Она дрожала, прижавшись ко мне. Она очень похудела.
— Милый! Это было просто ужасно.
— Расскажи мне все.
— Нечего рассказывать. Он только вчера уехал. Я заставила его уехать.
— Почему ты не оставила его при себе?
— Не знаю. Есть вещи, которых нельзя делать. Хотя, думаю, я ему не принесла вреда.
— Ты, вероятно, ничего, кроме добра, не принесла ему.
— Он вообще не должен ни с кем связываться. Я это сразу поняла.
— Разве?
— О черт! — сказала она. — Не будем об этом говорить. Никогда не будем об этом говорить.
— Ладно.
— Все-таки было неприятно, что он стыдится меня. Знаешь, он сначала стыдился меня.
— Да что ты?
— Да, да. Его, должно быть, ругали за меня в кафе. Он хотел, чтобы я отпустила волосы. Представляешь себе меня с длинными волосами? На кого бы я была похожа!
— Вот чудак.
— Он говорил, что это придаст мне женственность. Я была бы просто уродом.
— Ну и что же?
— Ничего. Это скоро прошло. Он недолго стыдился меня.
— А почему ты писала, что нужна моя помощь?
— Я не знала, сумею ли я заставить его уехать, и у меня не было ни гроша, чтобы уехать самой. Он, знаешь, все хотел дать мне денег. Я сказала ему, что мне деньги девать некуда. Он знал, что это неправда. Но не могла же я брать у него деньги.
— Конечно.
— Ох, не будем говорить об этом. Хотя кое-что было забавно. Дай мне, пожалуйста, сигарету.
Я дал ей закурить.
— Он выучился английскому языку, когда был официантом в Гибралтаре.
— Да.
— Кончилось тем, что он предложил мне руку и сердце.
— Серьезно?
— Конечно. А я даже за Майкла не могу выйти.
— Может быть, он думал, что станет лордом Эшли?
— Нет. Не потому. Он серьезно хотел жениться на мне. Чтобы я не могла уйти от него, говорил он. Он хотел сделать так, чтобы я никогда не могла уйти от него. Но только после того, как я стану женственной.
— Теперь тебе будет спокойнее.
— Да. Мне опять хорошо. Я с ним забыла этого несчастного Кона.
— Это хорошо.
— Знаешь, я бы осталась с ним, но я видела, что это плохо для него. Мы с ним отлично ладили.
— Если не считать твоей наружности.
— О, к этому он бы привык.
Она потушила сигарету.
— Мне, знаешь, тридцать четыре года. Не хочу я быть такой дрянью, которая занимается тем, что губит мальчишек.
— Ну конечно.
— Не хочу я этого. Мне сейчас хорошо, знаешь. Мне сейчас спокойно.
— Это хорошо.
Она отвернулась. Я подумал, что она хочет достать еще сигарету. Потом я увидел, что она плачет. Я чувствовал, как она плачет. Дрожит и плачет. Она не поднимала глаз. Я снова обнял ее.
— Не будем никогда говорить об этом. Пожалуйста, не будем никогда говорить об этом.
— Брет, дорогая моя!
— Я вернусь к Майклу. — Я крепче обнял ее, чувствуя, как она плачет. — Он ужасно милый и совершенно невозможный. Он как раз такой, какой мне нужен.
Она не поднимала глаз. Я гладил ее волосы. Я чувствовал, как она дрожит.
— Не хочу я быть такой дрянью, — сказала она. — Но только, Джейк, прошу тебя, никогда не будем говорить об этом.
Мы ушли из отеля «Монтана», Когда я хотел уплатить по счету, хозяйка не взяла денег. Счет был оплачен.
— Ну ладно, пусть, — сказала Брет. — Теперь уж это неважно.
Мы взяли такси и поехали в «Палас-отель», оставили там вещи, заказали места в Южном экспрессе на тот же вечер и зашли в бар при отеле выпить коктейль. Мы сидели у стойки на высоких табуретах и смотрели, как бармен встряхивал мартини в большом никелированном миксере.
