ниже на полосе — врезки о приготовлениях к торжественному Зажжению в Белом доме и особняке Грейси.
Зазвонил телефон, Розмари сняла трубку.
— Прежде чем ты что-нибудь скажешь…
— Нет, — перебила она. — Прежде чем ты что-нибудь скажешь. Спускайся ко мне. У тебя десять минут. И не утруждай себя рождественскими подарками. — Она повесила трубку.
Около девяти — звонок в дверь. Наверняка это он, кто же еще будет звонить, если на дверной ручке висит табличка «Не беспокоить».
— Входи, — скомандовала Розмари, стоя со сложенными на груди руками перед столиком для скрэббла у пригашенного шифоном окна. На пей был велюровый кафтан цвета кобальта, тот самый, в котором она встречала сына в номере гостиницы «Уолдорф», только отсутствовал значок «Я люблю Энди».
Энди посмотрел на нее и укоризненно покачал головой, затем медленно выдохнул и затворил за собой дверь. Идя через прихожую, он заметил рекламный листок фирмы «Тиффани» и майоликового ангела на кофейном столике — голубые, под стать друг другу; правда, ангел чуть потемнее.
— Привет, — сказал Энди — просто воплощение чистоты в новых джинсах и снежно-белой бэдэшной футболке. Явно только что из душа — волосы влажные, не успел высушить под феном. — По-моему, ты реагируешь неадекватно.
Он глядел ей прямо в лицо, белки карих глаз чистотой не уступали фуфайке. Поразительная сила воли. Весь в отца, никаких сомнений.
— Брось! Ты ведь нас остановила, правда? Причем отметь, ты тоже не осталась в стороне, так что давай не будем строить из себя… — Он глубоко вздохнул, посмотрел на нее. — Послушай, мы оба нанюхались танниса, оба пили коктейль…
Энди повернул ладони кверху, пожал плечами.
— Из кубков от «Тиффани», — сказала она. На его лице отразилось недоумение. Очень убедительное.
Розмари указала на рекламный листок. А он все прикидывался дурачком. Посмотрел на листок, посмотрел на нее — ни дать ни взять растерянный Иисус.
— Энди, — сказала она, — опять бутик. Чаша для пунша, кубки, браслеты, часы, зажигалки…
Он хлопнул себя по лбу, закрыл глаза. Прошептал:
— А-а, твою растак…
Убедительно. И впрямь поверишь, что он — ни сном ни духом.
Розмари подошла к сыну, положила ладони на снежно-белые плечи. И сжала изо всех сил, так крепко, что ему не пришлось изображать удивление, — он схватил ее за запястья, брови полезли на лоб.
— Посмотри мне в глаза. Только, пожалуйста, настоящими глазами. И скажи, что твоя секта, или Ковен, или круг избранных… что вы не убивали Джуди.
Они держали друг друга, он ее — за запястья, она его — за плечи. Его глаза становились тигриными.
Она смотрела в черные щелки зрачков.
— Ну, говори же: «Нет, мама, они этого не делали, об этом позаботились пятеро из „Бригады“. Давай, гни свою линию.
Тигриные глаза не моргали. Губы были плотно сжаты.
— Ну же, — настаивала Розмари, крепко сжимая его плечи. — Скажи, и мы сразу перейдем к делу. — Она кивнула в сторону спальни.
Он оторвал от себя ее руки.
— Да, это сделали они. Но идея была не моя. Я себе не хозяин, у меня есть спонсоры. И тебе это известно. Ты когда-нибудь задумывалась, сколько денег вбухали в Зажжение? Забудь о фабриках, о сбыте, подумай хотя бы о рекламе и эфирном времени, о том, сколько понадобилось труда и средств, чтобы нас увидел каждый. Каждый! — Его глаза оставались тигриными. — Мы говорим о дикарях банту на Серенгете! О пастухах Монголии! О местах, где нам пришлось проложить дороги — иначе было не завести генераторы, — чтобы тамошние жители впервые в жизни посмотрели телевизор! Миллиарды долларов! Миллиарды! — Он перевел дух. — И те, кто за всем этим стоит, не желают зря рисковать.
— Энди, мир очень сильно изменился, но с каких это пор ангелы ведут шоу? Ты и продюсер, ты и актер, ты и…
Он хохотнул:
— Мама, мои ангелы — не ангелы. — Энди сглотнул. — Они бизнесмены. При всем своем альтруизме они очень упрямы, когда речь идет о защите капиталовложений. Послушай меня! Что случилось, то случилось. — Он шагнул к ней, блеснул тигриными глазами. — Как мне теперь быть? В машине меня действительно тошнило, я не притворялся. И никто никому не приказывал обставить все именно так, это Диана придумала. Она не в своем уме, шуточное ли дело — тридцать пять лет в гильдии театральных критиков? Для нее весь мир — театр. Из Крейга она веревки вьет, он гавкает, а остальные подчиняются.
— И все-таки главный приказ отдал ты, — сказала Розмари. — Это благодаря тебе они на такое способны. Точно так же, как Хэнк благодаря тебе способен ходить.
