Приходилось вытягивать шею, поднимать и опускать голову, опираясь на локти. Когда нужное положение головы было достигнуто, Федор затаив дыхание, чтобы не сбиться с наводки, сосчитал: уровень воды пришелся на шесть рядов каменной кладки ниже окна второго этажа.
Затем он поднялся, потер затекшие локти, вскарабкался по камням наверх, к вершине водопада, и повторил наблюдение.
Запомнив, на какой ряд камней башенной кладки пришелся новый замер, Федор спустился вниз.
Потом они вброд перешли речку и вошли в заброшенный храм.
Впереди шел возница Рам Дас с горящим факелом.
Под старыми сводами заметались летучие мыши, хлопаньем крыльев едва не погасили факел. Пронзительно пахло сыростью, затхлостью.
— Нет ли здесь змей? — спросил Федор.
— В темноте и сырости кобра не водится, — ответил Лал Чандр. — А в жизни нашей вольны Шива и Кали.
Коридор вывел их в зал, такой высокий, что свет факела не доставал до верха — стены уходили в темную жуть.
На трехступенном пьедестале возвышалась старая знакомая — богиня Кали. Шестирукая, трехликая, шестигрудая, она стояла гневная, непонятная, готовая к действию. Одно из ее лиц, обращенное к Федору, смотрело со странным выражением — призывная улыбка сочеталась с угрожающе сдвинутыми бровями — на противоположную сторону зала, где, такой же огромный, четырехликий и четырехрукий, стоял на одной ноге, подняв другую, согнутую в колене, ее супруг — Шива. Он будто собирался пуститься в пляс.
Лал Чандр пал ниц перед грозной богиней.
— Зело прекрасную пару составляете, господа! — вполголоса произнес Федор, чтобы шутливым словом отогнать охвативший его — не от сырости ли? — озноб.
Он оглянулся на Рам Даса. Возница стоял, держа факел. На его лице не отражалось ничего — ни страха, ни молитвенного умиления, — только скука да еще, пожалуй, легкое презрение, с которым этот полуголый раб смотрел на своего господина, Лал Чандра, простертого перед повелительницей жизни и смерти.
Взгляд раба отрезвил Федора. Он снова принялся разглядывать богиню — и вдруг вздрогнул.
Со стройной шеи богини свешивалось ожерелье из человеческих черепов.
— Что придумали, душегубцы! — невольно вырвалось у Федора.
Рам Дас не знал чужого языка, но по гневному тону понял слова Федора и посмотрел на него долгим взглядом.
Потом Лал Чандр провел Федора через путаницу коридоров к лестнице, ведущей на башню. Здесь было светлее — солнечный свет проникал через полуразрушенные окна.
По выветренным, засыпанным песком ступеням Федор поднялся до девятого этажа. Выглянув в окно, он увидел внизу, у подножья башни, Лал Чандра. Затем Федор вынул из-за пазухи бечевку с привязанным к концу камнем и стал выпускать ее из окна, отсчитывая узелки, навязанные на бечевке через каждый фут. Когда конец бечевки достиг шестого ряда кладки от низа окна второго этажа, Лал Чандр крикнул ему. Тогда, перестав выпускать бечевку, Федор сильно перегнулся в окно и увидел, что замеченный им со второго замера ряд кладки пришелся на семьдесят четвертый фут.
«Значит, высота водопада — семьдесят четыре фута, — подумал он. — А до земли сколько?»
Он опять стал выпускать бечевку, пока камень, привязанный к ее концу, не коснулся земли. Оказалось — около девяноста футов.
— Почитай что тринадцать сажен! — воскликнул Федор.
Теперь он забыл обо всем, кроме ожидающей его необычной и интересной работы.
— Эй, Лал Чандр, как я найду дорогу из храма? — крикнул он, снова свесившись в окно.
— Рам Дас ожидает тебя внизу! — ответил тот.
Федор спустился вниз и увидел молчаливого факельщика. Все еще охваченный азартом, он весело хлопнул раба по голому плечу:
— Ну, мужичок, ладное же колесо справим!
Рам Дас молча пошел вперед. Но, сделав несколько шагов, вдруг остановился, огляделся, посветив факелом во все стороны, и знаком подозвал Федора.
— Разумеешь ли ты меня? — спросил он на одном из мусульманских наречий.
— Разумею, — ответил Федор по-узбекски.
— Не радуйся подобно новорожденному теленку, Знай, что ты проживешь ровно столько, сколько нужно для окончания этой работы. Понял ты меня?
Холодок пробежал по спине Федора.
— А что делать? Куда бежать? — глухо спросил он.
— Сейчас рано. Я найду время для разговора с тобой. Теперь молчи!
И возница зашагал вперед.
Вскоре они вышли на яркий солнечный свет. Рам Дас бросил в речку догоравший факел. Огонь зашипел и потух.
Лал Чандр ласково улыбнулся Федору.

7. Работа пошла полным ходом. — Седобородый плотник Джогиндар и его дочь. — «Это кто ж такие — сикхи?» — Рассуждение о рае, богах, нирване, факирах, а также о людях, которым все это совершенно не нужно. — Федор Матвеев приходит в смущение.
Тут она пустилась рассказывать про рай — и пошла, и пошла, будто бы там ничего не надо — знай прогуливайся целый день с арфой да распевай, и так до скончания века. Мне что-то не понравилось.
М.Твен, «Приключения Гекльберри Финна»
Странно устроен человек! Верно, иной раз проснется ночью Федор, вспомнит грозные слова Рам Даса — тоскливо сделается на душе. Но при свете дня тревога рассеивалась. Может, русская беспечность брала верх, а скорее — просто увлекся Федор работой.
Сидя за чертежами и расчетами невиданных махин, он напевал то протяжные, то озорные русские песни.
Теперь время шло быстрее. Федор немного выучился говорить по-здешнему. Лал Чандр часто уезжал к древнему храму: там шла большая работа, храм начали обновлять. А здесь, за высокой оградой, Федор больше не был одинок. Двор был населен мастеровыми — они под руководством Федора готовили части для махин.
Двор превратился в мастерские. Под открытым небом стояли кузнечные горны и медеплавильная печь. Посреди двора, на твердо утрамбованной земле, как на адмиралтейском плазе, был прочерчен контур гигантского колеса, диаметром в двенадцать сажен.
Иногда и впрямь можно было подумать, что находишься на адмиралтейской верфи или Смольном дворе, если бы не отсутствие привычных для русских мастеровых людей шуток, перебранок и песен.
Плотники заготовляли части колесного обода и водяных ковшей. Стремительное падение воды будет вращать это колесо, отдавая ему свою силу. А колесо должно было эту простую и понятную силу превратить в другую — загадочную, мечущую молнии…
Из лучшего, твердого дерева собирали гигантский обод. Стыки скреплялись медными и железными оковками на плотных заклепках.
Железо было необычное: оно тянулось при ковке, как воск.
— Удивления достойно, сколь мягкое! — изумлялся Федор.
Он не знал, что могущественная каста брахманов Пенджаба велела доставить сюда лучшее, что у них было — запасы метеоритного железа. Это было именно железо — чистейшее, без примеси углерода, на редкость пластичное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139