Тридцать четыре года. От одной мысли рехнуться можно!
Она заранее предвкушала прелесть новогодней ночи с Джо.
Сегодня у нас что? Четверг, девятое декабря. Надо бы поговорить с ним. Сколько времени займет полная медицинская проверка? Точно ли он уложится до Нового года? И какую форму будут иметь их романтические отношения до намеченного свидания в постели? Ведь им, как умудренным жизнью людям, пожалуй, должно вести себя с подобающим достоинством, без юношеских выходок…
А впрочем, о радостях новогоднего секса можно будет подумать и позже, благо время не поджимает. Сейчас есть вещи более насущные. К примеру, поучаствовать в том, чтобы подготовка к зажжению свечей прошла без сучка и задоринки и чтобы нигде в мире не вышло осечки.
И опять, стоило только Розмари подумать о зажжении свечей в новогоднюю ночь, как ее воображению вновь представилось это великолепное событие, красота и символическое значение которого снова и снова потрясали ее до глубины души.
Не далее как во вторник она узнала дополнительные захватывающие дух детали. Оказывается, восемь миллиардов зажженных свечей будут снимать из космоса два спутника! Картинки с орбиты пойдут по телевидению — и одновременно, в прямом эфире, прозвучит на всю планету концерт, в котором примут участие «Бостон-Попе» и Большой мормонский хор.
Даже если Энди отнюдь не ангел, то он, безусловно, величайший художник, ибо это всепланетное зажжение свечей было по сути своей гениальным творением суперсовременного концептуального искусства, понятным и полным значения для всего человечества, а не для группки высоколобых любителей искусства.
Конечно, Энди слегка чокнутый…
Но ведь известно, что у редкого настоящего художника крыша на месте!
Только чокнутый позволил бы себе так непристойно прижиматься к матери во время танца. Добрая дюжина людей могла заметить…
Он мог бы по крайней мере не выкидывать свои фокусы где попало!
Хотя бы не на людях!
Нет, очевидно, она просто обязана еще раз переговорить с ним и попытаться образумить его раз и навсегда.
Розмари раздвинула занавески. В лицо ударили потоки солнечного света. Перед ней, внизу, расстилалась Пятая авеню. Боже, сколько солнца!
Никогда в жизни она не видела такого яркого света!
И такого количества бегунов!
Охота же им всем спозаранку, в холодное декабрьское утро!.. По дорожкам парка в обоих направлениях трусили люди в спортивной форме, некоторые даже в шортах — с голыми ногами. Бр-р! Самой холодно становится! Как же надо быть сдвинутым на своем здоровье, чтобы так терзать себя перед длинным напряженным трудовым днем!..
В следующий момент Розмари уже натягивала теплые леггинсы и свитер. Шарф вокруг шеи, мягкая шапочка с опущенными полями, солнцезащитные очки, чтобы не узнали, — и вперед! Через пять минут она бежала в толпе утренних нью-йоркских безумцев, в глазах которых прочитывалась решимость при необходимости даже умереть в борьбе за свое здоровье. У большинства были на груди значки с надписью «Я люблю Энди». Изредка встречались более оригинальные декларации типа «Я люблю Моцарта» или же признания в любви к шоколаду, сексу или Лонг-Айленду.
Никогда Розмари не чувствовала себя такой умиротворенно-счастливой!
Весело напевая что-то про любовь и кровь, она бежала все дальше и дальше… пока не сообразила, куда несут ее ноги.
Розмари была у западного входа в Центральный парк. Неподалеку находился «Брэм». Она подняла глаза… И действительно, вот он — край покатой крыши, а дальше башенки, наполовину скрытые ветвями высоких деревьев. Но тот ли это особняк? Как разительно он изменился! Он посветлел — и стал почти неузнаваемым.
Розмари пропустила машины и перебежала через дорогу.
С непривычки она устала, кололо в боку; пришлось перейти на быстрый шаг.
Она спустилась по улице, идущее с уклоном вниз, повернула направо, потом налево — и вот он, массивный кирпичный дом в помпезном готическом стиле. Да, это он, до боли знакомый Брэмфорд.
Вблизи стало ясно, что дом не покрасили, а просто каким-то образом почистили, применив какую-то хитрую современную технологию. И он из закопченного мрачного монстра превратился в веселенький особнячок — что-то вроде молодящегося дородного старика, который норовит глядеть юным козликом. Темный волчище Брэмфорд превратился в бледно-розового ягненка. Жутковатые горгульи напрочь срезали. На шпице развевался огромный звездно-полосатый флаг.
Это уже не «Брэмфорд».
Это — «Дом, Где Вырос Энди». Национальная святыня.
