Интересная мысль.
Розмари положила мокрое насквозь полотенце в пластиковый выдвижной ящик стола, слезла с дивана, вытерла ладони о слаксы. Затем отодвинула от стены правый край дивана. Лодыжки не прибиты. Для пущей уверенности она их ощупала — носки, теннисные туфли. Гвоздей нет.
Она постояла, прижимаясь боком к бедру сына, плечом упираясь ему под мышку. Длинным лоскутом, оторванным от сухого полотенца, обмотала холодный гвоздь, торчащий из его ладони. Ухватилась за него обеими руками.
— Вылезай, — велела Розмари гвоздю и потянула на себя — медленно, не слишком сильно.
Энди застонал, с ладони потекла струйка свежей крови.
— Другого выхода нет, — сказала Розмари. Гвоздь шевельнулся. Она одной рукой качала и тянула гвоздь, а другой придерживала руку Энди. С предельной осторожностью, бережно она вытаскивала, выкручивала гвоздь из пронзенной руки, а саму руку прижимала к стене.
Проклятый гвоздь удлинялся — семь, восемь, девять дюймов. Наконец Розмари вырвала его, и он глухо ударился о ковер.
Она намотала сыну на руку другой лоскут полотенца, туго обвязала ее галстуком; теперь надо было придумать, как удержать Энди на ногах, когда она заберется на диван и займется другой рукой.
Вдруг его кисть поднялась и двинулась влево, и Розмари присела. Она глядела на сына и поддерживала его у стены, пока он поворачивался и тянулся к гвоздю, торчавшему из левой ладони.
— Сначала — лед, — сказала Розмари, но он вцепился в гвоздь обмотанной полотенцем рукой и, зажмурясь, рванул.
Розмари поморщилась. В дереве и штукатурке заскрипел гвоздь. Она едва успела подхватить Энди и чуть не упала вместе с ним. Опустила его поперек спинки дивана. Гвоздь звякнул о пристенный столик. Розмари наклонилась, обхватила ноги в джинсах, приподняла, перевалила через спинку дивана, сама обежала диван сбоку и потянула за ноги, чтобы лодыжки легли на обитый подлокотник дивана, а макушка прислонилась к другому подлокотнику.
Розмари обмотала кровоточащую левую руку сына куском полотенца, завязала и положила вдоль туловища, устроила поудобнее и вторую руку. Постояла, глядя, как на его груди поднимается и опускается футболка с буквами «БД».
Сама глубоко вздохнула, откинула волосы с лица.
Развязала шнурки его теннисных туфель, сняла их, помассировала ноги в носках.
Взяла в ванной мыло, на кухне — миску теплой воды, вернулась к сыну, сняла повязки с рук, счистила запекшуюся кровь с обеих ран, промыла, накапала спирта, туго перебинтовала руки чистыми лоскутами полотенец и обвязала галстуками.
Теперь ему нужен укол против столбняка, помощь хирурга и больничный уход; но как быть с рогами, когтями и светящимися глазами?
Придется открыть правду Джо. Есть надежда, что он знает надежного врача, который согласится помалкивать — если не из дружеских побуждений, то за деньги. А может, Джо подскажет адрес какой-нибудь частной клиники?
Она умыла Энди лицо, счистила кровь с волос, расчесала их на пробор и обнаружила на темени свежий струп длиною в дюйм. Его Розмари трогать не стала.
Она отнесла в кухню посуду и окровавленные тряпки, вымыла руки, удалила кровь со своего свитера, заполнила лоток для ледяных кубиков водой, поставила в морозильник, налила стакан холодной воды, выпила, налила снова.
Розмари прислонилась к дивану спиной, головой к подлокотнику, рядом с головой сына. Глубоко вздохнула, закрыла глаза. Услышала протяжный, переливчатый клич муэдзина. Оперный тенор. На молитву зовет…
Она открыла глаза и увидела шесть разных сцен на шести экранах: храмы-близнецы, стадион с египетскими рекламами, огромные сходни океанского лайнера, на двух экранах — одинаковые ракурсы запруженного народом Шип-Медоуз. Электронные часы на пристенном столике мигали красными цифрами: 5.29.
Господи, уже так поздно. Пока рвала полотенце, пока промывала раны… Джо, наверное, в пути, звонить ему нет смысла. Наверняка предположил, что она собралась рано, и прибудет вовремя.
Розмари посмотрела на экраны, послушала дикторов, ведущих, церковный хор мормонов.
Энди повернул голову. Его тигриные глаза смотрели на экраны.
— Здравствуй, — сказала она. — Ты снова с нами, и это прекрасно.
Он молчал и смотрел.
— Пить хочешь? Он коротко промычал.
Розмари встала на колени, приподняла его голову, поднесла к губам стакан.
— Скоро здесь будет Джо. Есть шанс, что он знает местечко, где тобой займутся врачи. Ты поправишься.
Она опустила его голову, поставила стакан.
