Но если первая
формулировка П. Знаменского верна для самого раннего периода развития русского
масонства, то вторая и третья уже не верны.
Лекции Шварца, главы русских Розенкрейцеров при Екатерине II, были
пропитаны масонской мистикой. И поэтому они никак не могли предохранять общество
от модного неверия, а наоборот, заменяя религиозную мистику масонской мистикой,
подготовляли к усвоению "истин масонства". Неверно и утверждение Л. Знаменского,
что масоны были дружны с духовенством и что церковь не выступала против них. С
масонами были в дружбе только отдельные представители высшей церковной иерархии
и отдельные представители рядового духовенства, а не православная церковь в
целом. Несмотря на свое приниженное положение и неразработанность православного
богословия, православная церковь в целом сторонилась масонов. Не высказывалась
против масонов церковь не потому, что была с масонами в дружбе, а потому, что
выступления против масонов были рискованны и грозили преследованиями со стороны
сильных мира сего, увлекавшихся вольтерьянством и масонством. Православная
церковь находилась между двух огней, обессиленной и униженной многолетними
преследованиями со стороны государства, ей приходилось быть очень осторожной,
чтобы не навлечь на себя новые преследования со стороны могущественных
покровителей вольтерьянцев и их "противников" масонов.
Великий провинциальный мастер для России, известный масон эпохи Елизаветы
и Екатерины II Иван Елагин сообщает в своих воспоминаниях, что он вступил в
Общество Вольных Каменщиков в ранней юности, когда масонские ложи имели в своем
составе много лиц "из числа высших государственных сановников".
В таких условиях вести борьбу с масонством было трудно. Масонами были
многие из высших сановников, офицеры гвардейских полков, учителя и воспитатели
Шляхетского Кадетского Корпуса, большинство профессоров созданных при Елизавете
высших учебных заведений — Московского Университета и Академии Художеств.
Молодежь, воспитывавшаяся в этих учебных заведениях, вводится воспитателями в
круг идей вольтерьянства и масонства. Шляхетский кадетский корпус, в котором
получали воспитание дети русской аристократии и русского дворянства, становится
очагом масонского просвещения. В корпусе получили воспитание многие из видных
русских масонов Елизаветинской и Екатерининской эпохи. В нем учились Болтин,
Сумароков, будущий обер-прокурор Святейшего Синода П. И. Мелиссино, историки
Болтин и М. М. Щербатов и другие.
Воспитание, которое получала русская молодежь в Шляхетском корпусе и в
Московском Университете — носило космополитический характер. Ничего русского в
этом воспитании не было. Русские образованные люди с каждым поколением все
дальше удалялись от русского миросозерцания.
Сначала русскую молодежь масонство притягивало к себе своей
таинственностью и возможностью сблизиться в масонских ложах с вершителями судеб
государства и таким образом обеспечить себе хорошую карьеру.
Иван Елагин признается в своих записках, что к масонам его влекло:
"Любопытство и тщеславие, да узнаю таинство, находящееся, равенство с
такими людьми, кои в общежитии знамениты, и чинами, и достоинствами, и знаками
от меня удалены суть, ибо нескромность братьев предварительно все сие мне
благовестили... Содействовали тому и лестная надежда, не могу ли через братство
достать в вельможах покровителей и друзей, могущих споспешествовать счастью
моему".
Наивный характер зарождавшегося русского масонства не удовлетворил
сначала Ивана Елагина. Он не обнаружил в русских ложах, по его словам, "ни тени
какого-либо учения, ниже преподаний нравственных". Он видел только "предметы
неудобоносимые, обряды странные, действия почти безрассудные; и слышал символы
нерассудительные, катехизисы уму не соответствующие; повести общему в мире
повествованию прекословные, объяснения темные и здравому рассудку противные".
"С таким предубеждением проводил я многие годы в искании в ложах и света
обетованного и равенства мнимого: но ни того, ни другого, ниже никакие пользы не
нашел, колико не старался".
Но позже Иван Елагин "узнал" в масонских идеях "истинный свет" и в
царствование Екатерины II создал даже свою особую "Елагинскую" систему
масонства, за что отличен был руководителями европейского масонства званием
Великого Провинциального Мастера для России.
