Когда он выпустил ее, она, громко всхлипывая, бросилась в спальню и хлопнула дверью.
Шеннон пожал плечами. Так или иначе, но выбор был сделан, и он ничего не мог с этим поделать. Он прошел в кухню, приготовил кофе и медленно выпил чашку, глядя через окно на ряды домов с лужайками, за темными окнами которых мирно спали респектабельные обитатели Сент Джонс Вуда.
Когда он вошел, в спальне было темно. В дальнем углу широкой двуспальной кровати угадывался небольшой холмик, но никаких звуков от него не доносилось, как будто она затаила дыхание. На полпути к кровати на полу он наткнулся на сброшенное платье, а сделав еще два шага, чуть не наступил на туфельку. Он присел на край постели, и, когда глаза привыкли к темноте, разглядел на подушке ее лицо. Она пристально смотрела на него.
— Ты гадкий, — прошептала она.
Он наклонился вперед и, протянув руку, начал поглаживать ее шею под подбородком.
— Никто никогда не бил меня раньше.
— Поэтому ты и стала такой, — тихо сказал он.
— Какой же?
— Вредной, капризной девчонкой.
— Нет, — возникла пауза. — То есть да.
Он продолжал ласкать ее.
— Кот.
— Да.
— Ты, правда, думал, что папа не разрешил бы мне с тобой встречаться, если бы я ему все рассказала?
— Да. Я и сейчас так думаю.
— И ты считаешь, что я действительно могу это сделать?
— Полагал, что можешь.
— Поэтому и рассердился?
— Да.
— Значит, ты отшлепал меня потому, что любишь.
— Выходит, так.
Она повернула голову, и он почувствовал, как она начала лизать его ладонь.
— Ложись в постель. Кот, дорогой. Я на таком взводе, что больше просто не могу ждать.
Он еще не успел раздеться, как она отбросила простыню в сторону и, встав на колени на кровати, начала руками водить по его груди, шепча «Скорее, скорее» между поцелуями.
«Нехорошо обманывать, Шеннон», — подумал он, откинувшись на спину, а ненасытная девица с жаром принялась за дело.
На востоке, со стороны Кэмдеп Тауна, небо слегка посерело, когда спустя два часа они неподвижно лежали рядом, и он мечтал о сигарете. Джули свернулась калачиком и прижалась к нему, временно удовлетворив свои разнообразные аппетиты.
— Скажи мне, — сказала она.
— Что?
— Почему ты так живешь? Зачем надо быть наемником и ездить по всему миру, чтобы развязывать войну с людьми?
— Я войн не развязываю. Во всем виноват мир, в котором мы живем. Во главе его стоят люди, которые претендуют на особую порядочность и высокую нравственность, хотя большинство из них просто самовлюбленные негодяи. Они затевают войны, ради богатства или власти. А я просто воюю, потому что мне нравится так жить.
— Но при чем тут деньги? Ведь наемники воюют за деньги, правда?
— Не только за деньги. Только деньги интересуют всякую шпану. Но когда доходит до настоящего дела, эта шпана, которая притворяется наемниками, обычно в бой не лезет.
Прячется в кусты. Лучшие бойцы воюют по той же причине, что и я. Им нравится такая жизнь, суровые условия. Они любят бой.
— Но зачем нужны войны? Почему бы всем не жить в мире?
Он передвинулся и сердито уставился в потолок.
— Потому что в этом мире люди делятся на два вида: хищники и стадо. И наверх всегда пробиваются хищники, потому что они готовы за это драться и сметут со своего пути всех и вся, что может им помешать. У остальных не хватает решимости, или мужества, или ненасытности, или беспощадности. Поэтому миром правят хищники, которые становятся властителями. А властители никогда не удовлетворены достигнутым. Они должны рваться все дальше вперед в погоне за предметом своего поклонения.
В коммунистическом мире — только не верь в сказки о том, что коммунистические лидеры так миролюбивы, — этот предмет — власть. Власть, власть, как можно больше власти. И не важно, сколько людей должно погибнуть на пути к ней. В капиталистическом мире главное — деньги. Как можно больше денег. Нефть, золото, недвижимость, акции — вот к чему они стремятся, даже если для этого приходится лгать, красть, подкупать и мошенничать. Они делают деньги, а за деньги можно купить власть. Таким образом, в конце концов все упирается в жажду власти. Если им кажется, что можно заполучить достаточно жирный кусок, но для этого придется развязать воину, то вот тебе и война. Все остальное, так называемый идеализм, просто дерьмо собачье.
— Некоторые люди сражаются за идеалы. Например, вьетконговцы. Я об этом в газетах читала.
