Говорили о моем путешествии, о затруднениях, которые могли мне встретиться в пути, о состоянии страны. Я догадывался о беспокойстве госпожи Келлер и ее сына по поводу всяческих военных приготовлений и передвижения прусских и австрийских войск к границе Франции. В случае возникновения войны дела Келлеров рисковали быть надолго подорванными.
Но лучше было за этим первым обедом не касаться таких грустных вещей, так что Жан переменил тему разговора, переведя ее на меня.
– А ваши походы, Наталис? – спросил он меня. – Вам довелось подраться в Америке, вы встретили там француза-героя, маркиза Лафайета, посвятившего состояние и жизнь борьбе за независимость!
– Да, господин Жан!
– Вы видели Вашингтона?
– Как теперь вижу вас, – отвечал я. – Это высокий, видный, прекрасно сложенный человек, – настоящий гигант!
По-видимому, это обстоятельство именно и поразило меня больше всего в американском генерале.
Пришлось рассказать все, что я знал о сражении при Йорктауне, и о том, как граф де Рошамбо славно отщелкал лорда Корнваллиса.
– А со времени возвращения во Францию, – спросил меня Жан, – вы не делали никаких походов?
– Ни одного, – отвечал я. – Королевский Пикардийский полк переходил из гарнизона в гарнизон. Мы были очень заняты.
– Верю, Наталис, и даже настолько заняты, что не имели времени ни разу написать сестре хоть два слова о себе!
При этих словах я не мог не покраснеть. Ирма тоже слегка смутилась, но наконец я, собравшись с духом, отвечал:
– Господин Жан, я не писал сестре только потому, что я в таких случаях оказываюсь без рук.
– Вы не умеете писать, Наталис? – воскликнул Жан.
– К сожалению, нет.
– И читать?
– И читать! Если даже предположить, что во время моего детства родители могли израсходовать кое-что на мое обучение, научиться грамоте мне все-таки было невозможно, так как ни в Граттепанше, ни в окрестностях его нет школы; после смерти отца с матерью я всю жизнь ходил с ружьем на плече и ранцем за спиной, а между двумя переходами учиться некогда. Вот почему старший вахмистр, тридцати одного года от роду, не умеет еще ни писать, ни читать.
– Ну так мы научим вас, Наталис, – сказала госпожа Келлер.
– Вы, сударыня?
– Да, – добавил Жан, – моя мать, я, все мы примемся за дело. У вас двухмесячный отпуск?
– Да.
– И вы думаете его провести здесь?
– Да, если вас это не стеснит.
– Брат Ирмы не может нас стеснить, – отвечала госпожа Келлер.
– Дорогая госпожа Келлер, – промолвила сестра, – когда Наталис вас больше узнает, ему не будут приходить в голову подобные мысли.
– Вы будете здесь как дома, – продолжал господин Жан.
– Дома!.. Позвольте, господин Келлер!.. У меня никогда не было своего дома!
– Ну, в таком случае вы будете, как у вашей сестры, если вам это больше нравится. Повторяю вам, оставайтесь здесь сколько хотите, и в течение двух месяцев вашего отпуска я берусь научить вас читать, а потом научитесь и писать.
Я не знал, как и благодарить его.
– Но, господин Жан, – сказал я, – разве не все ваше время занято?
– Два часа утром и два часа вечером совершенно достаточно. Я буду вам задавать уроки, которые вы должны будете приготовлять.
– Я буду помогать тебе, – заметила Ирма. – Я ведь умею немного читать и писать.
– Еще бы, – прибавил Жан, – она была лучшей ученицей моей матери!
Что ответить на такое искреннее, сердечное предложение?
– Хорошо, я согласен, но только прошу вас наказывать меня, если я буду плохо учиться.
Жан продолжал:
– Видите ли, милый Наталис, человеку необходимо быть грамотным. Подумайте сколько вещей сокрыто от бедных, неграмотных людей! Какие они темные! Как ум их пуст! Это такое же несчастье, как лишиться какого-нибудь органа! Вдобавок вы, будучи неграмотным, не можете двигаться далее в чинах. Теперь вы старший вахмистр, прекрасно, – но как же вы пойдете дальше? Как будете вы лейтенантом, капитаном, полковником? Вы останетесь в настоящем чине, а это плохо; не нужно, чтобы невежество служило вам задержкой.
– Мне помешало бы не невежество, господин Жан, – отвечал я, – а помешал бы закон, по которому нам, простолюдинам, нельзя идти дальше чина капитана.
– До сих пор, Наталис, возможно, что это было так. Но революция, провозгласившая во Франции равенство, рассеет старые предрассудки. У вас теперь все равны. Так постарайтесь же быть равным образованным людям, чтобы так же пользоваться плодами образования. Равенство! Этого слова Германия еще не знает! Итак, решено?
– Решено, господин Жан.
– Ну, так мы начнем сегодня же, а через неделю вы уже дойдете до последней буквы алфавита. Обед кончен, – пойдемте прогуляться, а по возвращении примемся за дело!
Вот каким образом я начал учиться читать в доме господ Келлер.
Бывают ли на свете лучшие люди?!
Глава пятая
Мы с господином Жаном отлично прогулялись ПО дороге, поднимающейся к Гагельбергу со стороны Бранденбурга, причем больше занимались разговором; чем наблюдениями, так как не встречалось ничего особенно интересного.
Тем не менее я заметил, что меня усиленно рассматривают. Что вы хотите? Появление в маленьком городке нового человека-это ведь целое событие. От моего внимания не ускользнуло, что господин Келлер, по-видимому, пользовался всеобщим уважением. В числе встречавшихся нам людей было очень мало не знавших семейства Келлер; на поклоны их я из вежливости считал долгом отвечать, хотя они относились и не ко мне, – но я не хотел отступать от старинной французской вежливости.
О чем говорил со мной Жан во время этой прогулки? Конечно, о том, что в данную минуту особенно сильно волновало его, то есть об этом бесконечном процессе.
Он мне подробно изложил все дело.
Взятые им на себя обязательства были выполнены в назначенные сроки, и он имел законное право получить честно заработанную прибыль. Конечно, по всей справедливости Келлеры должны были выиграть этот процесс, и в данном случае правительственные агенты показали себя завзятыми плутами.
– Но постойте, – сказал я. – Эти агенты ведь не судьи? Судьи решат дело по справедливости, и я не могу себе представить, чтобы вы проиграли…
– Всегда возможно проиграть даже самый верный процесс. При таком недоброжелательном отношении могу ли я надеяться на справедливый суд? Я видел наших судей, вижусь с ними и теперь, и чувствую, что они предубеждены против семьи, имеющей какую-то связь с Францией; особенно теперь, когда между обеими странами натянутые отношения. Год с лишним тому назад, когда умер отец, никто не сомневался в благоприятном исходе нашего дела, а теперь я уже не знаю, что и думать. Если мы проиграем дело, – это будет почти полное разорение… и у нас едва останется на что жить!
– Этого не будет! – воскликнул я.
– Надо быть готовым по всему, Наталис!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40