ниток…
– Не умрешь, – уверял ее Мудрик, но гусеница не слышала. А если и услышала, не поверила бы.
– И покрывала уже не наткать… – стонала полосатая гусеница. – Вот обмотаюсь потеплее и умру. И вечный мне упокой… Аминь!
– Да, ты обмотаешься своими нитками и превратишься в кокон… За зиму ты вся переменишься, а летом твой шелковый кокон лопнет, и ты возродишься вновь. И станешь прекрасным мотыльком!
– Ах, конечно, все кончено… – хныкала гусеница.
Так и не успела листья на деревьях объесть, так и не успела…
«Ничего ты не знаешь! – думал Мудрик. – Тебя еще ждет удивительное лето, цветы, сладкий нектар и всевозможные приключения. Только взберись, глупышка, повыше, чтоб тебя мышь не достала. Ну, не ленись, работай, шевелись… И постарайся напрясть побольше ниток. Зима будет холодная – а улей пустой – хорошенько закутайся…»
И ученый снова уткнулся в толстую книгу, где как раз были описаны различные стадии развития животных – от яичек до мотылька. В один прекрасный день мотылек, быть может, опустится на щеку девочки, и ей приснится такой удивительный сон, что она не забудет его всю жизнь. А через много-много лет, когда эта девочка станет взрослой, этот мотылек и этот сон, быть может, согреют ее душу именно тогда, когда это тепло будет нужно еще кому-то…
«Все, что мы видим вокруг, – вычитал в своей книге Мудрик, – все, от песчинки, камешка до зеленого листа и от листка до мотылька, от мотылька до птицы, от птицы до лисы, льва, гнома и человека – все связано между собой, переплетено и все вместе греется в лучах одного солнышка. От песчинки и букашки до человека. Получается, что камешек и гора, карлик и великан – как бы братья. Соловей или Живилёк – не такая уж большая разница… Может быть, в замечательной книге удастся найти способ, как им, шестерым, вернуть в свой отряд самого маленького и самого любимого седьмого гномика?»
Пока Мудрик размышлял, мышь-полевка, забравшаяся в улей полакомиться воском и поохотиться за ночными бабочками, и тоже попавшая в заточение, принялась катать по полу и грызть орехи, что принес Гедрюс.
Ученый поморщился – от этой мышиной возни он потерял нить рассуждений. Но истинный мыслитель всегда должен найти добро и во зле! Пусть мышь разгрызет один орех, а другой только надкусит и отдаст его Мудрику, «А потом, – мелькнула у Мудрика мысль, – пусть она лакомится медом и постепенно грызет стенку улья. Может, прогрызет. Вот и будет выход для обоих». На том они и порешили.
Ученый окончательно успокоился, съел орешек и снова углубился в свою книгу.
– Ты к улью не подходи, – шепнул Гедрюс, – стань вот тут и слушай. Сейчас я с ним заговорю.
Януте кивнула. Гедрюс снял крышку и заглянул в улей. Но теперь он ничего не увидел – только мышиный хвостик и две пустые ореховые скорлупки. Гедрюс знал, что сбежать Мудрик не мог, и, притворившись, что видит его, немного свысока спросил:
– Ну как? Орехи понравились?
Мудрик молчал.
– Что же ты не отвечаешь? Может, еще чего надо?
Снова тишина.
– Если будешь молчать, я подумаю, что ты сбежал, и не буду носить тебе еды! – мягко погрозил Гедрюс и этим выдал, что он не видит Мудрика.
Но тот и теперь не ответил.
– Эй! – рассердившись, крикнул Гедрюс. – Я тут с Януте пришел. Она хорошая девочка. Скажи ей что-нибудь!
– Где он? – не выдержав, наклонилась над ульем Януте.
– Да где-то тут… Раньше вон в том углу сидел и читал, положив на колени книгу.
– Куда же он делся?
– Я же говорил… Я бы тебе очки дал… – стал объяснять Гедрюс. – Понимаешь, эти очки были как бы волшебные…
– Опять врешь! – сказала Януте.
– Честное слово! – уверял Гедрюс. – Кому бы я орехи принес? И мед – кому?
– А вот мышь! Бр-р, боюсь!..
– Правда, мышь… – сказал Гедрюс, как будто только что ее увидел. Он хотел объяснить Януте, как мог исчезнуть гном. – Ты понимаешь… эти гномы – не простые гномы. Скорее всего они происходят от мышей. Мой дедушка так объяснял. Мыши стали работать, ходить на задних лапках и постепенно превратились в гномов. А этот посидел взаперти, без работы – р-раз! – и опять мышь…
– Да будет тебе врать-то! – не поверила Януте и даже головой покачала. – Так я и думала… Поймает он… гнома.
– Ты подожди, побудь еще… – хватал ее за руку Гедрюс. – Он еще со мной заговорит, вот увидишь! Он непременно что-нибудь скажет…
– Все мальчишки – вруны, – отняв руку, ответила Януте. – А ты врун-врунишка-завирушка!
– Ты подожди, Януте… Ну подожди, пожалуйста!.. – просил Гедрюс, провожая ее через сад. – Если хочешь – у Расяле спроси. Давай ее поищем, увидишь ее ногу, посмотришь, как она с костылями ходит… Януте!
– Отстань! – сердито ответила девочка и сбежала с горки на берег озера.
Гедрюс почувствовал себя так, словно его коза наземь повалила: ни заплакать, ни за козой гнаться. Постоял, пнул в сердцах ногой белый как творог гриб-дождевик и вернулся к улью.
– Ты слышал?! – крикнул он невидимому Мудрику. – Теперь я из-за тебя вруном стал! Трудно было слово сказать? Эй! Пока не заговоришь, я тебя отсюда не выпущу. Так и знай!
– Не ори, – спокойно отозвался Мудрик. – Считай, что меня здесь нет. Так будет лучше и для тебя и для меня.
– Но я же знаю, что ты тут! Я тебя слышу!
– Если знаешь, значит, ты не врун…
– Как не врун? Не только Януте – никто мне не верит.
– Пускай не верят. Главное – самому знать, что говоришь правду, а не ложь.
– Ну и что? И так, и так все надо мной смеются…
– Если боишься насмешек, не рассказывай того, что тебе известно. Знаешь, вот и ладно. Запомни: правда требует большего, чем дает сама. Бывало, людей за нее даже на костре сжигали.
– А что же она дает? Ты ведь говоришь – правда дает…
Мудрик почувствовал, что в своих рассуждениях очень уж далеко зашел, и задумался, как бы Гедрюсу все объяснить.
– Вот, скажем, у меня, – не то в шутку, не то всерьез сказал он, – если я чего-то не знаю, сразу начинает чесаться макушка. И не только у меня – многие ученые оттого и облысели, что им хочется побольше правды узнать…
– Вот и неправда! – ответил Гедрюс. – Наверное, не потому…
– Может, и не потому, – согласился Мудрик. – Из правды, как из одежки, вырастаешь и шьешь себе новую. Некоторые, конечно, обходятся вообще без одежды…
– Дикари?..
– Да… Так и с правдой. Без нее мы стали бы дикарями. Понял что-нибудь?
– Понял, – ответил Гедрюс. – Но пока ты не согласишься при людях поговорить или стихи прочитать, я тебя не выпущу, и все тут.
– Нет! – отрубил Мудрик. – Я не раб, и ты не заставишь меня делать то, что я не хочу.
– Заставлю!
– Нет!
– А что ты сделаешь, если я тебе есть не дам?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40