Тебя испугали слова «для нужных людей». Ну, попарится там десяток знакомых Гордеева. Ну и что? Остальное время можно отдать победителям социалистического соревнования. Чем не форма поощрения? А то мы привыкли отмечать их лишь значками и вымпелами. Кстати, если ты бы сам приехал к Гордееву, отказался бы ты от экскурсии в такой ботанический сад?
– Ты на меня дело не переводи.
– Какие еще ты задаешь вопросы, Николай Иванович? Особенно интересно насчет, наверно, любовниц?
Ухов покраснел. Не оттого, что действительно хотел поговорить на эту тему, не от злости. Николай Иванович был моложе Красина года на три, работал в управлении недавно, сразу взял крутой курс, но с Красиным всегда был добр, снисходителен и покровительствовал. Может быть, тут играла роль магия имени «гения XX века», а может быть, элемент тщеславия: вот, мол, мне всего тридцать семь, а подо мной «гений». Красину тоже импонировал Ухов: властный, энергичный, никогда не меняющий своих решений. Таких руководителей Ярослав Петрович любил, может быть, потому, что сам был полной противоположностью. Ходили слухи, что своей молниеносной карьерой Ухов обязан родственным связям.
– Вопросы тебе будет задавать комиссия.
– Какая комиссия? Это же анонимка!
– Решено назначить комиссию. Завтра она к вам прибудет. Проверим финансовую деятельность института… ну и остальное. Ты уж не обижайся, но такой порядок.
– Разве есть указание проверять все анонимки?
– Я уже тебе говорил: «твоя» признана «письмом без подписи». А «письма без подписи» мы проверяем.
– Ну и проверяйте, если вам делать нечего!
Красин встал и вышел, хлопнув дверью.
– Подожди! Вернись! – крикнул Ухов.
Но Ярослав Петрович не вернулся. Теперь он понял, почему анонимке «дали ход». Из-за одной-единственной фразы: «Может быть, у Красина есть покровители?» Ухов побоялся, что эту фразу могут отнести к нему. И если он «закроет» анонимку, тогда конец его молниеносной карьере.
В жизни все довольно просто, если хорошо подумать.
7
Комиссия прибыла большая: двадцать пять человек. Она растеклась по отделам института и принялась ворошить архивы, считать на компьютерах, беседовать с людьми – для этого была выделена специальная комната; комнату отобрали у завхоза, и бедный завхоз, большой любитель вздремнуть, теперь злой как черт шатался по институту и цеплялся к каждому по делу и без дела.
Институт залихорадило. Все искали анонимщика. С утра было множество кандидатур, но к концу дня все сошлись на одной: Головин. Вьюнок-Головушка-Кот возмечтал стать директором института и «задействовал» анонимку. Ходили слухи, что у Вьюнка есть «досье» чуть ли не на каждого, что это его давнее хобби. И сейчас пойдут в ход другие анонимки.
И они в самом деле пошли. В адрес приемной комиссии приходили «письма без подписи», подбрасывались пакеты с копиями компрометирующих документов и фотографиями на самых разных людей; этих людей объединяло лишь одно – они симпатизировали Красину.
На третий день к Ярославу Петровичу зашел его второй зам Сафонов. Он был по-прежнему вальяжен, одет в «тройку», с серебряной цепочкой от часов, тянущейся через весь живот, – ну прямо старинный негоциант, но от его природной доброжелательности не осталось и следа. Антон Юрьевич был крайне озабочен.
– Мне надо с вами поговорить, Ярослав Петрович. – Сафонов сел в кресло, достал толстую сигару, разжег ее и окончательно стал похож на негоцианта. В кабинете приятно запахло хорошим табаком.
– Я слушаю вас, Антон Юрьевич.
– Институт не работает третий день. Я спрашивал у председателя комиссии, сколько это продлится. Он считает, что не меньше трех недель. Это как минимум. Похоже, им нравится проводить время таким образом. Если мы примем оптимальный вариант – три недели, учтем, что выводов надо будет ждать в течение месяца, и примем во внимание, что коллектив не успокоится еще месяца три, то мы просто-напросто завалим план, Ярослав Петрович. И вас снимут вне зависимости от анонимки. Может быть, это произойдет даже раньше. Из-за какого-нибудь ЧП. Вы знаете, что Головин поднимает недовольных вами людей? Он сочинил какую-то бумагу и собирает подписи.
– Что вы предлагаете?
– Немедленно потребуйте от Ухова, чтобы он прекратил это безобразие. Это же издевательство над здравым смыслом. Нас же только проверяла финансовая комиссия министерства, и все оказалось в полном порядке. А кто с кем спит, извините, Ярослав Петрович, никого не должно интересовать!
Все это Красин знал и без своего зама.
– Я уже с ним говорил, Антон Юрьевич, – устало сказал директор. – Бесполезно. Но я позвоню еще раз и передам ваше мнение.
Сафонов ушел, попыхивая сигарой, словно отдал концы солидный теплоход. Весь его вид выражал возмущение. Красин обхватил голову руками. Уже несколько дней его терзала жестокая бессонница. Не помогали даже сильные дозы снотворного. Хоть бы заняться каким-нибудь интересным делом… Но молчат телефоны, люди заходят лишь по каким-то пустякам, а на самом деле взглянуть, как он там, Красин, – жив? Уехать домой? Но дома наверняка сидит несчастный Ассириец, который то рыдает, то смеется, и все или развлекают его, или веселятся вместе с ним. Жена довольно равнодушно восприняла весть о начале работы комиссии.
– Нет такого руководителя, на которого не написали хотя бы одну анонимку, – философски сказала она. – Почему ты должен быть исключением? Наплюй! Твои руки чисты. Все знают, что мы еле сводим концы с концами.
Красин поднял трубку и набрал номер Ухова.
– Вас слушают.
– Это я, Красин. Только что у меня был Сафонов. Он считает, что из-за бурной деятельности комиссии мы в этом году не выполним план.
– Только попробуй! – жестко сказал в трубку Николай Иванович.
– Тогда отзови свою «борзую стаю».
– Не кажется ли тебе, дорогой Ярослав Петрович, что это прямое давление на комиссию? И вообще попрошу не оскорблять членов комиссии. А то мы тебе и «борзую стаю» припомним.
– Какие там члены комиссии… – усмехнулся Красин. – Коллеги из конкурирующих учреждений. Такие же люди, как мы с вами, на каждого из них можно напустить такую же комиссию. Работают, правда, с рвением. Еще бы: значительно интереснее рыться в грязном белье, чем ходить на работу.
– Ты что мелешь?!
– Кстати, многих я знаю, кое в чем помогал. Так они, бедняги, прячутся от меня. Зачем травмируете людей, Николай Иванович?
В трубке некоторое время молчали. Потом Ухов тихо сказал:
– Ну вот что, Ярослав Петрович. Я вижу, ты зарвался. Вскружила голову слава. Уже никакая комиссия тебе не указ. Предупреждаю: будешь ставить палки в работу комиссии – вызову на коллегию.
Частые гудки.
Минуту Красин раздумывал, а потом нажал клавишу и сказал Танечке:
– Головина ко мне!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37