Дружеская поддержка никогда не мешает.
– Интересно, Боллинджер знал, куда вы направляетесь?
– Откуда ему знать? С того места даже гостиницы не видно.
– То есть вы уверены, что о нашем сотрудничестве никто из посторонних не знает?
– Не знает и не узнает, мистер Лэндор. Никто, даже… – Он замолчал, справляясь с поднявшейся внутри волной чувств. – Даже она.
Затем По мотнул головой и уже своим привычным голосом добавил:
– Вы так и не спросили, почему я собрался к вам.
– Скорее всего, хотели сообщить мне очередную порцию новостей.
– Верно.
Он вдруг принялся шарить во всех своих карманах. Прошла минута, прежде чем По извлек наружу листок бумаги. Благоговейно, будто внутри скрывалась священная реликвия, он развернул бумагу.
Я мог бы догадаться заранее. Блеск его глаз должен был бы подсказать мне это. Но подспудно я продолжал думать о недавней стычке с Боллинджером и потому просто взял у По листок и начал читать:
Исторгая безумные звуки,
Она руки простерла с мольбой.
Завладел мною глаз голубой.
Девы-призрака глаз голубой.
«Леонора, ответь, как попала
Ты сюда, в эту глушь, в эту даль,
В эту Богом забытую даль?»
«Дать ответ?» – встрепенулось
созданье,
Содрогаясь от страшного знанья.
«Ад кромешный. Его притязанья
Мной владеют. Отпустят едва ль
Мою бедную душу… Едва ль».
Слова дрожали и качались в такт пламени фонаря. Я не знал, что ответить По. Напрасно я напрягал мозг. Мысли ускользали. Я перестал гоняться за ними и просто сказал:
– Замечательно. Я не шучу, мой юный друг. Очень здорово.
Он рассмеялся, как обрадованный ребенок.
– Спасибо вам, мистер Лэндор. Я обязательно скажу матери, что вам понравилось.
Рассказ Гэса Лэндора
21
С 22 по 25 ноября
Время перевалило за полночь, когда в дверь моего номера постучали. Кадет По? Вряд ли, я знал его манеру стучаться. Этот стук был громче и требовательнее. Кто ж мог явиться ко мне так поздно? Честно скажу, предчувствия были не из приятных, но мне не оставалось иного, как выскочить из постели и открыть дверь.
У меня отлегло от сердца. То была не Фемида, а всего-навсего Пэтси. Половина ее скрывалась под теплым шерстяным шарфом. Из ноздрей шел пар (мистер Козенс не считал нужным отапливать гостиничные коридоры).
– Впусти меня, – сказала она.
Нет, мне не почудилось. Пэтси, настоящая, живая Пэтси, по которой я успел соскучиться.
– Я тут приносила ребятам виски.
– А для меня что-нибудь осталось?
Честно говоря, я хотел не столько виски, сколько ее. Такое искушение. Не скрою, читатель, я просто прыгнул на Пэтси, а она… ангельское создание… позволила уложить себя и только усмехалась, наблюдая, как я ее раздеваю. Из всех стадий нашей любовной игры эта мне нравилась больше всего – слой за слоем освобождать ее тело от кофт, юбок, чулок, башмаков. Затем наступал черед нижнего белья, и с каждой расстегнутой пуговицей мое возбуждение нарастало. И хотя я знал, что увижу в конце, у меня все равно дрожали руки.
И вот Пэтси осталась в своем естестве: ничего, кроме фарфоровой белизны ее тела.
– Эту руку сюда, Гэс, – как всегда командовала Пэтси. – Чуть выше… Теперь хорошо.
На сей раз нам понадобилось больше времени. Нужно было приноровиться к новым условиям. Думаю, никогда еще гостиничная кровать не издавала столько скрипов, доносившихся отовсюду… Мы лежали, уставшие и разгоряченные. Пэтси привычно расположилась на моей руке. Вскоре моя добрая фея уснула. Я еще немного полежал, слушая ее ровное дыхание, затем осторожно высвободил свою руку и встал.