При всей своей наивности масонство Елизаветинской поры достигает своей
цели.
Масонство объединяет в своих ложах всех идущих по пути "Великого Петра",
всех преклонявшихся перед западной культурой и отвернувшихся от русской
культуры, всех зараженные европейскими "прогрессивными идеями "и атеизмом.
Масонство дает скороспелым русским "вольтерам" и безбожникам то, чего им не
хватало до сих пор, чтобы активно влиять на духовную жизнь русского общества —
организацию. Русское масонство объединяет всех, кто презирает искалеченную
Петром I Россию и принадлежит душой западному миру.
"Чем успешнее русский ум XVIII и XIX столетий усваивал себе плоды чужих
идей, тем скучнее и непригляднее казалась ему своя родная действительность. Она
была так непохожа на мир, в котором выросли его идеи. Он никак не мог
примириться с родной обстановкой, и ему ни разу не пришло в голову, что эту
обстановку может улучшить упорным трудом, чтобы приблизить ее к любимым идеям,
что и на Западе эти идеи не вычитаны в уютном кабинете, а выработаны потом к
политы кровью.
Так как его умственное содержание давалось ему легко, так как да брал его
за деньги, как бы брал все из магазина, то он не мог подумать, что идея есть
результат упорного и тяжелого труда поколений. Почувствовав отвращение к родной
действительности, русский образованный ум должен был почувствовать себя
одиноким. В мире у него не было почвы. Та почва, на которой он срывал
философские цветки, была ему чужда, а та, на которой он стоял, совсем не давала
цветов. Тогда им овладела та космополитическая беспредельная скорбь, которая так
пышно развилась в образованных людях нашего века." (40)
Увлечение французской философией и французскими политическими учениями
приводят к сильному росту безбожия в высших кругах общества. Яркие свидетельства
об этом мы находим в автобиографических воспоминаниях Д. Фонвизина.
"В то же самое время, — пишет Фонвизин, — вступил я в тесную дружбу с
одним князем, молодым писателем (1763 г.) и вошел в общество, о коем я доныне
без ужаса вспомнить не могу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
формулировка П. Знаменского верна для самого раннего периода развития русского
масонства, то вторая и третья уже не верны.
Лекции Шварца, главы русских Розенкрейцеров при Екатерине II, были
пропитаны масонской мистикой. И поэтому они никак не могли предохранять общество
от модного неверия, а наоборот, заменяя религиозную мистику масонской мистикой,
подготовляли к усвоению "истин масонства". Неверно и утверждение Л. Знаменского,
что масоны были дружны с духовенством и что церковь не выступала против них. С
масонами были в дружбе только отдельные представители высшей церковной иерархии
и отдельные представители рядового духовенства, а не православная церковь в
целом. Несмотря на свое приниженное положение и неразработанность православного
богословия, православная церковь в целом сторонилась масонов. Не высказывалась
против масонов церковь не потому, что была с масонами в дружбе, а потому, что
выступления против масонов были рискованны и грозили преследованиями со стороны
сильных мира сего, увлекавшихся вольтерьянством и масонством. Православная
церковь находилась между двух огней, обессиленной и униженной многолетними
преследованиями со стороны государства, ей приходилось быть очень осторожной,
чтобы не навлечь на себя новые преследования со стороны могущественных
покровителей вольтерьянцев и их "противников" масонов.
Великий провинциальный мастер для России, известный масон эпохи Елизаветы
и Екатерины II Иван Елагин сообщает в своих воспоминаниях, что он вступил в
Общество Вольных Каменщиков в ранней юности, когда масонские ложи имели в своем
составе много лиц "из числа высших государственных сановников".
В таких условиях вести борьбу с масонством было трудно. Масонами были
многие из высших сановников, офицеры гвардейских полков, учителя и воспитатели
Шляхетского Кадетского Корпуса, большинство профессоров созданных при Елизавете
высших учебных заведений — Московского Университета и Академии Художеств.