— Удивительно, как чинно и благородно бывает в баре большого отеля, — сказал я.
— В наше время только бармены и жокеи еще умеют быть вежливыми.
— Каким бы вульгарным ни был отель, в баре всегда приятно.
— Странно.
— Бармены всегда очаровательны.
— Знаешь, — сказала Брет, — так оно и есть. Ему только девятнадцать лет. Поразительно, правда?
Мы чокнулись стаканами, когда они рядышком стояли на стойке. От холода они покрылись бусинками. За окном со спущенной шторой угадывался летний зной Мадрида.
— Я люблю, чтобы в коктейле была маслина, — сказал я бармену.
— Вы совершенно правы, сэр. Пожалуйста.
— Спасибо.
— Простите, что не предложил вам.
Бармен отошел подальше вдоль стойки, чтобы не слышать нашего разговора. Брет отпила из своего стакана, не поднимая его с деревянной стойки. Потом она взяла стакан в руки. Теперь, после того как она отпила глоток, она уже могла поднять его, не расплескав коктейля.
— Вкусно. Правда, приятный бар?
— Все бары приятные.
— Знаешь, сначала я просто не верила. Он родился в тысяча девятьсот пятом году. Я тогда училась в парижском пансионе. Ты подумай!
— Что ты хочешь, чтобы я подумал?
— Не ломайся. Можешь ты угостить свою даму или нет?
— Пожалуйста, еще два мартини.
— Так же, как первые, сэр?
— Было очень вкусно. — Брет улыбнулась бармену.
— Благодарю вас, мэм.
— Ну, будь здоров, — сказала Брет.
— Будь здорова!
— Знаешь, — сказала Брет, — до меня он знал только двух женщин. Он никогда ничем не интересовался, кроме боя быков.
— Еще успеет.
— Не знаю. Он думает, что главное была я сама. А не то что вообще фиеста и все такое.
— Пусть ты.
— Да. Именно я.
— Ты, кажется, не хотела больше об этом говорить.
— Как-то само собой получается.
— Лучше не говори, тогда все это останется при тебе.
— Я и не говорю, а только хожу вокруг да около. Знаешь, Джейк, мне все-таки очень хорошо.
— Так и должно быть.
— Знаешь, все-таки приятно, когда решишь не быть дрянью.
— Да.
— Это нам отчасти заменяет бога.
— У некоторых людей есть бог, — сказал я. — Таких даже много.
— Мне от него никогда проку не было.
— Выпьем еще по мартини?
Бармен смешал еще две порции и налил коктейль в чистые стаканы.
— Где мы будем обедать? — спросил я Брет. В баре было прохладно. Чувствовалось, что на улице за окном очень жарко.
— Здесь? — предложила Брет.
— Здесь, в отеле, скверно. Вы знаете ресторан «Ботэн»? — спросил я бармена.
— Да, сэр. Если угодно, я напишу вам адрес.
— Благодарю вас.
Мы пообедали в ресторане «Ботэн», на втором этаже. Это один из лучших ресторанов в мире. Мы ели жареного поросенка и пили «риоха альта». Брет ела мало. Она всегда мало ела. Я съел очень сытный обед и выпил три бутылки «риоха альта».
— Как ты себя чувствуешь, Джейк? — спросила Брет. — Господи! Ну и обед же ты съел!
— Я чувствую себя отлично. Хочешь что-нибудь на десерт?
— Ох нет.
Брет курила.
— Ты любишь поесть, правда? — сказала она.
— Да, — сказал я. — Я вообще многое люблю.
— Например?
— О! — сказал я. — Я многое люблю. Хочешь что-нибудь на десерт?
— Ты меня уже спрашивал, — сказала Брет.
— Да, — сказал я. — Совершенно верно. Выпьем еще бутылку?
— Хорошее вино.
— Ты почти не пила, — сказал я.
— Пила. Ты не заметил.
— Закажем две бутылки, — сказал я. Вино подали. Я отлил немного в свой стакан, потом налил Брет, потом наполнил свой стакан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Милый! Это было просто ужасно.
