А в тюрьме ему выбили все зубы, проломили голову...
Как это объяснить? Они что, все были глупы или безумны?! Мама знала несколько языков, читала Шекспира и Гете в подлиннике. Отец окончил Тимирязевскую академию. Ну, а Блок, Есенин, Маяковский? Александра Коллонтай, Иннеса Арманд? Мои кумиры. мои идеалы - я росла с ними. Я им верила. Справедливость --- вот был смысл нашей жизни. (Пауза.) А сейчас снова - богатые, бедные. Кто-то уже купил магазин, а кому-то на молоко и хлеб не хватает. Я никогда такого не приму, не впишусь в эту жизнь... Вы посмотрите, кто торгует в коммерческих магазинах, на биржах? Мальчишки... Какие-то новые, совершенно незнакомые мне люди. Иногда мне кажется, что я живу среди сумасшедших... Все сошли с ума...
Я - врач, я шла лечить людей, а в сумочке у меня лежали приготовленные для себя таблетки... Два месяца изо дня в день я носила свою смерть... Что меня удерживало? Неожиданно пугает мысль, что смерть безобразна. Начинаешь представлять, как будешь лежать, как изуродует твое тело, лицо судорога... Будешь разлагаться... Я видела повесившихся... В последние минуты у них наступает оргазм... Или они все в моче, в кале... Одна эта мысль для женщины ужасна. Я очень профессионально все представляла. У меня, как у врача, не могло оставаться никаких иллюзий о красивой смерти. Смерть не бывает прекрасной, труп героя и труп труса пахнут одинаково...
Вы хотели бы понять причину? Как это произошло? Никто не верит... Здесь со мной беседовал психиатр, профессор:
- Муж пьет?
- Что вы!
- Разлюбил? Бросил?
- Нет.
- Конфликт с детьми?
- У меня дочь и сын, двое внуков. Мы ладим.
- С работы увольняют?
- Нет.
- Так как же вы себя до такого довели?
Я молчала. Потому что, начни я ему рассказывать, он решил бы, что это я сошла с ума, а не все вокруг. Прошлое могло стать моим диагнозом...
Чего мне жалко в той жизни? Как вы говорите, этой бедности? Этого страха? Мне жалко своей веры и того большого, сильного государства, в котором мы больше не живем. Моя жизнь потеряла смысл... Я не умею жить только для себя... Я никогда так не жила...
Где все то, что мы любили?
...Полетел Гагарин... Люди вышли на улицы, смеялись, обнимались, плакали... Рабочие в спецовках прямо с заводов... Медики в белых шапочках... Швыряли их в небо: "Мы - первые! Наш человек в космосе!" Это нельзя забыть!
Кубинская революция! Молодой Кастро! Как мы за них переживали. Я кричала: "Мама, папа! Они победили!" Любимая наша песня: "Гренада". Помню, как еще в школу приходили ветераны боев в Испании, это называлось интернациональным долгом. Мы им завидовали. Дома над своей кроватью я повесила вырезанную из журнала фотографию Долорес Ибаррури. Потом все мальчики мечтали о Кубе. Через несколько десятков лет друге мальчики точно так же бредили Афганистаном. Нас легко было обмануть...
Помню, как уходил на целину весь наш десятый класс. Они шли по улице колонной, с рюкзаками, с развевающимся знаменем... "Вот это - герои!" думала я. Многие из них потом вернулись больными: на целину они не попали, строили в тайге железную дорогу, таскали на себе рельсы по пояс в ледяной воде. Не хватало техники... Ели гнилую картошку, у всех цинга... Но они были, эти ребята! И была девочка, провожавшая их с восторгом. Это - я!
Эту память я никому не отдам: ни коммунистам, ни демократам, ни брокерам... Она - моя! только моя! Я могу прожить без денег, без мяса, без печенья и конфет, и мне не так много надо. Но верните мне радость жизни, веру! Когда-то мы с мужем объездили весь Кавказ, Крым, Россию. Наши родители нам не оставили богатства - ни дачи, ни квартиры, ни денег. У меня была раскладушка и две табуретки, муж принес одеяло, - с этого мы начинали. Залезли в долги (пять лет отдавали), чтобы купить машину и путешествовать. Сегодня - везде границы... Война... А родина там, где больше платят... Как в кошмарном сне... Никак не проснуться, а проснуться надо...
И все-таки, как это случилось? Тот момент... Последний... Я знаю, что чаще это делают ночью... В одиночестве... В тишине... Вечерний человек ближе к темноте, в которую погружаешься... Сон очень похож на смерть... Мне тоже всегда казалось, что утренний человек больше любит жизнь, чем вечерний, ночной... Но я это сделала утром...
Позвонила Карина, сестра мужа, беженка из Баку (муж у меня армянин). Они недавно приехали к нам в Минск, когда там все началось... Купили дом в пригороде.
- У нас в Баку уже цветет миндаль, - и я услышала, как Карина заплакала. - А здесь еще снег в апрельских лужах. В прошлом году я ни один свой сарафан не надела. По привычке сшила три - розовый, с цветами и белый, но все лето шел дождь.
