если пруссаки, уже овладевшие Лунными холмами, займут Жизокур, то все позиции французов окажутся в середине неприятельского огня.
Прусский король сообразил все это и вот почему, вместо того, чтобы, следуя совету Брауншвейга, двигаться на Шалон, отдал приказание атаковать, надеясь сбросить Дюмурье и Келлермана в трясине Сент-Менегульд.
Около 12 часов утра пруссаки стали в полном порядке спускаться с Лунных холмов и остановились на полдороге.
Именно в эту минуту, в начале сражения, прусская колонна встретилась на шалонской дороге с арьергардом Келлермана, часть которого бросилась в лесок, обратив в бегство взвод собиравшихся расстреливать нас пруссаков.
Мы с Жаном были в самом пылу схватки, именно там, где я разыскал своих товарищей Королевского Пикардийского полка.
– Дельпьер? – воскликнул один из офицеров моего эскадрона, заметив меня в момент, когда пули стали особенно сильно косить наши ряды.
– Здесь, капитан, – отвечал я.
– Ты вовремя вернулся!
– Как видите, капитан. Как раз вовремя, чтобы драться!
– Но ведь ты пеший?..
– Так что же, капитан, я и пешим не меньше дела сделаю!
Нам с Жаном дали по ружью и по сабле; аммуницию мы надели прямо на наши лохмотья, и, если у нас еще не было формы, так это только потому, что полковой портной не успел снять с нас мерки!
Должен сознаться, что в начале французы были отброшены; но тут подоспели карабинеры генерала Баланса и водворили расстроившийся на минуту порядок.
Тем временем непрерывные выстрелы артиллерии рассеяли туман, и теперь бой шел при полном солнечном свете. В течение двух часов между высотами Вальми и Лунными холмами произведено было 20000 орудийных выстрелов. Прекрасно! Скажем даже 21000 и дело с концом! Во всяком случае, лучше было, согласно пословице, слышать эти толки, чем быть глухим.
В этот момент боя очень трудно было отстаивать позицию у мельницы Вальмы. Лошади Келлермана прострелили живот. Не только Лунные холмы были во власти пруссаков, но они собирались завладеть и высотами Жизокур. Мы, правда, занимали высоты Гирон, которые Клерфайт пытался отбить при помощи 25000 австрийцев, и, в случае его удачи, французы попали бы под обстрел и с фронта и с фланга.
Дюмурье, видя опасность, послал Штентеля с 16-ю батальонами отбросить Клерфайта, а Шазо занять раньше пруссаков Жизокур. Шазо опоздал. Позиция уже была взята и Келлерман принужден защищаться в Вальми против артиллерии, обстреливавшей его со всех сторон. Одно орудие взорвалось у мельницы. Произошло минутное смятение. Я и Жан находились тут вместе с французской пехотой и только чудом не были убиты.
Герцог де Шартр, подоспевший с резервом артиллерии лихо отвечал на орудийные выстрелы с Жизокура и Лунных холмов.
Дело, видимо, разторалось. Пруссаки трехколонным строем шли на приступ мельницы Вальми с целью вытеснить нас оттуда в болото.
Я до сих пор еще вижу и слышу Келлермана. Он приказал подпустить неприятеля до холма и тогда уже броситься на него. Все готовы. Ждут. Остается только протрубить атаку. Тогда, выбрав удачный момент, Келлерман кричит:
– Да здравствует нация!
– Да здравствует нация! – отвечаем мы.
Ответ этот прокатился с такой силой, что даже грохот орудий не мог заглушить его.
Пруссаки дошли до гребня холма. Они были страшны своими правильными колоннами, мерным шагом и необыкновенным спокойствием. Но французский порыв одержал верх… Мы бросились на пруссаков и завязалась страшная схватка.
Вдруг среди дыма выстрелов и разрывавшихся снарядов я увидел Жана Келлера, бросившегося вперед с обнаженной саблей. Он узнал один из тех прусских полков, которые мы начинали отбрасывать со склонов Вальми.
Это был полк полковника фон Граверта. Лейтенант Франц дрался с отвагой, в недостатке которой нельзя обвинить немецких офицеров.
Жан очутился с ним лицом к лицу.
Лейтенант, вероятно, полагал, что мы расстреляны прусскими пулями – и вдруг мы здесь! Вот, должно быть, удивился! Но не успел он опомниться, как Жав одним прыжком бросился на него и саблей разрубил ему голову…
Лейтенант упал мертвым, и я потом всегда думал: как справедливо, что он пал именно от руки Жана Келлера.
Между тем пруссаки все еще пытались овладеть плоскогорьем и отчаянно атаковали его. Но мы тоже не ударили лицом в грязь и около 2 часов пополудни пруссаки должны были прекратить стрельбу и спуститься в долину.
