На это ты как ответишь, бригадир? Вот разогни-ка вопросец! – глухо говорит Силантьев – мешает шапка, положенная на лицо, чтобы не досаждал свет.
– Если мы согласимся, нам профсоюз не указ! – запальчиво вмешивается Никита Федорович. – Мы, как говорится, сами себе владыки. Я, товарищи, предлагаю понатужиться… Вот ежели бы, к примеру, не до шести работать, а до восьми, дело, как говорится, пойдет по-другому! А? – вертит он головой, но слова старика, как и слова бригадира, повисают в молчании. Только Михаил Силантьев после длинной паузы замечает:
– Здрасьте! Дураку понятно, что, если взять сверхурочные, по-другому дело пойдет!
Другие лесозаготовители молчат. Молчит и Георгий Раков, видимо, ждет, когда заговорят другие. Но они неподвижны, а Федор Титов сосредоточенно строгает палочку. Рядом с ним сидит Петр Удочкин и следит за руками Федора.
– Ну вот что, товарищи! – сурово произносит Раков. – Я до обеда говорить не хотел… Моя машина вышла из строя… Пробило бобину! – поясняет он и отвертывается, чтобы не замет или, как у него нервно вздрагивают губы.
– А запасная? – тугим голосом спрашивает бригадир, чуть-чуть приподнявшись.
– Нет запасной!
– Врешь! – кричит Семенов.
– Не взяли, Гриша! – отвечает Раков. – Раз в сто лет пробивает бобину.
– Ой, мамочка моя! – восклицает Дарья, прижимая руки к груди.
Что такое бобина, зачем нужна, она не знает, но по напряженным лицам лесозаготовителей, по бледности, залившей Семенова, понимает: случилось серьезное, тяжелое, такое серьезное, что может разрушить наладившуюся жизнь в Глухой Мяте, и люди станут другими, и все станет другим. Опытом недлинной жизни понимает Дарья серьезность случившегося и поэтому пугается:
– Ой, мамочка!
– Врешь! – кричит Семенов и срывается с брезента. За ним вскакивают Силантьев, Титов, Удочкин, парни-десятиклассники, Дарья. Механик Изюмин откладывает в сторону книгу, помедлив, закрывает ее, аккуратно укладывает в карман и только после этого идет на лесосеку. Идет тихо и о чем-то думает.
7
Трактору Георгия Ракова – стыдно.
Виновато подобрав под себя гусеницы, ссутулясь, виновато смотрит на лесозаготовителей потухшими фарами. Он неподвижен и холоден, он намертво притулился к сосне, опав мотором в яму, и от этого кажется особенно жалким. Уныло зияет пустота кабины, погасли красные огоньки, и только из бункера, едва приметный, клубится дымок – машина делает последние вздохи.
Семенов подбегает к трактору, обдираясь, проскальзывает крупным телом в кабину, зло срывает капот и сует голову в мотор.
– Крутаните! – исступленно кричит он.
Ему не видно, кто берется за ручку, но после крика коленчатый вал сразу же поворачивается – смачно цокают поршни, лопнувшим пузырем хлопает такт. Семенову некогда – он не прислоняет свечу к металлической массе, а сжимает ее пальцами, чтобы всем телом ощутить больной укол электрического разряда.
– Еще крутаните!
Тело напрягается. Забыв о том, что удар током может выбить из кабины, Семенов ждет его, но пальцы ощущают только тепло неостывшей свечи. Поршни цокают безостановочно – ручку крутит, видимо, сильный человек, – но Семенов не чувствует ничего. Он выскакивает из кабины, кричит на всю лесосеку:
– Федька, Федька, Титов!
Все забывает, все прощает он Федору в надежде, что у него есть запасная бобина.
– Нет у меня бобины! – отвечает Титов, вращающий ручку.
Семенов вылезает из трактора, прислоняется к гусенице…
Тяжел удар, нанесенный бригадиру. Второй за день: утром, расплескав, раздавив землю, пришла весна; после обеда встал трактор. Один за одним валятся на бригадира тяжелые, как смолевые бревна, удары, и от этого пухнет голова, наливается звоном. Ни мысли в ней, ни желания думать. Что делать? А ничего!
Глубочайшее безразличие ко всему охватывает Григория. Вались все к чертовой матери! Пропадай пропадом! Встал трактор – ну и что ж! Будем работать с одним. Пришла такая весна – а он при чем, он не распоряжается погодой, – будем работать столько, сколько позволит время! К чертовой матери! Он не сам вызвался в бригадиры, а назначили! Он – тракторист, обыкновенный тракторист, как Федор, как Георгий, он такой же рабочий, как и все в Глухой Мяте. Его дело сидеть за рычагами, а не ломать голову над расчетами, выберут Глухую Мяту или не выберут, и не его дело агитировать лесозаготовителей перейти на сверхурочные. Сами не маленькие, должны понимать государственные интересы: они такие же рабочие, как и он. Они тоже – рабочий класс!