Молодежь, воспитывавшаяся в этих учебных заведениях, вводится воспитателями в
круг идей вольтерьянства и масонства. Шляхетский кадетский корпус, в котором
получали воспитание дети русской аристократии и русского дворянства, становится
очагом масонского просвещения. В корпусе получили воспитание многие из видных
русских масонов Елизаветинской и Екатерининской эпохи. В нем учились Болтин,
Сумароков, будущий обер-прокурор Святейшего Синода П. И. Мелиссино, историки
Болтин и М. М. Щербатов и другие.
Воспитание, которое получала русская молодежь в Шляхетском корпусе и в
Московском Университете — носило космополитический характер. Ничего русского в
этом воспитании не было. Русские образованные люди с каждым поколением все
дальше удалялись от русского миросозерцания.
Сначала русскую молодежь масонство притягивало к себе своей
таинственностью и возможностью сблизиться в масонских ложах с вершителями судеб
государства и таким образом обеспечить себе хорошую карьеру.
Иван Елагин признается в своих записках, что к масонам его влекло:
"Любопытство и тщеславие, да узнаю таинство, находящееся, равенство с
такими людьми, кои в общежитии знамениты, и чинами, и достоинствами, и знаками
от меня удалены суть, ибо нескромность братьев предварительно все сие мне
благовестили... Содействовали тому и лестная надежда, не могу ли через братство
достать в вельможах покровителей и друзей, могущих споспешествовать счастью
моему".
Наивный характер зарождавшегося русского масонства не удовлетворил
сначала Ивана Елагина. Он не обнаружил в русских ложах, по его словам, "ни тени
какого-либо учения, ниже преподаний нравственных". Он видел только "предметы
неудобоносимые, обряды странные, действия почти безрассудные; и слышал символы
нерассудительные, катехизисы уму не соответствующие; повести общему в мире
повествованию прекословные, объяснения темные и здравому рассудку противные".
"С таким предубеждением проводил я многие годы в искании в ложах и света
обетованного и равенства мнимого: но ни того, ни другого, ниже никакие пользы не
нашел, колико не старался".
Но позже Иван Елагин "узнал" в масонских идеях "истинный свет" и в
царствование Екатерины II создал даже свою особую "Елагинскую" систему
масонства, за что отличен был руководителями европейского масонства званием
Великого Провинциального Мастера для России.
При всей своей наивности масонство Елизаветинской поры достигает своей
цели.
Масонство объединяет в своих ложах всех идущих по пути "Великого Петра",
всех преклонявшихся перед западной культурой и отвернувшихся от русской
культуры, всех зараженные европейскими "прогрессивными идеями "и атеизмом.
Масонство дает скороспелым русским "вольтерам" и безбожникам то, чего им не
хватало до сих пор, чтобы активно влиять на духовную жизнь русского общества —
организацию. Русское масонство объединяет всех, кто презирает искалеченную
Петром I Россию и принадлежит душой западному миру.
"Чем успешнее русский ум XVIII и XIX столетий усваивал себе плоды чужих
идей, тем скучнее и непригляднее казалась ему своя родная действительность. Она
была так непохожа на мир, в котором выросли его идеи. Он никак не мог
примириться с родной обстановкой, и ему ни разу не пришло в голову, что эту
обстановку может улучшить упорным трудом, чтобы приблизить ее к любимым идеям,
что и на Западе эти идеи не вычитаны в уютном кабинете, а выработаны потом к
политы кровью.
Так как его умственное содержание давалось ему легко, так как да брал его
за деньги, как бы брал все из магазина, то он не мог подумать, что идея есть
результат упорного и тяжелого труда поколений. Почувствовав отвращение к родной
действительности, русский образованный ум должен был почувствовать себя
одиноким. В мире у него не было почвы. Та почва, на которой он срывал
философские цветки, была ему чужда, а та, на которой он стоял, совсем не давала
цветов. Тогда им овладела та космополитическая беспредельная скорбь, которая так
пышно развилась в образованных людях нашего века." (40)
Увлечение французской философией и французскими политическими учениями
приводят к сильному росту безбожия в высших кругах общества. Яркие свидетельства
об этом мы находим в автобиографических воспоминаниях Д. Фонвизина.
"В то же самое время, — пишет Фонвизин, — вступил я в тесную дружбу с
одним князем, молодым писателем (1763 г.) и вошел в общество, о коем я доныне
без ужаса вспомнить не могу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27