Меня ждал дневник Лероя Фрая. Я зажег свечу, распрямил страницы записной книжки с золотым обрезом и погрузился в работу.
Беспрерывные ряды мелких букв. Я развязывал узелок за узелком, и черная вязь обретала смысл. Так прошло часа полтора. Неожиданно я почувствовал у себя на плечах руки Пэтси.
– Какая красивая записная книжка. Что в ней, Гэс?
– Слова. Много слов, – ответил я.
Я отложил карандаш и потер уставшие глаза. Пэтси встала сзади, обнимая меня за шею.
– Это хорошие слова? – совсем по-детски спросила она.
Есть и хорошие. Я узнал о многом: о теории стрельбы, о ракетах Конгрева, даже о Боге. Но, оказывается, больше всего Фраю хотелось вернуться в свой родной штат Кентукки, где холод не пробирает до костей. Удивительно, насколько скучным может быть дневник.
– Только не мой, – сказала Пэтси.
– Ты… – Я уставился на нее, как мальчишка на лоток со сластями. – Ты ведешь дневник?
Она тоже долго смотрела на меня, затем покачала головой.
– Но если бы вела, ты бы над ним не зевал.
А впрочем, чему тут удивляться? Все вокруг что-то пишут. По сочиняет стихи и превращает свои отчеты в образцы высокой прозы. Профессор Папайя не расстается со своей записной книжкой. А знаменитый кондуит лейтенанта Локка? Говорят, даже капитан Хичкок ведет дневник. Странная у меня выстраивалась цепочка: каракули Лероя Фрая, гравюра шабаша ведьм из профессорской книги, газеты на столе полковника Тайера, газеты под носом Слепца Джаспера… Бесконечные нагромождения слов, и в каждом – ни крупицы правды. Они лишь свистят и чирикают, словно птицы в клетках у Папайи…
«Тебе обязательно нужно начать вести дневник, Пэтси», – подумал я.
– Может, снова ляжем? – шепотом предложила она.
– М-м-м…
Мне вдруг показалось, что я нашел новый способ расшифровки абракадабры Фрая. Мысли завертелись вокруг него. Пэтси вопросительно глядела на меня.
– Ты ложись. Я тоже скоро лягу, – пообещал я.
«Новый способ» лишь дурачил меня, как блуждающий болотный огонек. Кончилось тем, что я уснул прямо на стуле. Когда я проснулся, было уже утро. Пэтси исчезла, оставив слова, нацарапанные крупными буквами в моей записной книжке: «Гэс, одевайся теплее. На улице холодно».
Пэтси не ошиблась: вторник выдался холодным. День сменился таким же холодным вечером.
На следующее утро в Вест-Пойнте обнаружили исчезновение кадета первого класса Рендольфа Боллинджера. Он не вернулся из караула.
Начавшиеся поиски длились не более двадцати минут, а потом вмешалась погода. С небес хлынул ледяной дождь. Его стена плотно накрыла Нагорья. Пронзительный холод и отчаянная сырость не остановили бы людей. Их остановила гудящая, свистящая мгла. Видимость сократилась до одного-двух футов. Лошади и мулы отказывались идти. Наконец было решено поиски временно прекратить и возобновить сразу же, как только погода немного улучшится.
Но погода и не думала улучшаться. Ледяная крупа падала все утро. Она стучала по крышам и козырькам окон, шелестела в водосточных трубах и чиркала по стенам. Казалось, это будет продолжаться вечно. Стук и царапанье ледяных шариков не замолкали ни на минуту. Я сидел в гостиничном номере и чувствовал, что постепенно схожу с ума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
– Интересно, Боллинджер знал, куда вы направляетесь?
– Откуда ему знать? С того места даже гостиницы не видно.
– То есть вы уверены, что о нашем сотрудничестве никто из посторонних не знает?
– Не знает и не узнает, мистер Лэндор. Никто, даже… – Он замолчал, справляясь с поднявшейся внутри волной чувств. – Даже она.
Затем По мотнул головой и уже своим привычным голосом добавил:
– Вы так и не спросили, почему я собрался к вам.
– Скорее всего, хотели сообщить мне очередную порцию новостей.