Розмари печально усмехнулась и покачала головой. Во дворе небось вовсю продают футболки с символикой «Божьих Детей», а также с портретами Теодора Драйзера и Айседоры Дункан, которые в свое время жили в этом доме.
Интересно, подумала она с горьким сарказмом, а майки с рожей Адриана Маркато, вызывающего заклинаниями Сатану, здесь тоже продают? Есть ли у них картинки сестричек Тренч, когда те варят настойку из волчьей ягоды для своих ведьминых надобностей? Ведь эти люди тоже были жильцами Брэм форда…
За ее спиной раздался громкий женский всхлип.
Она повернулась и увидела низинку за штакетным ограждением и шеренгой кустов. В низинке кружком стояло несколько человек; старуха уводила прочь рыдающую молодую женщину в черном.
Розмари закрыла глаза. Просунула пальцы под очки, с силой надавила на глазные яблоки, покачалась.
Немыслимое. То самое, о чем она запретила себе думать и не думала с того мгновения, когда впервые (ровно месяц назад) увидела на телеэкране Энди. И вот теперь Немыслимое подошло сзади и похлопало ее по плечу.
Она подняла голову, опустила очки, стряхнула руку Немыслимого. Надвинула шапку на глаза, закрыла шарфом рот и пошла искать путь на лужайку.
Ей удалось найти ответвление от проспекта — асфальтовый изгиб под указателем «Земляничные поля». И этот изгиб привел к людям. Их было шестеро или семеро, и они стояли вокруг черно-белого узорчатого диска, врытого в землю, и на том диске лежали цветы и сложенные бумажки. Кое-кто из мужчин и женщин смотрел вверх, как при молитве, другие печально взирали вперед. Несколько человек в отдалении нацеливали кинокамеры и фотоаппараты, стрекоча и щелкая, приближались к диску.
Статная женщина левантийской внешности уронила охапку алых роз. Ее веки были смежены, губы шевелились. Вся она была в черном, как и молодица, присевшая со старухой — ее матерью? — поплакать на одну из окружающих скамеек.
Розмари решила держать себя в руках. Должно быть, это галлюцинация, видение; Немыслимое как-то сумело прокрасться в ее разум. Сейчас Энди тридцать три года — в таком же возрасте Христа прибили к кресту.
Эти люди из детства Энди собрались вокруг еще не существующей усыпальницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Она заранее предвкушала прелесть новогодней ночи с Джо.
Сегодня у нас что? Четверг, девятое декабря. Надо бы поговорить с ним. Сколько времени займет полная медицинская проверка? Точно ли он уложится до Нового года? И какую форму будут иметь их романтические отношения до намеченного свидания в постели? Ведь им, как умудренным жизнью людям, пожалуй, должно вести себя с подобающим достоинством, без юношеских выходок…
А впрочем, о радостях новогоднего секса можно будет подумать и позже, благо время не поджимает. Сейчас есть вещи более насущные. К примеру, поучаствовать в том, чтобы подготовка к зажжению свечей прошла без сучка и задоринки и чтобы нигде в мире не вышло осечки.
И опять, стоило только Розмари подумать о зажжении свечей в новогоднюю ночь, как ее воображению вновь представилось это великолепное событие, красота и символическое значение которого снова и снова потрясали ее до глубины души.
Не далее как во вторник она узнала дополнительные захватывающие дух детали. Оказывается, восемь миллиардов зажженных свечей будут снимать из космоса два спутника! Картинки с орбиты пойдут по телевидению — и одновременно, в прямом эфире, прозвучит на всю планету концерт, в котором примут участие «Бостон-Попе» и Большой мормонский хор.
Даже если Энди отнюдь не ангел, то он, безусловно, величайший художник, ибо это всепланетное зажжение свечей было по сути своей гениальным творением суперсовременного концептуального искусства, понятным и полным значения для всего человечества, а не для группки высоколобых любителей искусства.
Конечно, Энди слегка чокнутый…
Но ведь известно, что у редкого настоящего художника крыша на месте!
Только чокнутый позволил бы себе так непристойно прижиматься к матери во время танца. Добрая дюжина людей могла заметить…
Он мог бы по крайней мере не выкидывать свои фокусы где попало!
Хотя бы не на людях!
Нет, очевидно, она просто обязана еще раз переговорить с ним и попытаться образумить его раз и навсегда.
Розмари раздвинула занавески. В лицо ударили потоки солнечного света. Перед ней, внизу, расстилалась Пятая авеню. Боже, сколько солнца!
Никогда в жизни она не видела такого яркого света!
И такого количества бегунов!