Тем не менее, сражение не было окончено; настал только перерыв. В 4 часа прусский король стал во главе трех штурмовых колонн, составленных им из лучших частей пехоты и кавалерии, но 24 пушечная батарея, поставленная у подножья мельниц, обстреливала пруссаков с такой силой, что они не могли взобраться вверх по склонам и с наступлением ночи отошли.
Келлерман отстоял плоскогорье и название Вальми облетело всю Францию в тот самый день, когда Конвент во втором заседании провозгласил Республику.
Глава двадцать пятая
Вот мы приближаемся к развязке рассказа, который можно было назвать «историей одного отпуска в Германии».
Вечером, после сражения, госпожа Келлер, господин де Лоране, Марта, Ирма, Жан и я снова были вместе в одном из домиков деревни Вальми.
Можно представить себе наше счастье, нашу радость свидеться опять после стольких испытаний!
– Друзья мои, хоть я и не любопытен, – начал я, – но все-таки хотел бы знать…
– Каким образом Жан оказался твоим соотечественником? – докончила за меня сестра.
– Да, Ирма, это так необыкновенно… Вы, верно, ошиблись…
– В таких вещах не ошибаются, милый Наталис! – возразил господин Жан.
И в нескольких словах мне сообщено было следующее.
В деревне Ла-Круа-о-Буа, где мы покинули господина де Лоране и его спутниц, вскоре австрийцев заменила колонна пруссаков. В этой колонне находилось несколько молодых людей, оторванных от семей указом 31 июля.
Среди этих юношей был славный малый, по имени Людвиг Пертц из Больцингена. Он был знаком с госпожей Келлер и, узнав, что она в плену у пруссаков, зашел навестить ее. Ему рассказали обо всем случившемся с Жаном и о том, что он должен был спасаться бегством через Аргоннский лес.
Услышав это, Людвиг Пертц воскликнул:
– Теперь вашему сыну нечего бояться! Его не имели права призывать на военную службу. Он не пруссак! Он француз!
Можно себе представить впечатление, вызванное этими словами! От Людвига Пертца потребовали подтверждения его слов и он, вместо ответа подал госпоже Келлер номер «Leitblatt».
В этой газете была напечатана резолюция суда от 17 августа по делу Келлера с правительством. Семейству Келлер было отказано в иске на том основании, что право на поставки для государства может принадлежать только пруссаку. Между тем установлен факт, что предки господина Келлера, переселившись в Гельдерн после отмены Нантского эдикта, никогда не были натурализованы и не хлопотали о принятии их в прусское подданство, что вышеупомянутый господин Келлер всегда был французом и что поэтому государство ничего ему не должно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Прусский король сообразил все это и вот почему, вместо того, чтобы, следуя совету Брауншвейга, двигаться на Шалон, отдал приказание атаковать, надеясь сбросить Дюмурье и Келлермана в трясине Сент-Менегульд.
Около 12 часов утра пруссаки стали в полном порядке спускаться с Лунных холмов и остановились на полдороге.
Именно в эту минуту, в начале сражения, прусская колонна встретилась на шалонской дороге с арьергардом Келлермана, часть которого бросилась в лесок, обратив в бегство взвод собиравшихся расстреливать нас пруссаков.
Мы с Жаном были в самом пылу схватки, именно там, где я разыскал своих товарищей Королевского Пикардийского полка.
– Дельпьер? – воскликнул один из офицеров моего эскадрона, заметив меня в момент, когда пули стали особенно сильно косить наши ряды.
– Здесь, капитан, – отвечал я.
– Ты вовремя вернулся!
– Как видите, капитан. Как раз вовремя, чтобы драться!
– Но ведь ты пеший?..
– Так что же, капитан, я и пешим не меньше дела сделаю!
Нам с Жаном дали по ружью и по сабле; аммуницию мы надели прямо на наши лохмотья, и, если у нас еще не было формы, так это только потому, что полковой портной не успел снять с нас мерки!
Должен сознаться, что в начале французы были отброшены; но тут подоспели карабинеры генерала Баланса и водворили расстроившийся на минуту порядок.
Тем временем непрерывные выстрелы артиллерии рассеяли туман, и теперь бой шел при полном солнечном свете. В течение двух часов между высотами Вальми и Лунными холмами произведено было 20000 орудийных выстрелов. Прекрасно! Скажем даже 21000 и дело с концом! Во всяком случае, лучше было, согласно пословице, слышать эти толки, чем быть глухим.
В этот момент боя очень трудно было отстаивать позицию у мельницы Вальмы. Лошади Келлермана прострелили живот. Не только Лунные холмы были во власти пруссаков, но они собирались завладеть и высотами Жизокур. Мы, правда, занимали высоты Гирон, которые Клерфайт пытался отбить при помощи 25000 австрийцев, и, в случае его удачи, французы попали бы под обстрел и с фронта и с фланга.
