Вместе с другими я поднял голову: с рассветного неба опускался флайер. Он приземлился на гладкую поверхность посадочной террасы, его металлические бока были заляпаны знаками корпорации Тау, бесконечными предупреждениями и инструкциями.
Люк открылся, и вышел Протс, одетый в термический костюм. Какие-то фигуры остались в затененном салоне машины. Интересно, есть ли среди них гидраны? Поскольку целью нашей команды было изучение облачных рифов, а они считались их священной землей, спросил ли кто-нибудь гидранов, как они относятся к тому, что мы будем слоняться по их священной территории? Скорее всего нет.
Один за другим прибывшие выходили из салона. Не уверен, был ли я разочарован или почувствовал облегчение. Тут были два инспектора ФТУ, которых я видел на вечере: женщина и мужчина — Озуна и Гивечи, и оба выглядели не так, будто они рассчитывали насладиться расследованием. Протс нервничал. Не боится ли он, что я разболтаю о событиях прошлой ночи? Он не смотрел мне в глаза.
Последним вышел человек, не похожий на остальных. Его можно было бы принять за бродягу, если бы не знаки Тау на куртке. Худой и высокий, на вид около тридцати, карие глаза и черные волосы. Длинное лицо скептика оттенка мускатного ореха напомнило мне о лицах, виденных мною во Фриктауне, хотя я был уверен, что он не гидран.
Протс принялся представлять нас друг другу. Казалось, что эта процедура является смыслом его существования. Он представил незнакомца Луса Воуно, наблюдателя облаков Тау. Я снова посмотрел на Воуно, на этот раз более заинтересованно: он занимался наблюдением и записью передвижений облачных китов… за исключением сегодняшнего дня, когда он, похоже, должен был играть роль нашего проводника.
Воуно кивал — это было его единственной реакцией — каждому из представленных ему людей. Казалось, он витает в центре чего-то, уставившись в небо. Единственный раз он открыл рот и выдавил улыбку, когда Протс представил его Киссиндре. Я видел, что он сказал ей пару слов, заметил, что зубы у него искривлены. Таких зубов мне видеть не доводилось.
Когда Протс подошел ко мне, Воуно встретил мой пристальный взгляд, и я заметил интерес в его глазах.
— Гидран? — спросил он меня.
И поскольку в этих словах не звучало никакого оскорбления, я ответил:
— Наполовину.
Его глубоко посаженные глаза обежали людей вокруг нас.
— Тогда я предполагаю, что ты не местный.
— С некоторых пор, — ответил я.
Он снова осмотрел мое лицо, все синяки и ссадины на нем. Его рука поднялась к маленькому расшитому бисером мешочку, висевшему на шнурке у него на шее.
— Не дай им надеть себе на шею что-то посерьезнее, — пробормотал он, тряхнул головой и отвернулся, когда Протс, нахмурившись, подошел к нам поближе.
Воуно пошел обратно к флайеру, остальные последовали за ним. Киссиндра заняла сиденье рядом с ним впереди, откуда был наилучший обзор. Эзра устроился рядом со мной с угрюмым и обиженным видом, хотя, как обычно, я не видел для этого ни малейшей причины.
Флайер поднял нас, оставляя позади площадь и весь город, как запоздалую мысль.
Я глубоко вздохнул. Мы покинули край мира Тау, следуя над водопадами реки и вдоль ее пути, похожего на танец змеи, в выветренный пейзаж рифов, в сердце резервации гидранов. «Отчизна», как называет ее Тау, как будто одна часть этой планеты может по большему праву принадлежать гидранам, нежели другая.
Я заставил себя не думать о Тау, прекратить проигрывать воспоминания прошлой ночи и сфокусироваться на новом дне. Я был готов пережить нечто невероятное, что-то такое, что должно было влить мою жизнь в какой-то вид перспективы.
Облачные киты, существа, ответственные за образование рифов, были частью этого мира гораздо дольше, чем люди или гидраны. Они представляли собой колонии, каждый из них был составлен из бесчисленного множества отдельных пылинок, функционирующих сообща, подобно клеткам мозга. Они поглощали энергию непосредственно из солнечных лучей, а вещество из молекул воздуха.
Они всю свою жизнь проводили в небе, конденсируя водяные пары из атмосферы, пока не окутывались туманом. Для тех, кто смотрел вверх невооруженным глазом, они были неотличимы от реальных облаков. Самих же китов ничто, сделанное в этом мире людьми или гидранами, не волновало.