— Да, некоторые люди воюют за идеалы, но девяносто девять процентов из них просто водят за нос. Или взять тех, которые, сидя дома, выступают в поддержку войны. Мы всегда правы, а они всегда неправы. В Вашингтоне и Пекине, в Лондоне и Москве. И знаешь что? Их всех обманывают. Эти американские солдаты во Вьетнаме, думаешь, умирали за жизнь, свободу и счастливое будущее? Они умирали за индекс Доу Джонса на Уолл Стрит, и так было всегда. А британские солдаты, которые гибли в Кении, на Кипре, в Адене? Неужели ты всерьез считаешь, что они бросались в бой с криками «За Бога, Короля и Отечество»?
Они оказались в тех краях потому, что полковник приказал, а полковнику приказали в военном министерстве, а туда поступил приказ из Кабинета, чтобы удержать британский контроль над ресурсами местной экономики. Ну и что с того? Деньги достались тем, кому и принадлежали с самого начала, и какая разница, сколько тел британских солдат осталось лежать неизвестно где? Это все обман, Джули Мэнсон, большой обман.
Со мной все обстоит иначе в том смысле, что мне никто не приказывает идти в бой, не говорит, где воевать или на чьей стороне. Вот почему политики, истеблишмент, так ненавидят наемников. Дело не в том, что мы опаснее их самих, скорее все совсем наоборот. Просто они не могут нас контролировать, мы не подчиняемся их приказам. Не стреляем в тех, на кого они укажут, не начинаем, когда они командуют «начать», не останавливаемся, когда они говорят «прекратить». Вот почему мы считаемся вне закона. Мы воюем по контракту, и сами выбираем себе контракты.
Джули села и начала гладить руками его покрытые шрамами мускулистую грудь и плечи. Она получила традиционное воспитание и не понимала, как и многие ее сверстники, даже доли того, что творится в окружающем мире.
— А как же те войны, когда люди знают, что сражаются за правое дело? — спросила она. — Ну, например, воина с Гитлером?
Она была справедливой, верно?
Шеннон вздохнул и кивнул.
— Да, она была справедливой. Он был порядочный ублюдок.
Если не учитывать того, что западные воротилы продавали ему сталь вплоть до самого начала войны, а потом нажили еще состояние, производя больше стали, чтобы сокрушить сталь Гитлера. И коммунисты были не лучше. Сталин подписал с ним пакт и ждал, пока нацизм и капитализм уничтожат друг друга, чтобы после этого прибрать все к рукам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
Шеннон пожал плечами. Так или иначе, но выбор был сделан, и он ничего не мог с этим поделать. Он прошел в кухню, приготовил кофе и медленно выпил чашку, глядя через окно на ряды домов с лужайками, за темными окнами которых мирно спали респектабельные обитатели Сент Джонс Вуда.
Когда он вошел, в спальне было темно. В дальнем углу широкой двуспальной кровати угадывался небольшой холмик, но никаких звуков от него не доносилось, как будто она затаила дыхание. На полпути к кровати на полу он наткнулся на сброшенное платье, а сделав еще два шага, чуть не наступил на туфельку. Он присел на край постели, и, когда глаза привыкли к темноте, разглядел на подушке ее лицо. Она пристально смотрела на него.
— Ты гадкий, — прошептала она.
Он наклонился вперед и, протянув руку, начал поглаживать ее шею под подбородком.
— Никто никогда не бил меня раньше.
— Поэтому ты и стала такой, — тихо сказал он.
— Какой же?
— Вредной, капризной девчонкой.
— Нет, — возникла пауза. — То есть да.
Он продолжал ласкать ее.
— Кот.
— Да.
— Ты, правда, думал, что папа не разрешил бы мне с тобой встречаться, если бы я ему все рассказала?
— Да. Я и сейчас так думаю.
— И ты считаешь, что я действительно могу это сделать?
— Полагал, что можешь.
— Поэтому и рассердился?
— Да.
— Значит, ты отшлепал меня потому, что любишь.
— Выходит, так.
Она повернула голову, и он почувствовал, как она начала лизать его ладонь.
— Ложись в постель. Кот, дорогой. Я на таком взводе, что больше просто не могу ждать.
Он еще не успел раздеться, как она отбросила простыню в сторону и, встав на колени на кровати, начала руками водить по его груди, шепча «Скорее, скорее» между поцелуями.
«Нехорошо обманывать, Шеннон», — подумал он, откинувшись на спину, а ненасытная девица с жаром принялась за дело.
На востоке, со стороны Кэмдеп Тауна, небо слегка посерело, когда спустя два часа они неподвижно лежали рядом, и он мечтал о сигарете. Джули свернулась калачиком и прижалась к нему, временно удовлетворив свои разнообразные аппетиты.
— Скажи мне, — сказала она.