Охота же им всем спозаранку, в холодное декабрьское утро!.. По дорожкам парка в обоих направлениях трусили люди в спортивной форме, некоторые даже в шортах — с голыми ногами. Бр-р! Самой холодно становится! Как же надо быть сдвинутым на своем здоровье, чтобы так терзать себя перед длинным напряженным трудовым днем!..
В следующий момент Розмари уже натягивала теплые леггинсы и свитер. Шарф вокруг шеи, мягкая шапочка с опущенными полями, солнцезащитные очки, чтобы не узнали, — и вперед! Через пять минут она бежала в толпе утренних нью-йоркских безумцев, в глазах которых прочитывалась решимость при необходимости даже умереть в борьбе за свое здоровье. У большинства были на груди значки с надписью «Я люблю Энди». Изредка встречались более оригинальные декларации типа «Я люблю Моцарта» или же признания в любви к шоколаду, сексу или Лонг-Айленду.
Никогда Розмари не чувствовала себя такой умиротворенно-счастливой!
Весело напевая что-то про любовь и кровь, она бежала все дальше и дальше… пока не сообразила, куда несут ее ноги.
Розмари была у западного входа в Центральный парк. Неподалеку находился «Брэм». Она подняла глаза… И действительно, вот он — край покатой крыши, а дальше башенки, наполовину скрытые ветвями высоких деревьев. Но тот ли это особняк? Как разительно он изменился! Он посветлел — и стал почти неузнаваемым.
Розмари пропустила машины и перебежала через дорогу.
С непривычки она устала, кололо в боку; пришлось перейти на быстрый шаг.
Она спустилась по улице, идущее с уклоном вниз, повернула направо, потом налево — и вот он, массивный кирпичный дом в помпезном готическом стиле. Да, это он, до боли знакомый Брэмфорд.
Вблизи стало ясно, что дом не покрасили, а просто каким-то образом почистили, применив какую-то хитрую современную технологию. И он из закопченного мрачного монстра превратился в веселенький особнячок — что-то вроде молодящегося дородного старика, который норовит глядеть юным козликом. Темный волчище Брэмфорд превратился в бледно-розового ягненка. Жутковатые горгульи напрочь срезали. На шпице развевался огромный звездно-полосатый флаг.
Это уже не «Брэмфорд».
Это — «Дом, Где Вырос Энди». Национальная святыня.
Розмари печально усмехнулась и покачала головой. Во дворе небось вовсю продают футболки с символикой «Божьих Детей», а также с портретами Теодора Драйзера и Айседоры Дункан, которые в свое время жили в этом доме.
Интересно, подумала она с горьким сарказмом, а майки с рожей Адриана Маркато, вызывающего заклинаниями Сатану, здесь тоже продают? Есть ли у них картинки сестричек Тренч, когда те варят настойку из волчьей ягоды для своих ведьминых надобностей? Ведь эти люди тоже были жильцами Брэм форда…
За ее спиной раздался громкий женский всхлип.
Она повернулась и увидела низинку за штакетным ограждением и шеренгой кустов. В низинке кружком стояло несколько человек; старуха уводила прочь рыдающую молодую женщину в черном.
Розмари закрыла глаза. Просунула пальцы под очки, с силой надавила на глазные яблоки, покачалась.
Немыслимое. То самое, о чем она запретила себе думать и не думала с того мгновения, когда впервые (ровно месяц назад) увидела на телеэкране Энди. И вот теперь Немыслимое подошло сзади и похлопало ее по плечу.
Она подняла голову, опустила очки, стряхнула руку Немыслимого. Надвинула шапку на глаза, закрыла шарфом рот и пошла искать путь на лужайку.
Ей удалось найти ответвление от проспекта — асфальтовый изгиб под указателем «Земляничные поля». И этот изгиб привел к людям. Их было шестеро или семеро, и они стояли вокруг черно-белого узорчатого диска, врытого в землю, и на том диске лежали цветы и сложенные бумажки. Кое-кто из мужчин и женщин смотрел вверх, как при молитве, другие печально взирали вперед. Несколько человек в отдалении нацеливали кинокамеры и фотоаппараты, стрекоча и щелкая, приближались к диску.
Статная женщина левантийской внешности уронила охапку алых роз. Ее веки были смежены, губы шевелились. Вся она была в черном, как и молодица, присевшая со старухой — ее матерью? — поплакать на одну из окружающих скамеек.
Розмари решила держать себя в руках. Должно быть, это галлюцинация, видение; Немыслимое как-то сумело прокрасться в ее разум. Сейчас Энди тридцать три года — в таком же возрасте Христа прибили к кресту.
Эти люди из детства Энди собрались вокруг еще не существующей усыпальницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54