- Карина, здесь падает снег, а у вас стреляют... Теперь ты будешь жить здесь... Родишь еще одного сынишку...
- Я себе это тоже каждый день говорю. Но мне пахнет миндаль...
У Карины в Баку погиб сын Андроник. Десятилетнего мальчика на ходу выбросили из автобуса... А тете Рузане, она была на шестом месяце беременности, вспороли ножом живот... Это происходит сейчас, в наше время: в Баку убивают армян, а в Ереване азербайджанцев, когда вы радуетесь весеннему солнцу, подснежникам, покупаете торт к ужину. Одно дело - видеть это по телевизору: стреляют, жгут, хоронят... Плачут, крестятся... И совсем другое, когда это твоя кровь пролита, твоих близких. Ты с ними смеялась, писала им письма, сидела вместе за праздничным столом, пела одни песни. Задыхаешься от ужаса... Цепенеешь... Не кричишь, а воешь в душе, внутри. Заталкиваешь-заталкиваешь в себе этот крик... Но однажды не выдерживаешь... Как я в о утро... Берешь горсть таблеток... Чтобы ничего не знать, не слышать... Уснуть... И не думать о том, кого родит женщина, которая видела, как пещерным способом четвертуют людей в городе, где пахнет миндаль... Как на дверях хлебного магазина повесили старую армянку. И в ногах у нее стояла сумка с хлебом...
Я думала, что своей смертью их остановлю... Задержу, спасу... Мужа спасу... Сына... Они хотят поехать туда... Мстить... Убивать... Как мне их удержать? Чем?
Чужая страна... Чужой город... Чужие люди... Я ничего не понимаю и не узнаю... Узнаю только животных. Птиц. Может, поэтому люди стали так части заводить щенков? На выставках собак очереди длиннее, чем в мавзолей и в музеи. Я вырвусь из больницы, уеду на дачу. Буду копать землю, смотреть на деревья, на траву... Я не хочу видеть людей...
В чем моя вина? Почему я должна каяться? Я никого не расстреливала, не предавала... А ни кричат на площади, что всех коммунистов надо судить, сажать в тюрьмы. За что? Меня - за что? Моего мужа - за что? Мы верили, любили... Никому сейчас не верю! Никому!!!
Я всех боюсь... Я боюсь, потому что не могу разлюбить то, что со мной было..."
История, рассказанная молодым человеком,
который понял. что жизнь больше Феллини,
чем Бергман
Александр Ласкович - солдат, 21 год
"Выбирал не я, выбирал кто-то другой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Как это объяснить? Они что, все были глупы или безумны?! Мама знала несколько языков, читала Шекспира и Гете в подлиннике. Отец окончил Тимирязевскую академию. Ну, а Блок, Есенин, Маяковский? Александра Коллонтай, Иннеса Арманд? Мои кумиры. мои идеалы - я росла с ними. Я им верила. Справедливость --- вот был смысл нашей жизни. (Пауза.) А сейчас снова - богатые, бедные. Кто-то уже купил магазин, а кому-то на молоко и хлеб не хватает. Я никогда такого не приму, не впишусь в эту жизнь... Вы посмотрите, кто торгует в коммерческих магазинах, на биржах? Мальчишки... Какие-то новые, совершенно незнакомые мне люди. Иногда мне кажется, что я живу среди сумасшедших... Все сошли с ума...
Я - врач, я шла лечить людей, а в сумочке у меня лежали приготовленные для себя таблетки... Два месяца изо дня в день я носила свою смерть... Что меня удерживало? Неожиданно пугает мысль, что смерть безобразна. Начинаешь представлять, как будешь лежать, как изуродует твое тело, лицо судорога... Будешь разлагаться... Я видела повесившихся... В последние минуты у них наступает оргазм... Или они все в моче, в кале... Одна эта мысль для женщины ужасна. Я очень профессионально все представляла. У меня, как у врача, не могло оставаться никаких иллюзий о красивой смерти. Смерть не бывает прекрасной, труп героя и труп труса пахнут одинаково...
Вы хотели бы понять причину? Как это произошло? Никто не верит... Здесь со мной беседовал психиатр, профессор:
- Муж пьет?
- Что вы!
- Разлюбил? Бросил?
- Нет.
- Конфликт с детьми?
- У меня дочь и сын, двое внуков. Мы ладим.
- С работы увольняют?
- Нет.
- Так как же вы себя до такого довели?
Я молчала. Потому что, начни я ему рассказывать, он решил бы, что это я сошла с ума, а не все вокруг. Прошлое могло стать моим диагнозом...
Чего мне жалко в той жизни? Как вы говорите, этой бедности? Этого страха? Мне жалко своей веры и того большого, сильного государства, в котором мы больше не живем. Моя жизнь потеряла смысл... Я не умею жить только для себя... Я никогда так не жила...
Где все то, что мы любили?
...Полетел Гагарин... Люди вышли на улицы, смеялись, обнимались, плакали... Рабочие в спецовках прямо с заводов... Медики в белых шапочках... Швыряли их в небо: "Мы - первые! Наш человек в космосе!" Это нельзя забыть!