— Расскажи мне все.
— Нечего рассказывать. Он только вчера уехал. Я заставила его уехать.
— Почему ты не оставила его при себе?
— Не знаю. Есть вещи, которых нельзя делать. Хотя, думаю, я ему не принесла вреда.
— Ты, вероятно, ничего, кроме добра, не принесла ему.
— Он вообще не должен ни с кем связываться. Я это сразу поняла.
— Разве?
— О черт! — сказала она. — Не будем об этом говорить. Никогда не будем об этом говорить.
— Ладно.
— Все-таки было неприятно, что он стыдится меня. Знаешь, он сначала стыдился меня.
— Да что ты?
— Да, да. Его, должно быть, ругали за меня в кафе. Он хотел, чтобы я отпустила волосы. Представляешь себе меня с длинными волосами? На кого бы я была похожа!
— Вот чудак.
— Он говорил, что это придаст мне женственность. Я была бы просто уродом.
— Ну и что же?
— Ничего. Это скоро прошло. Он недолго стыдился меня.
— А почему ты писала, что нужна моя помощь?
— Я не знала, сумею ли я заставить его уехать, и у меня не было ни гроша, чтобы уехать самой. Он, знаешь, все хотел дать мне денег. Я сказала ему, что мне деньги девать некуда. Он знал, что это неправда. Но не могла же я брать у него деньги.
— Конечно.
— Ох, не будем говорить об этом. Хотя кое-что было забавно. Дай мне, пожалуйста, сигарету.
Я дал ей закурить.
— Он выучился английскому языку, когда был официантом в Гибралтаре.
— Да.
— Кончилось тем, что он предложил мне руку и сердце.
— Серьезно?
— Конечно. А я даже за Майкла не могу выйти.
— Может быть, он думал, что станет лордом Эшли?
— Нет. Не потому. Он серьезно хотел жениться на мне. Чтобы я не могла уйти от него, говорил он. Он хотел сделать так, чтобы я никогда не могла уйти от него. Но только после того, как я стану женственной.
— Теперь тебе будет спокойнее.
— Да. Мне опять хорошо. Я с ним забыла этого несчастного Кона.
— Это хорошо.
— Знаешь, я бы осталась с ним, но я видела, что это плохо для него. Мы с ним отлично ладили.
— Если не считать твоей наружности.
— О, к этому он бы привык.
Она потушила сигарету.
— Мне, знаешь, тридцать четыре года. Не хочу я быть такой дрянью, которая занимается тем, что губит мальчишек.
— Ну конечно.
— Не хочу я этого. Мне сейчас хорошо, знаешь. Мне сейчас спокойно.
— Это хорошо.
Она отвернулась. Я подумал, что она хочет достать еще сигарету. Потом я увидел, что она плачет. Я чувствовал, как она плачет. Дрожит и плачет. Она не поднимала глаз. Я снова обнял ее.
— Не будем никогда говорить об этом. Пожалуйста, не будем никогда говорить об этом.
— Брет, дорогая моя!
— Я вернусь к Майклу. — Я крепче обнял ее, чувствуя, как она плачет. — Он ужасно милый и совершенно невозможный. Он как раз такой, какой мне нужен.
Она не поднимала глаз. Я гладил ее волосы. Я чувствовал, как она дрожит.
— Не хочу я быть такой дрянью, — сказала она. — Но только, Джейк, прошу тебя, никогда не будем говорить об этом.
Мы ушли из отеля «Монтана», Когда я хотел уплатить по счету, хозяйка не взяла денег. Счет был оплачен.
— Ну ладно, пусть, — сказала Брет. — Теперь уж это неважно.
Мы взяли такси и поехали в «Палас-отель», оставили там вещи, заказали места в Южном экспрессе на тот же вечер и зашли в бар при отеле выпить коктейль. Мы сидели у стойки на высоких табуретах и смотрели, как бармен встряхивал мартини в большом никелированном миксере.