Ничто в их собственном существовании не было постоянным: их формы бесконечно мутировали вместе с беспокойным движением атмосферы. Их мысли текли и менялись — уникальные, блестящие и случайные. Но, как скрытый порядок в хаосе отдельных кубиков мозаики, в их фантазиях прятались моменты гениальности.
Их мысли были уникальны еще и по другой причине — они имели физическую субстанцию. Плотные и осязаемые настолько же, насколько невещественны человеческие, сгустки мыслей облачных китов падали с неба буквально водопадом грез. Вещество их грез накапливалось и срасталось на участках, где собирались облачные киты, притянутые чем-то в строении почвы, погодными условиями, колебаниями в магнитосфере планеты. За долгое время материал раздумий — сброшенные на землю умственные бессмыслицы китов — сформировал рифы — странные ландшафты, подобные раскинувшемуся под нами. По прошествии сотен или миллионов лет пласт рифов вырос в сотни километров в длину и сотни метров в толщину, богатый скрытым знанием.
Исследователи Тау называли рифы «дикой библиотекой», как я узнал из материала, к которому имел доступ. Исследовательская команда называла их «облачное дерьмо», когда члены ее были уверены, что их никто не слышит. Нетронутое наслоение рифов, которое мы прибыли изучать — подобное другим, уже используемым Тау, — представляло собой мешанину аминокислот, только и ожидающую того, чтобы быть изъятой из матрицы и отправиться в лаборатории, изголодавшиеся по прогрессу. И все это для увеличения прибылей Дракона.
Дракон, благодаря своим вкладам, играл главную роль в исследованиях нанотехнологии — технологии, оперирующей величинами в миллиардную долю миллиметра, — но она годами не двигалась с места. Некоторыми из наиболее могущественных корпораций Федерации на эти исследования были затрачены миллиарды, но успех в лучшем случае носил промежуточный характер, а некоторые полезные инструменты и изделия, разработанные ими, имели ограниченное применение — не более, чем бессмысленные, полуфункциональные промышленные «помощники».
Белки, особенно энзимы, — продукты нанотехнологии самой природы, и рифы были пронизаны протоидным веществом так сложно и причудливо, что по большей части никто не видел чего-либо подобного. Тау отправлял свои наиболее обещающие открытия в специализированные лаборатории по всей межзвездной империи Дракона, где исследователи анализировали найденные структуры и пытались воспроизвести их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Люк открылся, и вышел Протс, одетый в термический костюм. Какие-то фигуры остались в затененном салоне машины. Интересно, есть ли среди них гидраны? Поскольку целью нашей команды было изучение облачных рифов, а они считались их священной землей, спросил ли кто-нибудь гидранов, как они относятся к тому, что мы будем слоняться по их священной территории? Скорее всего нет.
Один за другим прибывшие выходили из салона. Не уверен, был ли я разочарован или почувствовал облегчение. Тут были два инспектора ФТУ, которых я видел на вечере: женщина и мужчина — Озуна и Гивечи, и оба выглядели не так, будто они рассчитывали насладиться расследованием. Протс нервничал. Не боится ли он, что я разболтаю о событиях прошлой ночи? Он не смотрел мне в глаза.
Последним вышел человек, не похожий на остальных. Его можно было бы принять за бродягу, если бы не знаки Тау на куртке. Худой и высокий, на вид около тридцати, карие глаза и черные волосы. Длинное лицо скептика оттенка мускатного ореха напомнило мне о лицах, виденных мною во Фриктауне, хотя я был уверен, что он не гидран.
Протс принялся представлять нас друг другу. Казалось, что эта процедура является смыслом его существования. Он представил незнакомца Луса Воуно, наблюдателя облаков Тау. Я снова посмотрел на Воуно, на этот раз более заинтересованно: он занимался наблюдением и записью передвижений облачных китов… за исключением сегодняшнего дня, когда он, похоже, должен был играть роль нашего проводника.
Воуно кивал — это было его единственной реакцией — каждому из представленных ему людей. Казалось, он витает в центре чего-то, уставившись в небо. Единственный раз он открыл рот и выдавил улыбку, когда Протс представил его Киссиндре. Я видел, что он сказал ей пару слов, заметил, что зубы у него искривлены. Таких зубов мне видеть не доводилось.
Когда Протс подошел ко мне, Воуно встретил мой пристальный взгляд, и я заметил интерес в его глазах.
— Гидран? — спросил он меня.
И поскольку в этих словах не звучало никакого оскорбления, я ответил:
— Наполовину.