Кубинская революция! Молодой Кастро! Как мы за них переживали. Я кричала: "Мама, папа! Они победили!" Любимая наша песня: "Гренада". Помню, как еще в школу приходили ветераны боев в Испании, это называлось интернациональным долгом. Мы им завидовали. Дома над своей кроватью я повесила вырезанную из журнала фотографию Долорес Ибаррури. Потом все мальчики мечтали о Кубе. Через несколько десятков лет друге мальчики точно так же бредили Афганистаном. Нас легко было обмануть...
Помню, как уходил на целину весь наш десятый класс. Они шли по улице колонной, с рюкзаками, с развевающимся знаменем... "Вот это - герои!" думала я. Многие из них потом вернулись больными: на целину они не попали, строили в тайге железную дорогу, таскали на себе рельсы по пояс в ледяной воде. Не хватало техники... Ели гнилую картошку, у всех цинга... Но они были, эти ребята! И была девочка, провожавшая их с восторгом. Это - я!
Эту память я никому не отдам: ни коммунистам, ни демократам, ни брокерам... Она - моя! только моя! Я могу прожить без денег, без мяса, без печенья и конфет, и мне не так много надо. Но верните мне радость жизни, веру! Когда-то мы с мужем объездили весь Кавказ, Крым, Россию. Наши родители нам не оставили богатства - ни дачи, ни квартиры, ни денег. У меня была раскладушка и две табуретки, муж принес одеяло, - с этого мы начинали. Залезли в долги (пять лет отдавали), чтобы купить машину и путешествовать. Сегодня - везде границы... Война... А родина там, где больше платят... Как в кошмарном сне... Никак не проснуться, а проснуться надо...
И все-таки, как это случилось? Тот момент... Последний... Я знаю, что чаще это делают ночью... В одиночестве... В тишине... Вечерний человек ближе к темноте, в которую погружаешься... Сон очень похож на смерть... Мне тоже всегда казалось, что утренний человек больше любит жизнь, чем вечерний, ночной... Но я это сделала утром...
Позвонила Карина, сестра мужа, беженка из Баку (муж у меня армянин). Они недавно приехали к нам в Минск, когда там все началось... Купили дом в пригороде.
- У нас в Баку уже цветет миндаль, - и я услышала, как Карина заплакала. - А здесь еще снег в апрельских лужах. В прошлом году я ни один свой сарафан не надела. По привычке сшила три - розовый, с цветами и белый, но все лето шел дождь.
- Карина, здесь падает снег, а у вас стреляют... Теперь ты будешь жить здесь... Родишь еще одного сынишку...
- Я себе это тоже каждый день говорю. Но мне пахнет миндаль...
У Карины в Баку погиб сын Андроник. Десятилетнего мальчика на ходу выбросили из автобуса... А тете Рузане, она была на шестом месяце беременности, вспороли ножом живот... Это происходит сейчас, в наше время: в Баку убивают армян, а в Ереване азербайджанцев, когда вы радуетесь весеннему солнцу, подснежникам, покупаете торт к ужину. Одно дело - видеть это по телевизору: стреляют, жгут, хоронят... Плачут, крестятся... И совсем другое, когда это твоя кровь пролита, твоих близких. Ты с ними смеялась, писала им письма, сидела вместе за праздничным столом, пела одни песни. Задыхаешься от ужаса... Цепенеешь... Не кричишь, а воешь в душе, внутри. Заталкиваешь-заталкиваешь в себе этот крик... Но однажды не выдерживаешь... Как я в о утро... Берешь горсть таблеток... Чтобы ничего не знать, не слышать... Уснуть... И не думать о том, кого родит женщина, которая видела, как пещерным способом четвертуют людей в городе, где пахнет миндаль... Как на дверях хлебного магазина повесили старую армянку. И в ногах у нее стояла сумка с хлебом...
Я думала, что своей смертью их остановлю... Задержу, спасу... Мужа спасу... Сына... Они хотят поехать туда... Мстить... Убивать... Как мне их удержать? Чем?
Чужая страна... Чужой город... Чужие люди... Я ничего не понимаю и не узнаю... Узнаю только животных. Птиц. Может, поэтому люди стали так части заводить щенков? На выставках собак очереди длиннее, чем в мавзолей и в музеи. Я вырвусь из больницы, уеду на дачу. Буду копать землю, смотреть на деревья, на траву... Я не хочу видеть людей...
В чем моя вина? Почему я должна каяться? Я никого не расстреливала, не предавала... А ни кричат на площади, что всех коммунистов надо судить, сажать в тюрьмы. За что? Меня - за что? Моего мужа - за что? Мы верили, любили... Никому сейчас не верю! Никому!!!
Я всех боюсь... Я боюсь, потому что не могу разлюбить то, что со мной было..."
История, рассказанная молодым человеком,
который понял. что жизнь больше Феллини,
чем Бергман
Александр Ласкович - солдат, 21 год
"Выбирал не я, выбирал кто-то другой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47