К дьяволу все! К чертям собачьим! Пусть другие ломают голову…
Покрасневшими глазами смотрит Семенов на товарищей, молча окруживших машину. Стоят, сочувствуют вроде, а когда заговорил о сверхурочных, отмалчивались, прятали взгляды, поговаривали о профсоюзе. Как за кобылий хвост, ухватились за свои права, забыв о государстве. Сейчас тоже помалкивают, выжидают, какое решение примет он, Семенов. А он никакого решения принимать не будет! Вот так! Маракуйте сами, не маленькие!..
– Не шепчитесь! – вдруг обрушивается на парней-десятиклассников Григорий, заметив, что они о чем-то переговариваются. – Говорите громко! Что предлагаете?
– Нужно перемотать индукционную катушку, – говорит Борис.
Вот оно! Вот как! Не по-простому, не по-рабочему сказано – не бобину, а по-ученому – индукционную катушку. Как же, будущие инженеры! После обеда шептались за его спиной, советовались, дрожали от страха, что некогда будет заниматься, а теперь – перемотать индукционную катушку! Как это – перемотать? Кто ее будет перематывать?
– Значит, перемотать предлагаете? – спрашивает Семенов парней. – Индукционную катушку перемотать… Сами будете перематывать или другим прикажете?
– Полегче, товарищ Семенов! – вспыхивает Борис, уловив в голосе бригадира издевательские интонации. – Полегче!
– А вы не болтайте! – прикрикивает на парней Раков. – Вы дело предлагайте! Как вы ее перемотаете?
Семенов усмехается. Вот вам! Получите от простого тракториста, от неученого. В ремонтных мастерских и то не всегда удается перематывать бобины, а они – в лесу, в Глухой Мяте, где и куска провода-то не найдешь!
Бригадир смотрит на парней с ненавистью. Эка вырядились! В лыжных костюмчиках, в толстокожих ботинках! Вывесили на стенку расписание, по четыре раза в день моются, скребутся, как кошки.
– Перемотчики! – дрожа от ярости, бросает им Семенов.
Парни дружно, враз поворачиваются и уходят от трактора – спортивным шагом, чуть раскачиваясь. Разного роста, разные фигурами, но похожие движениями, затылками, подбритыми по-спортивному. Вот так же уходили они из комнаты, когда бузотерил пьяный Титов.
– Видел? – передергивается Григорий и плечом показывает Ракову на парней.
– Видел! – отвечает Георгий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
– Если мы согласимся, нам профсоюз не указ! – запальчиво вмешивается Никита Федорович. – Мы, как говорится, сами себе владыки. Я, товарищи, предлагаю понатужиться… Вот ежели бы, к примеру, не до шести работать, а до восьми, дело, как говорится, пойдет по-другому! А? – вертит он головой, но слова старика, как и слова бригадира, повисают в молчании. Только Михаил Силантьев после длинной паузы замечает:
– Здрасьте! Дураку понятно, что, если взять сверхурочные, по-другому дело пойдет!
Другие лесозаготовители молчат. Молчит и Георгий Раков, видимо, ждет, когда заговорят другие. Но они неподвижны, а Федор Титов сосредоточенно строгает палочку. Рядом с ним сидит Петр Удочкин и следит за руками Федора.
– Ну вот что, товарищи! – сурово произносит Раков. – Я до обеда говорить не хотел… Моя машина вышла из строя… Пробило бобину! – поясняет он и отвертывается, чтобы не замет или, как у него нервно вздрагивают губы.
– А запасная? – тугим голосом спрашивает бригадир, чуть-чуть приподнявшись.
– Нет запасной!
– Врешь! – кричит Семенов.
– Не взяли, Гриша! – отвечает Раков. – Раз в сто лет пробивает бобину.
– Ой, мамочка моя! – восклицает Дарья, прижимая руки к груди.
Что такое бобина, зачем нужна, она не знает, но по напряженным лицам лесозаготовителей, по бледности, залившей Семенова, понимает: случилось серьезное, тяжелое, такое серьезное, что может разрушить наладившуюся жизнь в Глухой Мяте, и люди станут другими, и все станет другим. Опытом недлинной жизни понимает Дарья серьезность случившегося и поэтому пугается:
– Ой, мамочка!
– Врешь! – кричит Семенов и срывается с брезента. За ним вскакивают Силантьев, Титов, Удочкин, парни-десятиклассники, Дарья. Механик Изюмин откладывает в сторону книгу, помедлив, закрывает ее, аккуратно укладывает в карман и только после этого идет на лесосеку. Идет тихо и о чем-то думает.
7
Трактору Георгия Ракова – стыдно.