Он глубоко вздохнул. Кивнул;
— Не совсем так, но похоже. Да. Я один за все в ответе. Да. У меня не было выбора. — Энди подошел к кофейному столику, снова глубоко вздохнул и поглядел на рекламный листок и майолику. Сунул руки в карманы.
Розмари стояла, сложив руки на груди, смотрела на него.
— Я возвращаюсь в «Уолдорф». Он перевел на нее тигриный взор.
— О, мама…
— Здесь не останусь, — отрезала она. — Возьму в банке ссуду до раскрутки «Свежего взгляда» и переберусь. Уверена, с кредитом у меня сейчас проблем не будет.
— Лучше возьми ссуду и оставайся.
— Нет. Я не знаю, что будет, когда начнется следствие, что я скажу полицейским, если они захотят меня допросить. Даже думать об этом страшно. А еще, Энди, я хочу, чтобы между нами была дистанция.
Он наполнил легкие воздухом, медленно выдохнул, кивнул. Опустил голову.
— Я тоже не желаю подвергать риску Зажжение, хоть я и не такая фанатичка, как эти твои неангелы. Я не хочу, чтобы в оставшиеся дни нам задали слишком много неприятных вопросов. Сейчас это ни к чему, если учесть, как хорошо поработали ирландцы и какие высокие у нас рейтинги.
Энди поднял голову и посмотрел на мать в упор. Его глаза превращались в оленьи.
— Так что я подожду до следующей субботы, — сказала Розмари. — До первого января. Но прежде мне на глаза не попадайся. А там, глядишь, все как-нибудь само уладится.
— А мы… зажжем свечи вместе? — спросил Энди. Несколько секунд она молчала.
— В парке?
— Нет, — ответил он. — И не в церкви абиссинских баптистов или где-нибудь еще. Я не хочу никакой шумихи… Думаю, лучше всего будет подняться наверх, ко мне. И Джо там будет, я ведь знаю, ты иначе не согласишься. Оттуда, с высоты птичьего полета, увидим весь праздник. У меня большая телестудия — ты, должно быть, видела рекламу, — можно смотреть все каналы. Честно, это самый лучший способ увидеть все и вся.
Розмари глубоко вздохнула:
— Я тебе позвоню.
Он кивнул, повернулся и направился в прихожую.
— Забери майолику, — бросила вслед она.
— О, мама…
— Забери, Энди. Это ведь не ты покупал, а они. А мне такие подарки не нужны. Ни от них, ни от тебя.
Он подошел к кофейному столику, одной ладонью смахнул «Энди» на другую. Зажал под мышкой, как дешевую книжку, и вышел из номера, затворив за собой дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Зазвонил телефон, Розмари сняла трубку.
— Прежде чем ты что-нибудь скажешь…
— Нет, — перебила она. — Прежде чем ты что-нибудь скажешь. Спускайся ко мне. У тебя десять минут. И не утруждай себя рождественскими подарками. — Она повесила трубку.
Около девяти — звонок в дверь. Наверняка это он, кто же еще будет звонить, если на дверной ручке висит табличка «Не беспокоить».
— Входи, — скомандовала Розмари, стоя со сложенными на груди руками перед столиком для скрэббла у пригашенного шифоном окна. На пей был велюровый кафтан цвета кобальта, тот самый, в котором она встречала сына в номере гостиницы «Уолдорф», только отсутствовал значок «Я люблю Энди».
Энди посмотрел на нее и укоризненно покачал головой, затем медленно выдохнул и затворил за собой дверь. Идя через прихожую, он заметил рекламный листок фирмы «Тиффани» и майоликового ангела на кофейном столике — голубые, под стать друг другу; правда, ангел чуть потемнее.
— Привет, — сказал Энди — просто воплощение чистоты в новых джинсах и снежно-белой бэдэшной футболке. Явно только что из душа — волосы влажные, не успел высушить под феном. — По-моему, ты реагируешь неадекватно.
Он глядел ей прямо в лицо, белки карих глаз чистотой не уступали фуфайке. Поразительная сила воли. Весь в отца, никаких сомнений.
— Брось! Ты ведь нас остановила, правда? Причем отметь, ты тоже не осталась в стороне, так что давай не будем строить из себя… — Он глубоко вздохнул, посмотрел на нее. — Послушай, мы оба нанюхались танниса, оба пили коктейль…
Энди повернул ладони кверху, пожал плечами.
— Из кубков от «Тиффани», — сказала она. На его лице отразилось недоумение. Очень убедительное.
Розмари указала на рекламный листок. А он все прикидывался дурачком. Посмотрел на листок, посмотрел на нее — ни дать ни взять растерянный Иисус.
— Энди, — сказала она, — опять бутик. Чаша для пунша, кубки, браслеты, часы, зажигалки…
Он хлопнул себя по лбу, закрыл глаза. Прошептал:
— А-а, твою растак…
Убедительно. И впрямь поверишь, что он — ни сном ни духом.
Розмари подошла к сыну, положила ладони на снежно-белые плечи. И сжала изо всех сил, так крепко, что ему не пришлось изображать удивление, — он схватил ее за запястья, брови полезли на лоб.