— Что?
— Почему ты так живешь? Зачем надо быть наемником и ездить по всему миру, чтобы развязывать войну с людьми?
— Я войн не развязываю. Во всем виноват мир, в котором мы живем. Во главе его стоят люди, которые претендуют на особую порядочность и высокую нравственность, хотя большинство из них просто самовлюбленные негодяи. Они затевают войны, ради богатства или власти. А я просто воюю, потому что мне нравится так жить.
— Но при чем тут деньги? Ведь наемники воюют за деньги, правда?
— Не только за деньги. Только деньги интересуют всякую шпану. Но когда доходит до настоящего дела, эта шпана, которая притворяется наемниками, обычно в бой не лезет.
Прячется в кусты. Лучшие бойцы воюют по той же причине, что и я. Им нравится такая жизнь, суровые условия. Они любят бой.
— Но зачем нужны войны? Почему бы всем не жить в мире?
Он передвинулся и сердито уставился в потолок.
— Потому что в этом мире люди делятся на два вида: хищники и стадо. И наверх всегда пробиваются хищники, потому что они готовы за это драться и сметут со своего пути всех и вся, что может им помешать. У остальных не хватает решимости, или мужества, или ненасытности, или беспощадности. Поэтому миром правят хищники, которые становятся властителями. А властители никогда не удовлетворены достигнутым. Они должны рваться все дальше вперед в погоне за предметом своего поклонения.
В коммунистическом мире — только не верь в сказки о том, что коммунистические лидеры так миролюбивы, — этот предмет — власть. Власть, власть, как можно больше власти. И не важно, сколько людей должно погибнуть на пути к ней. В капиталистическом мире главное — деньги. Как можно больше денег. Нефть, золото, недвижимость, акции — вот к чему они стремятся, даже если для этого приходится лгать, красть, подкупать и мошенничать. Они делают деньги, а за деньги можно купить власть. Таким образом, в конце концов все упирается в жажду власти. Если им кажется, что можно заполучить достаточно жирный кусок, но для этого придется развязать воину, то вот тебе и война. Все остальное, так называемый идеализм, просто дерьмо собачье.
— Некоторые люди сражаются за идеалы. Например, вьетконговцы. Я об этом в газетах читала.
— Да, некоторые люди воюют за идеалы, но девяносто девять процентов из них просто водят за нос. Или взять тех, которые, сидя дома, выступают в поддержку войны. Мы всегда правы, а они всегда неправы. В Вашингтоне и Пекине, в Лондоне и Москве. И знаешь что? Их всех обманывают. Эти американские солдаты во Вьетнаме, думаешь, умирали за жизнь, свободу и счастливое будущее? Они умирали за индекс Доу Джонса на Уолл Стрит, и так было всегда. А британские солдаты, которые гибли в Кении, на Кипре, в Адене? Неужели ты всерьез считаешь, что они бросались в бой с криками «За Бога, Короля и Отечество»?
Они оказались в тех краях потому, что полковник приказал, а полковнику приказали в военном министерстве, а туда поступил приказ из Кабинета, чтобы удержать британский контроль над ресурсами местной экономики. Ну и что с того? Деньги достались тем, кому и принадлежали с самого начала, и какая разница, сколько тел британских солдат осталось лежать неизвестно где? Это все обман, Джули Мэнсон, большой обман.
Со мной все обстоит иначе в том смысле, что мне никто не приказывает идти в бой, не говорит, где воевать или на чьей стороне. Вот почему политики, истеблишмент, так ненавидят наемников. Дело не в том, что мы опаснее их самих, скорее все совсем наоборот. Просто они не могут нас контролировать, мы не подчиняемся их приказам. Не стреляем в тех, на кого они укажут, не начинаем, когда они командуют «начать», не останавливаемся, когда они говорят «прекратить». Вот почему мы считаемся вне закона. Мы воюем по контракту, и сами выбираем себе контракты.
Джули села и начала гладить руками его покрытые шрамами мускулистую грудь и плечи. Она получила традиционное воспитание и не понимала, как и многие ее сверстники, даже доли того, что творится в окружающем мире.
— А как же те войны, когда люди знают, что сражаются за правое дело? — спросила она. — Ну, например, воина с Гитлером?
Она была справедливой, верно?
Шеннон вздохнул и кивнул.
— Да, она была справедливой. Он был порядочный ублюдок.
Если не учитывать того, что западные воротилы продавали ему сталь вплоть до самого начала войны, а потом нажили еще состояние, производя больше стали, чтобы сокрушить сталь Гитлера. И коммунисты были не лучше. Сталин подписал с ним пакт и ждал, пока нацизм и капитализм уничтожат друг друга, чтобы после этого прибрать все к рукам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123