Виновато подобрав под себя гусеницы, ссутулясь, виновато смотрит на лесозаготовителей потухшими фарами. Он неподвижен и холоден, он намертво притулился к сосне, опав мотором в яму, и от этого кажется особенно жалким. Уныло зияет пустота кабины, погасли красные огоньки, и только из бункера, едва приметный, клубится дымок – машина делает последние вздохи.
Семенов подбегает к трактору, обдираясь, проскальзывает крупным телом в кабину, зло срывает капот и сует голову в мотор.
– Крутаните! – исступленно кричит он.
Ему не видно, кто берется за ручку, но после крика коленчатый вал сразу же поворачивается – смачно цокают поршни, лопнувшим пузырем хлопает такт. Семенову некогда – он не прислоняет свечу к металлической массе, а сжимает ее пальцами, чтобы всем телом ощутить больной укол электрического разряда.
– Еще крутаните!
Тело напрягается. Забыв о том, что удар током может выбить из кабины, Семенов ждет его, но пальцы ощущают только тепло неостывшей свечи. Поршни цокают безостановочно – ручку крутит, видимо, сильный человек, – но Семенов не чувствует ничего. Он выскакивает из кабины, кричит на всю лесосеку:
– Федька, Федька, Титов!
Все забывает, все прощает он Федору в надежде, что у него есть запасная бобина.
– Нет у меня бобины! – отвечает Титов, вращающий ручку.
Семенов вылезает из трактора, прислоняется к гусенице…
Тяжел удар, нанесенный бригадиру. Второй за день: утром, расплескав, раздавив землю, пришла весна; после обеда встал трактор. Один за одним валятся на бригадира тяжелые, как смолевые бревна, удары, и от этого пухнет голова, наливается звоном. Ни мысли в ней, ни желания думать. Что делать? А ничего!
Глубочайшее безразличие ко всему охватывает Григория. Вались все к чертовой матери! Пропадай пропадом! Встал трактор – ну и что ж! Будем работать с одним. Пришла такая весна – а он при чем, он не распоряжается погодой, – будем работать столько, сколько позволит время! К чертовой матери! Он не сам вызвался в бригадиры, а назначили! Он – тракторист, обыкновенный тракторист, как Федор, как Георгий, он такой же рабочий, как и все в Глухой Мяте. Его дело сидеть за рычагами, а не ломать голову над расчетами, выберут Глухую Мяту или не выберут, и не его дело агитировать лесозаготовителей перейти на сверхурочные. Сами не маленькие, должны понимать государственные интересы: они такие же рабочие, как и он. Они тоже – рабочий класс!
К дьяволу все! К чертям собачьим! Пусть другие ломают голову…
Покрасневшими глазами смотрит Семенов на товарищей, молча окруживших машину. Стоят, сочувствуют вроде, а когда заговорил о сверхурочных, отмалчивались, прятали взгляды, поговаривали о профсоюзе. Как за кобылий хвост, ухватились за свои права, забыв о государстве. Сейчас тоже помалкивают, выжидают, какое решение примет он, Семенов. А он никакого решения принимать не будет! Вот так! Маракуйте сами, не маленькие!..
– Не шепчитесь! – вдруг обрушивается на парней-десятиклассников Григорий, заметив, что они о чем-то переговариваются. – Говорите громко! Что предлагаете?
– Нужно перемотать индукционную катушку, – говорит Борис.
Вот оно! Вот как! Не по-простому, не по-рабочему сказано – не бобину, а по-ученому – индукционную катушку. Как же, будущие инженеры! После обеда шептались за его спиной, советовались, дрожали от страха, что некогда будет заниматься, а теперь – перемотать индукционную катушку! Как это – перемотать? Кто ее будет перематывать?
– Значит, перемотать предлагаете? – спрашивает Семенов парней. – Индукционную катушку перемотать… Сами будете перематывать или другим прикажете?
– Полегче, товарищ Семенов! – вспыхивает Борис, уловив в голосе бригадира издевательские интонации. – Полегче!
– А вы не болтайте! – прикрикивает на парней Раков. – Вы дело предлагайте! Как вы ее перемотаете?
Семенов усмехается. Вот вам! Получите от простого тракториста, от неученого. В ремонтных мастерских и то не всегда удается перематывать бобины, а они – в лесу, в Глухой Мяте, где и куска провода-то не найдешь!
Бригадир смотрит на парней с ненавистью. Эка вырядились! В лыжных костюмчиках, в толстокожих ботинках! Вывесили на стенку расписание, по четыре раза в день моются, скребутся, как кошки.
– Перемотчики! – дрожа от ярости, бросает им Семенов.
Парни дружно, враз поворачиваются и уходят от трактора – спортивным шагом, чуть раскачиваясь. Разного роста, разные фигурами, но похожие движениями, затылками, подбритыми по-спортивному. Вот так же уходили они из комнаты, когда бузотерил пьяный Титов.
– Видел? – передергивается Григорий и плечом показывает Ракову на парней.
– Видел! – отвечает Георгий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57