Его глубоко посаженные глаза обежали людей вокруг нас.
— Тогда я предполагаю, что ты не местный.
— С некоторых пор, — ответил я.
Он снова осмотрел мое лицо, все синяки и ссадины на нем. Его рука поднялась к маленькому расшитому бисером мешочку, висевшему на шнурке у него на шее.
— Не дай им надеть себе на шею что-то посерьезнее, — пробормотал он, тряхнул головой и отвернулся, когда Протс, нахмурившись, подошел к нам поближе.
Воуно пошел обратно к флайеру, остальные последовали за ним. Киссиндра заняла сиденье рядом с ним впереди, откуда был наилучший обзор. Эзра устроился рядом со мной с угрюмым и обиженным видом, хотя, как обычно, я не видел для этого ни малейшей причины.
Флайер поднял нас, оставляя позади площадь и весь город, как запоздалую мысль.
Я глубоко вздохнул. Мы покинули край мира Тау, следуя над водопадами реки и вдоль ее пути, похожего на танец змеи, в выветренный пейзаж рифов, в сердце резервации гидранов. «Отчизна», как называет ее Тау, как будто одна часть этой планеты может по большему праву принадлежать гидранам, нежели другая.
Я заставил себя не думать о Тау, прекратить проигрывать воспоминания прошлой ночи и сфокусироваться на новом дне. Я был готов пережить нечто невероятное, что-то такое, что должно было влить мою жизнь в какой-то вид перспективы.
Облачные киты, существа, ответственные за образование рифов, были частью этого мира гораздо дольше, чем люди или гидраны. Они представляли собой колонии, каждый из них был составлен из бесчисленного множества отдельных пылинок, функционирующих сообща, подобно клеткам мозга. Они поглощали энергию непосредственно из солнечных лучей, а вещество из молекул воздуха.
Они всю свою жизнь проводили в небе, конденсируя водяные пары из атмосферы, пока не окутывались туманом. Для тех, кто смотрел вверх невооруженным глазом, они были неотличимы от реальных облаков. Самих же китов ничто, сделанное в этом мире людьми или гидранами, не волновало.
Ничто в их собственном существовании не было постоянным: их формы бесконечно мутировали вместе с беспокойным движением атмосферы. Их мысли текли и менялись — уникальные, блестящие и случайные. Но, как скрытый порядок в хаосе отдельных кубиков мозаики, в их фантазиях прятались моменты гениальности.
Их мысли были уникальны еще и по другой причине — они имели физическую субстанцию. Плотные и осязаемые настолько же, насколько невещественны человеческие, сгустки мыслей облачных китов падали с неба буквально водопадом грез. Вещество их грез накапливалось и срасталось на участках, где собирались облачные киты, притянутые чем-то в строении почвы, погодными условиями, колебаниями в магнитосфере планеты. За долгое время материал раздумий — сброшенные на землю умственные бессмыслицы китов — сформировал рифы — странные ландшафты, подобные раскинувшемуся под нами. По прошествии сотен или миллионов лет пласт рифов вырос в сотни километров в длину и сотни метров в толщину, богатый скрытым знанием.
Исследователи Тау называли рифы «дикой библиотекой», как я узнал из материала, к которому имел доступ. Исследовательская команда называла их «облачное дерьмо», когда члены ее были уверены, что их никто не слышит. Нетронутое наслоение рифов, которое мы прибыли изучать — подобное другим, уже используемым Тау, — представляло собой мешанину аминокислот, только и ожидающую того, чтобы быть изъятой из матрицы и отправиться в лаборатории, изголодавшиеся по прогрессу. И все это для увеличения прибылей Дракона.
Дракон, благодаря своим вкладам, играл главную роль в исследованиях нанотехнологии — технологии, оперирующей величинами в миллиардную долю миллиметра, — но она годами не двигалась с места. Некоторыми из наиболее могущественных корпораций Федерации на эти исследования были затрачены миллиарды, но успех в лучшем случае носил промежуточный характер, а некоторые полезные инструменты и изделия, разработанные ими, имели ограниченное применение — не более, чем бессмысленные, полуфункциональные промышленные «помощники».
Белки, особенно энзимы, — продукты нанотехнологии самой природы, и рифы были пронизаны протоидным веществом так сложно и причудливо, что по большей части никто не видел чего-либо подобного. Тау отправлял свои наиболее обещающие открытия в специализированные лаборатории по всей межзвездной империи Дракона, где исследователи анализировали найденные структуры и пытались воспроизвести их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130