Дюмурье, видя опасность, послал Штентеля с 16-ю батальонами отбросить Клерфайта, а Шазо занять раньше пруссаков Жизокур. Шазо опоздал. Позиция уже была взята и Келлерман принужден защищаться в Вальми против артиллерии, обстреливавшей его со всех сторон. Одно орудие взорвалось у мельницы. Произошло минутное смятение. Я и Жан находились тут вместе с французской пехотой и только чудом не были убиты.
Герцог де Шартр, подоспевший с резервом артиллерии лихо отвечал на орудийные выстрелы с Жизокура и Лунных холмов.
Дело, видимо, разторалось. Пруссаки трехколонным строем шли на приступ мельницы Вальми с целью вытеснить нас оттуда в болото.
Я до сих пор еще вижу и слышу Келлермана. Он приказал подпустить неприятеля до холма и тогда уже броситься на него. Все готовы. Ждут. Остается только протрубить атаку. Тогда, выбрав удачный момент, Келлерман кричит:
– Да здравствует нация!
– Да здравствует нация! – отвечаем мы.
Ответ этот прокатился с такой силой, что даже грохот орудий не мог заглушить его.
Пруссаки дошли до гребня холма. Они были страшны своими правильными колоннами, мерным шагом и необыкновенным спокойствием. Но французский порыв одержал верх… Мы бросились на пруссаков и завязалась страшная схватка.
Вдруг среди дыма выстрелов и разрывавшихся снарядов я увидел Жана Келлера, бросившегося вперед с обнаженной саблей. Он узнал один из тех прусских полков, которые мы начинали отбрасывать со склонов Вальми.
Это был полк полковника фон Граверта. Лейтенант Франц дрался с отвагой, в недостатке которой нельзя обвинить немецких офицеров.
Жан очутился с ним лицом к лицу.
Лейтенант, вероятно, полагал, что мы расстреляны прусскими пулями – и вдруг мы здесь! Вот, должно быть, удивился! Но не успел он опомниться, как Жав одним прыжком бросился на него и саблей разрубил ему голову…
Лейтенант упал мертвым, и я потом всегда думал: как справедливо, что он пал именно от руки Жана Келлера.
Между тем пруссаки все еще пытались овладеть плоскогорьем и отчаянно атаковали его. Но мы тоже не ударили лицом в грязь и около 2 часов пополудни пруссаки должны были прекратить стрельбу и спуститься в долину.
Тем не менее, сражение не было окончено; настал только перерыв. В 4 часа прусский король стал во главе трех штурмовых колонн, составленных им из лучших частей пехоты и кавалерии, но 24 пушечная батарея, поставленная у подножья мельниц, обстреливала пруссаков с такой силой, что они не могли взобраться вверх по склонам и с наступлением ночи отошли.
Келлерман отстоял плоскогорье и название Вальми облетело всю Францию в тот самый день, когда Конвент во втором заседании провозгласил Республику.
Глава двадцать пятая
Вот мы приближаемся к развязке рассказа, который можно было назвать «историей одного отпуска в Германии».
Вечером, после сражения, госпожа Келлер, господин де Лоране, Марта, Ирма, Жан и я снова были вместе в одном из домиков деревни Вальми.
Можно представить себе наше счастье, нашу радость свидеться опять после стольких испытаний!
– Друзья мои, хоть я и не любопытен, – начал я, – но все-таки хотел бы знать…
– Каким образом Жан оказался твоим соотечественником? – докончила за меня сестра.
– Да, Ирма, это так необыкновенно… Вы, верно, ошиблись…
– В таких вещах не ошибаются, милый Наталис! – возразил господин Жан.
И в нескольких словах мне сообщено было следующее.
В деревне Ла-Круа-о-Буа, где мы покинули господина де Лоране и его спутниц, вскоре австрийцев заменила колонна пруссаков. В этой колонне находилось несколько молодых людей, оторванных от семей указом 31 июля.
Среди этих юношей был славный малый, по имени Людвиг Пертц из Больцингена. Он был знаком с госпожей Келлер и, узнав, что она в плену у пруссаков, зашел навестить ее. Ему рассказали обо всем случившемся с Жаном и о том, что он должен был спасаться бегством через Аргоннский лес.
Услышав это, Людвиг Пертц воскликнул:
– Теперь вашему сыну нечего бояться! Его не имели права призывать на военную службу. Он не пруссак! Он француз!
Можно себе представить впечатление, вызванное этими словами! От Людвига Пертца потребовали подтверждения его слов и он, вместо ответа подал госпоже Келлер номер «Leitblatt».
В этой газете была напечатана резолюция суда от 17 августа по делу Келлера с правительством. Семейству Келлер было отказано в иске на том основании, что право на поставки для государства может принадлежать только пруссаку. Между тем установлен факт, что предки господина Келлера, переселившись в Гельдерн после отмены Нантского эдикта, никогда не были натурализованы и не хлопотали о принятии их в прусское подданство, что вышеупомянутый господин Келлер всегда был французом и что поэтому государство ничего ему не должно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40