Энди смотрел на экраны.
— Пока все идет прекрасно. — Она снова прислонилась спиной к подлокотнику кожаного дивана.
Их головы покоились рядом. Розмари и Энди смотрели, слушали.
— О, гляди… Он откашлялся.
— Через три минуты после Зажжения начнут освобождаться летучие вирусы. Они распространятся… Розмари резко повернулась к нему:
— В лаборатории сказали, что свечи чисты…
— Наверное, не знали, что надо искать. Потому-то он меня и приколотил. Чтобы я тебе не рассказал, пока есть время всех оповестить. Я собирался… — Он судорожно сглотнул, посмотрел на нее. — Мне было так мерзко. Я все думал о малыше Джеймсе…
Розмари посмотрела ему в глаза. Музыка Зажжения набирала силу, пел хор.
— Рози? Ты здесь?
— Джо! — крикнула она. — Подожди секунду! Она попыталась встать, но Энди забинтованной рукой схватил ее за предплечье.
— Мама, я так виноват! — На тигриных глазах выступили слезы. — Я лгал тебе, все скрывал… о свечах, о нем… Лучше бы я умер!
Розмари повернулась к дверному проему — там уже появился Джо, рослый, франтоватый, настоящий денди. Ультраденди: котелок, белые галстук и перчатки, фалды, рулон золотисто-голубого шелка в одной руке и корзина для пикников в другой.
— Забавно, — сказал он, роняя рулон на кресло. — Я всегда думал, что будет настоящий праздник, но теперь, когда наконец наступил этот момент, у меня вдруг появилось ощущение… что самое подходящее слово для него — похороны. Гм.
Джо поставил корзину на столик, снял котелок, положил рядом полями кверху.
— Тебе очень повезло, — указал он пальцем в белой перчаточной ткани на Энди, — что у тебя такая любящая матушка. Если бы не она, ты бы до конца вечности провисел на стене.
Стоя на коленях, держась за край пристенного столика, Розмари подняла голову и посмотрела на него:
— Джо?
— Привет, киска. — Дергая перчатки за пальцы, он улыбнулся. И подмигнул ей желтым адским глазом.
Он улыбался, пока она, не сводя с него глаз, под бормотание Энди поднималась на ноги.
Он бросил перчатку в котелок, принялся снимать вторую.
— За ним нужен глаз да глаз. Разве можно доверить ему шоу, разве мог я оставить в живых наполовину человека, то есть способного размякнуть? Никоим образом, слишком уж многое поставлено на кон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Розмари положила мокрое насквозь полотенце в пластиковый выдвижной ящик стола, слезла с дивана, вытерла ладони о слаксы. Затем отодвинула от стены правый край дивана. Лодыжки не прибиты. Для пущей уверенности она их ощупала — носки, теннисные туфли. Гвоздей нет.
Она постояла, прижимаясь боком к бедру сына, плечом упираясь ему под мышку. Длинным лоскутом, оторванным от сухого полотенца, обмотала холодный гвоздь, торчащий из его ладони. Ухватилась за него обеими руками.
— Вылезай, — велела Розмари гвоздю и потянула на себя — медленно, не слишком сильно.
Энди застонал, с ладони потекла струйка свежей крови.
— Другого выхода нет, — сказала Розмари. Гвоздь шевельнулся. Она одной рукой качала и тянула гвоздь, а другой придерживала руку Энди. С предельной осторожностью, бережно она вытаскивала, выкручивала гвоздь из пронзенной руки, а саму руку прижимала к стене.
Проклятый гвоздь удлинялся — семь, восемь, девять дюймов. Наконец Розмари вырвала его, и он глухо ударился о ковер.
Она намотала сыну на руку другой лоскут полотенца, туго обвязала ее галстуком; теперь надо было придумать, как удержать Энди на ногах, когда она заберется на диван и займется другой рукой.
Вдруг его кисть поднялась и двинулась влево, и Розмари присела. Она глядела на сына и поддерживала его у стены, пока он поворачивался и тянулся к гвоздю, торчавшему из левой ладони.
— Сначала — лед, — сказала Розмари, но он вцепился в гвоздь обмотанной полотенцем рукой и, зажмурясь, рванул.
Розмари поморщилась. В дереве и штукатурке заскрипел гвоздь. Она едва успела подхватить Энди и чуть не упала вместе с ним. Опустила его поперек спинки дивана. Гвоздь звякнул о пристенный столик. Розмари наклонилась, обхватила ноги в джинсах, приподняла, перевалила через спинку дивана, сама обежала диван сбоку и потянула за ноги, чтобы лодыжки легли на обитый подлокотник дивана, а макушка прислонилась к другому подлокотнику.
Розмари обмотала кровоточащую левую руку сына куском полотенца, завязала и положила вдоль туловища, устроила поудобнее и вторую руку. Постояла, глядя, как на его груди поднимается и опускается футболка с буквами «БД».
Сама глубоко вздохнула, откинула волосы с лица.
