– И, чтоже, она так и не раскаялась?
– Трудно, Алексей колдуну раскаяться, почти что и не возможно, хотя бывают и исключения – священномученик Киприан, например. Настолько общение с дьяволом душу убивает, что колдун уже и захотеть раскаяться становится не способен – вот ведь что страшно. Ведь, пока душа ещё живая, способна Бога почувствовать, лишь только захоти крикнуть – Господи, прости! А Господь уже рядом и простить готов, и все твои раны греховные Своею неизреченною любовью залечить. Но для покаяния нужно себя грешником ощутить, преступником Закона Божьего. А это значит и Самого Бога над собой как Владыку и Законодателя признать. Этого-то колдуну дьявол сделать и не даёт, он же колдуну внушал всё время их общения: – ты сам – бог! Твори волю свою, ты выше других людей, вот и силы у тебя сверхъестественные! Тяжко, напитав душу такой отравой, себя унизить потом, да перед величием Истинного Бога смириться. Оттого и помирают колдуны, чаще всего, мучительно, без покаяния. Вон и Варвара: я, как узнал к кому пришёл, подивился конечно, но думаю – всякое в жизни бывает, вдруг – Варвара и впрямь покаялась!
– Захожу к ней в комнату, лежит на диванчике под одеяльцем маленькая старушонка, беленькая такая вся, личико такое благообраз-ненькое, голосочком слабеньким таким блеет: – ба-а-атюшка, помира-аю, ножки не ходят, плоохо мне, причасти меня ба-а-атюшка!
– Хорошо – говорю – а от сатаны отрекаешься?
– Нет! – как рявкнет, аж подбросило её на кровати, глаза сверкают, трясётся вся – сам, попишка, отрекайся от Распятого своего!
– И тут же снова: – ба-а-атюшка – голоском замирающим – пло-охо мне, причасти меня, ба-атюшка!
– А, силу-то свою, кому передала, Елене, что-ли?
– Мужу её! – опять голос сильный, с порыкиванием – семь дверей с крестами пройдёт, летать будет…
– Перекрестил я её, произнёс – под знамением образа креста, Твоего, Господи, да расточатся вся сопротивныя силы! Поёжилась под одеялом, как от холода: – Уйди, поп, не тебе здесь рукой махать…
– Я и ушёл. Там мне и вправду делать нечего. Жалко, конечно, душу человеческую в огонь идущую, но, как говориться – вольному воля, спасённому – Царство Небесное!
– Это, чтож, выходит – так сильны эти бесы?
– Нет, Алёша, не бесы сильны, а – человеки без Бога слабы. Апостол Павел в послании к Филипийцам пишет: «Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе». Так и любой христианин живущий во Христе, имеет от Него благодатную защиту и силу противостоять козням и нападением бесовским. К такому рабу Божию дьявол подобраться не может – сила Божья пламенем опаляет нечистого. А к безбожнику – дорога широкая – валяй, искушай! Тот и не заметит, как уже в рабстве у какой-либо страсти бесовской окажется…
В дверь постучали: «Молитвами святых отец наших… Господи, благослови!»
«Аминь!»– прогремел Флавиан – Входите!
Дверь отворилась и в неё, даже не вошла а просочилась, высокая худющая старушка с перепуганным лицом.
– Ой! Батюшка! Христа ради простите! А я не знала что вы здесь, я к мать-Серафиме на минутку. Я уж пойду, простите, я всегда некстати!
– Кстати, кстати Марфа Андревна! Как нельзя более кстати. Садись, чайку с нами выпей…
– Неловко, Батюшка, поздно уж…
– Грешить должно быть неловко! А чайку с «батюшкой» выпить очень даже ловко. Садись, угощайся, тебя прямо Господь послал. Мы вот тут с гостем из Москвы про бесов толкуем… А ты вот расскажи-ка гостю, как ты в детстве «змея» видела, да про Анниного «мужа»…
– Про Нюрку, чтоль? Не к ночи такие рассказы-то, батюшка, как я по темну-то домой пойду? Я ить, ох и боюсь!