— Удивительно, как чинно и благородно бывает в баре большого отеля, — сказал я.
— В наше время только бармены и жокеи еще умеют быть вежливыми.
— Каким бы вульгарным ни был отель, в баре всегда приятно.
— Странно.
— Бармены всегда очаровательны.
— Знаешь, — сказала Брет, — так оно и есть. Ему только девятнадцать лет. Поразительно, правда?
Мы чокнулись стаканами, когда они рядышком стояли на стойке. От холода они покрылись бусинками. За окном со спущенной шторой угадывался летний зной Мадрида.
— Я люблю, чтобы в коктейле была маслина, — сказал я бармену.
— Вы совершенно правы, сэр. Пожалуйста.
— Спасибо.
— Простите, что не предложил вам.
Бармен отошел подальше вдоль стойки, чтобы не слышать нашего разговора. Брет отпила из своего стакана, не поднимая его с деревянной стойки. Потом она взяла стакан в руки. Теперь, после того как она отпила глоток, она уже могла поднять его, не расплескав коктейля.
— Вкусно. Правда, приятный бар?
— Все бары приятные.
— Знаешь, сначала я просто не верила. Он родился в тысяча девятьсот пятом году. Я тогда училась в парижском пансионе. Ты подумай!
— Что ты хочешь, чтобы я подумал?
— Не ломайся. Можешь ты угостить свою даму или нет?
— Пожалуйста, еще два мартини.
— Так же, как первые, сэр?
— Было очень вкусно. — Брет улыбнулась бармену.
— Благодарю вас, мэм.
— Ну, будь здоров, — сказала Брет.
— Будь здорова!
— Знаешь, — сказала Брет, — до меня он знал только двух женщин. Он никогда ничем не интересовался, кроме боя быков.
— Еще успеет.
— Не знаю. Он думает, что главное была я сама. А не то что вообще фиеста и все такое.
— Пусть ты.
— Да. Именно я.
— Ты, кажется, не хотела больше об этом говорить.
— Как-то само собой получается.
— Лучше не говори, тогда все это останется при тебе.
— Я и не говорю, а только хожу вокруг да около. Знаешь, Джейк, мне все-таки очень хорошо.
— Так и должно быть.
— Знаешь, все-таки приятно, когда решишь не быть дрянью.
— Да.
— Это нам отчасти заменяет бога.
— У некоторых людей есть бог, — сказал я. — Таких даже много.
— Мне от него никогда проку не было.
— Выпьем еще по мартини?
Бармен смешал еще две порции и налил коктейль в чистые стаканы.
— Где мы будем обедать? — спросил я Брет. В баре было прохладно. Чувствовалось, что на улице за окном очень жарко.
— Здесь? — предложила Брет.
— Здесь, в отеле, скверно. Вы знаете ресторан «Ботэн»? — спросил я бармена.
— Да, сэр. Если угодно, я напишу вам адрес.
— Благодарю вас.
Мы пообедали в ресторане «Ботэн», на втором этаже. Это один из лучших ресторанов в мире. Мы ели жареного поросенка и пили «риоха альта». Брет ела мало. Она всегда мало ела. Я съел очень сытный обед и выпил три бутылки «риоха альта».
— Как ты себя чувствуешь, Джейк? — спросила Брет. — Господи! Ну и обед же ты съел!
— Я чувствую себя отлично. Хочешь что-нибудь на десерт?
— Ох нет.
Брет курила.
— Ты любишь поесть, правда? — сказала она.
— Да, — сказал я. — Я вообще многое люблю.
— Например?
— О! — сказал я. — Я многое люблю. Хочешь что-нибудь на десерт?
— Ты меня уже спрашивал, — сказала Брет.
— Да, — сказал я. — Совершенно верно. Выпьем еще бутылку?
— Хорошее вино.
— Ты почти не пила, — сказал я.
— Пила. Ты не заметил.
— Закажем две бутылки, — сказал я. Вино подали. Я отлил немного в свой стакан, потом налил Брет, потом наполнил свой стакан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53