Развязала шнурки его теннисных туфель, сняла их, помассировала ноги в носках.
Взяла в ванной мыло, на кухне — миску теплой воды, вернулась к сыну, сняла повязки с рук, счистила запекшуюся кровь с обеих ран, промыла, накапала спирта, туго перебинтовала руки чистыми лоскутами полотенец и обвязала галстуками.
Теперь ему нужен укол против столбняка, помощь хирурга и больничный уход; но как быть с рогами, когтями и светящимися глазами?
Придется открыть правду Джо. Есть надежда, что он знает надежного врача, который согласится помалкивать — если не из дружеских побуждений, то за деньги. А может, Джо подскажет адрес какой-нибудь частной клиники?
Она умыла Энди лицо, счистила кровь с волос, расчесала их на пробор и обнаружила на темени свежий струп длиною в дюйм. Его Розмари трогать не стала.
Она отнесла в кухню посуду и окровавленные тряпки, вымыла руки, удалила кровь со своего свитера, заполнила лоток для ледяных кубиков водой, поставила в морозильник, налила стакан холодной воды, выпила, налила снова.
Розмари прислонилась к дивану спиной, головой к подлокотнику, рядом с головой сына. Глубоко вздохнула, закрыла глаза. Услышала протяжный, переливчатый клич муэдзина. Оперный тенор. На молитву зовет…
Она открыла глаза и увидела шесть разных сцен на шести экранах: храмы-близнецы, стадион с египетскими рекламами, огромные сходни океанского лайнера, на двух экранах — одинаковые ракурсы запруженного народом Шип-Медоуз. Электронные часы на пристенном столике мигали красными цифрами: 5.29.
Господи, уже так поздно. Пока рвала полотенце, пока промывала раны… Джо, наверное, в пути, звонить ему нет смысла. Наверняка предположил, что она собралась рано, и прибудет вовремя.
Розмари посмотрела на экраны, послушала дикторов, ведущих, церковный хор мормонов.
Энди повернул голову. Его тигриные глаза смотрели на экраны.
— Здравствуй, — сказала она. — Ты снова с нами, и это прекрасно.
Он молчал и смотрел.
— Пить хочешь? Он коротко промычал.
Розмари встала на колени, приподняла его голову, поднесла к губам стакан.
— Скоро здесь будет Джо. Есть шанс, что он знает местечко, где тобой займутся врачи. Ты поправишься.
Она опустила его голову, поставила стакан.
Энди смотрел на экраны.
— Пока все идет прекрасно. — Она снова прислонилась спиной к подлокотнику кожаного дивана.
Их головы покоились рядом. Розмари и Энди смотрели, слушали.
— О, гляди… Он откашлялся.
— Через три минуты после Зажжения начнут освобождаться летучие вирусы. Они распространятся… Розмари резко повернулась к нему:
— В лаборатории сказали, что свечи чисты…
— Наверное, не знали, что надо искать. Потому-то он меня и приколотил. Чтобы я тебе не рассказал, пока есть время всех оповестить. Я собирался… — Он судорожно сглотнул, посмотрел на нее. — Мне было так мерзко. Я все думал о малыше Джеймсе…
Розмари посмотрела ему в глаза. Музыка Зажжения набирала силу, пел хор.
— Рози? Ты здесь?
— Джо! — крикнула она. — Подожди секунду! Она попыталась встать, но Энди забинтованной рукой схватил ее за предплечье.
— Мама, я так виноват! — На тигриных глазах выступили слезы. — Я лгал тебе, все скрывал… о свечах, о нем… Лучше бы я умер!
Розмари повернулась к дверному проему — там уже появился Джо, рослый, франтоватый, настоящий денди. Ультраденди: котелок, белые галстук и перчатки, фалды, рулон золотисто-голубого шелка в одной руке и корзина для пикников в другой.
— Забавно, — сказал он, роняя рулон на кресло. — Я всегда думал, что будет настоящий праздник, но теперь, когда наконец наступил этот момент, у меня вдруг появилось ощущение… что самое подходящее слово для него — похороны. Гм.
Джо поставил корзину на столик, снял котелок, положил рядом полями кверху.
— Тебе очень повезло, — указал он пальцем в белой перчаточной ткани на Энди, — что у тебя такая любящая матушка. Если бы не она, ты бы до конца вечности провисел на стене.
Стоя на коленях, держась за край пристенного столика, Розмари подняла голову и посмотрела на него:
— Джо?
— Привет, киска. — Дергая перчатки за пальцы, он улыбнулся. И подмигнул ей желтым адским глазом.
Он улыбался, пока она, не сводя с него глаз, под бормотание Энди поднималась на ноги.
Он бросил перчатку в котелок, принялся снимать вторую.
— За ним нужен глаз да глаз. Разве можно доверить ему шоу, разве мог я оставить в живых наполовину человека, то есть способного размякнуть? Никоим образом, слишком уж многое поставлено на кон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54