– А ты, Марфа, крестным знамением себя осеняй почаще, да с молитовкой-то и дойдёшь, с Иисусовой, Ангел охранит.
Хорошо, Батюшка, за святое послушаньице расскажу…
– Это ведь, аккурат, после войны, в сорок шестом было, зимой. Мне тогда двенадцатый годок, как раз пошёл. Мы с сестрой, да Маняшкой соседкиной, той всего семь было, у Ефимова двора, как обычно с горки на салазках катались. Вдруг – ох! Змей по небу огненный, вот как звезда падает, с искрами, бах – и прямо к Нюрке во двор, что через два дома от горки нашей. Мы сперва спугались, конечно, потом – любопытно ить, побежали посмотреть. Глядь за забор – а там и нет ничего. А была та Нюрка солдатской вдовой, её мужа ещё в сорок третьем убило, так убило, что и хоронить нечего – в танке сгорел, одни документы потом прислали. И вот мы того змея несколько вечеров подряд видели, как падал. А после ничего. Сказали мамке, та – бабуле. Потом они вместе к монашкам пошли, сосланные жили у нас три, старенькие уж. Посовещались они там, и – к Нюрке. – Расскажи, мол, Нюра, что за гости тебя по ночам беспокоют, всё ль в порядке у тебя? А та побелела вся, дрожит, уходите мол – дети спят, никто у меня не был, всё у меня хорошо, уходите!
– Бабушка моя, Царствие ей Небесное – сильно молящая была, говорит ей: – Нюра, милая, ты хоть в зеркальце-то глянь на себя, что с тобою за неделю стало-то! Высохла вся, почернела, круги вон аж зелёные вокруг глазонек-то! Ой, не без лукавого здесь! Берегись, Нюшенька, доченька! Ведь и жизнь и душу навеки погубит, а твои ж детки-то кому останутся? Поделись, милая, что с тобой происходит?
Та – по прежнему – у меня всё хорошо, уходите, я сама разберусь!
Однако, видно задумалась, ладону-то от монашек и «живые помочи» взять не отказалась.
А, через день, порану, мы с сестрой ещё на печке только проснулись, вбегает к нам эта самая Нюрка и, бух – бабушке в ноги – Авдотья Силантьевна! Спасительница моя! Век за тебя молиться буду! – и в слёзы.
Мать с бабушкой её с полу подняли, чайком отпоили, та и рассказала:
В ту ночь, когда мы с сестрой в первый раз «огненного змея» видели, сразу после полуночи Нюрке в окно постучали. Нюрка от этого стука чуть в обморок не упала – стук-то был заветный, тот самый, которым убиенный муж Нюркин, воин Николай, ещё в жениховстве её на прогулки вызывал.
А, надо сказать, любила Нюрка своего Николая беззаветно, безумно, после «похоронки» три дня в забытьи была, а потом полгода «белугой ревела». И то сказать, Коля её мужик был справный, видный из себя, работящий, вина в рот не брал… И погиб он героически – в горящий танк за раненым командиром вернулся, да так и задохнулись оба, не успели выбраться и сгорели.
Глянула Нюрка в окно, а там – её ненаглядный отплаканный Коленька – живой стоит, палец к губам прикладывает и на дверь показывает – открой, мол…
Открыла, зашёл он, бледный весь, глаза горят, вздрагивает. Нюрка – не жива не мертва. А он ей – видишь, мол, жив я, в плену был, бежал, потом по чужим погребам прятался, чтоб в НКВД как предателя не расстреляли, вот теперь тайком сюда добрался. В лесу, мол, неподалёку убежище соорудил, пришёл вот… Нюрка, опомнилась, кинулась обнимать, целовать, кормить, спать с собой уложила… А, под утро он ушёл в «убежище» своё.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41