— Посмотри мне в глаза. Только, пожалуйста, настоящими глазами. И скажи, что твоя секта, или Ковен, или круг избранных… что вы не убивали Джуди.
Они держали друг друга, он ее — за запястья, она его — за плечи. Его глаза становились тигриными.
Она смотрела в черные щелки зрачков.
— Ну, говори же: «Нет, мама, они этого не делали, об этом позаботились пятеро из „Бригады“. Давай, гни свою линию.
Тигриные глаза не моргали. Губы были плотно сжаты.
— Ну же, — настаивала Розмари, крепко сжимая его плечи. — Скажи, и мы сразу перейдем к делу. — Она кивнула в сторону спальни.
Он оторвал от себя ее руки.
— Да, это сделали они. Но идея была не моя. Я себе не хозяин, у меня есть спонсоры. И тебе это известно. Ты когда-нибудь задумывалась, сколько денег вбухали в Зажжение? Забудь о фабриках, о сбыте, подумай хотя бы о рекламе и эфирном времени, о том, сколько понадобилось труда и средств, чтобы нас увидел каждый. Каждый! — Его глаза оставались тигриными. — Мы говорим о дикарях банту на Серенгете! О пастухах Монголии! О местах, где нам пришлось проложить дороги — иначе было не завести генераторы, — чтобы тамошние жители впервые в жизни посмотрели телевизор! Миллиарды долларов! Миллиарды! — Он перевел дух. — И те, кто за всем этим стоит, не желают зря рисковать.
— Энди, мир очень сильно изменился, но с каких это пор ангелы ведут шоу? Ты и продюсер, ты и актер, ты и…
Он хохотнул:
— Мама, мои ангелы — не ангелы. — Энди сглотнул. — Они бизнесмены. При всем своем альтруизме они очень упрямы, когда речь идет о защите капиталовложений. Послушай меня! Что случилось, то случилось. — Он шагнул к ней, блеснул тигриными глазами. — Как мне теперь быть? В машине меня действительно тошнило, я не притворялся. И никто никому не приказывал обставить все именно так, это Диана придумала. Она не в своем уме, шуточное ли дело — тридцать пять лет в гильдии театральных критиков? Для нее весь мир — театр. Из Крейга она веревки вьет, он гавкает, а остальные подчиняются.
— И все-таки главный приказ отдал ты, — сказала Розмари. — Это благодаря тебе они на такое способны. Точно так же, как Хэнк благодаря тебе способен ходить.
Он глубоко вздохнул. Кивнул;
— Не совсем так, но похоже. Да. Я один за все в ответе. Да. У меня не было выбора. — Энди подошел к кофейному столику, снова глубоко вздохнул и поглядел на рекламный листок и майолику. Сунул руки в карманы.
Розмари стояла, сложив руки на груди, смотрела на него.
— Я возвращаюсь в «Уолдорф». Он перевел на нее тигриный взор.
— О, мама…
— Здесь не останусь, — отрезала она. — Возьму в банке ссуду до раскрутки «Свежего взгляда» и переберусь. Уверена, с кредитом у меня сейчас проблем не будет.
— Лучше возьми ссуду и оставайся.
— Нет. Я не знаю, что будет, когда начнется следствие, что я скажу полицейским, если они захотят меня допросить. Даже думать об этом страшно. А еще, Энди, я хочу, чтобы между нами была дистанция.
Он наполнил легкие воздухом, медленно выдохнул, кивнул. Опустил голову.
— Я тоже не желаю подвергать риску Зажжение, хоть я и не такая фанатичка, как эти твои неангелы. Я не хочу, чтобы в оставшиеся дни нам задали слишком много неприятных вопросов. Сейчас это ни к чему, если учесть, как хорошо поработали ирландцы и какие высокие у нас рейтинги.
Энди поднял голову и посмотрел на мать в упор. Его глаза превращались в оленьи.
— Так что я подожду до следующей субботы, — сказала Розмари. — До первого января. Но прежде мне на глаза не попадайся. А там, глядишь, все как-нибудь само уладится.
— А мы… зажжем свечи вместе? — спросил Энди. Несколько секунд она молчала.
— В парке?
— Нет, — ответил он. — И не в церкви абиссинских баптистов или где-нибудь еще. Я не хочу никакой шумихи… Думаю, лучше всего будет подняться наверх, ко мне. И Джо там будет, я ведь знаю, ты иначе не согласишься. Оттуда, с высоты птичьего полета, увидим весь праздник. У меня большая телестудия — ты, должно быть, видела рекламу, — можно смотреть все каналы. Честно, это самый лучший способ увидеть все и вся.
Розмари глубоко вздохнула:
— Я тебе позвоню.
Он кивнул, повернулся и направился в прихожую.
— Забери майолику, — бросила вслед она.
— О, мама…
— Забери, Энди. Это ведь не ты покупал, а они. А мне такие подарки не нужны. Ни от них, ни от тебя.
Он подошел к кофейному столику, одной ладонью смахнул «Энди» на другую. Зажал под мышкой, как дешевую книжку, и вышел из номера, затворив за собой дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54