– Верно.
Он вдруг принялся шарить во всех своих карманах. Прошла минута, прежде чем По извлек наружу листок бумаги. Благоговейно, будто внутри скрывалась священная реликвия, он развернул бумагу.
Я мог бы догадаться заранее. Блеск его глаз должен был бы подсказать мне это. Но подспудно я продолжал думать о недавней стычке с Боллинджером и потому просто взял у По листок и начал читать:
Исторгая безумные звуки,
Она руки простерла с мольбой.
Завладел мною глаз голубой.
Девы-призрака глаз голубой.
«Леонора, ответь, как попала
Ты сюда, в эту глушь, в эту даль,
В эту Богом забытую даль?»
«Дать ответ?» – встрепенулось
созданье,
Содрогаясь от страшного знанья.
«Ад кромешный. Его притязанья
Мной владеют. Отпустят едва ль
Мою бедную душу… Едва ль».
Слова дрожали и качались в такт пламени фонаря. Я не знал, что ответить По. Напрасно я напрягал мозг. Мысли ускользали. Я перестал гоняться за ними и просто сказал:
– Замечательно. Я не шучу, мой юный друг. Очень здорово.
Он рассмеялся, как обрадованный ребенок.
– Спасибо вам, мистер Лэндор. Я обязательно скажу матери, что вам понравилось.
Рассказ Гэса Лэндора
21
С 22 по 25 ноября
Время перевалило за полночь, когда в дверь моего номера постучали. Кадет По? Вряд ли, я знал его манеру стучаться. Этот стук был громче и требовательнее. Кто ж мог явиться ко мне так поздно? Честно скажу, предчувствия были не из приятных, но мне не оставалось иного, как выскочить из постели и открыть дверь.
У меня отлегло от сердца. То была не Фемида, а всего-навсего Пэтси. Половина ее скрывалась под теплым шерстяным шарфом. Из ноздрей шел пар (мистер Козенс не считал нужным отапливать гостиничные коридоры).
– Впусти меня, – сказала она.
Нет, мне не почудилось. Пэтси, настоящая, живая Пэтси, по которой я успел соскучиться.
– Я тут приносила ребятам виски.
– А для меня что-нибудь осталось?
Честно говоря, я хотел не столько виски, сколько ее. Такое искушение. Не скрою, читатель, я просто прыгнул на Пэтси, а она… ангельское создание… позволила уложить себя и только усмехалась, наблюдая, как я ее раздеваю. Из всех стадий нашей любовной игры эта мне нравилась больше всего – слой за слоем освобождать ее тело от кофт, юбок, чулок, башмаков. Затем наступал черед нижнего белья, и с каждой расстегнутой пуговицей мое возбуждение нарастало. И хотя я знал, что увижу в конце, у меня все равно дрожали руки.
И вот Пэтси осталась в своем естестве: ничего, кроме фарфоровой белизны ее тела.
– Эту руку сюда, Гэс, – как всегда командовала Пэтси. – Чуть выше… Теперь хорошо.
На сей раз нам понадобилось больше времени. Нужно было приноровиться к новым условиям. Думаю, никогда еще гостиничная кровать не издавала столько скрипов, доносившихся отовсюду… Мы лежали, уставшие и разгоряченные. Пэтси привычно расположилась на моей руке. Вскоре моя добрая фея уснула. Я еще немного полежал, слушая ее ровное дыхание, затем осторожно высвободил свою руку и встал.
Меня ждал дневник Лероя Фрая. Я зажег свечу, распрямил страницы записной книжки с золотым обрезом и погрузился в работу.
Беспрерывные ряды мелких букв. Я развязывал узелок за узелком, и черная вязь обретала смысл. Так прошло часа полтора. Неожиданно я почувствовал у себя на плечах руки Пэтси.
– Какая красивая записная книжка. Что в ней, Гэс?
– Слова. Много слов, – ответил я.
Я отложил карандаш и потер уставшие глаза. Пэтси встала сзади, обнимая меня за шею.
– Это хорошие слова? – совсем по-детски спросила она.
Есть и хорошие. Я узнал о многом: о теории стрельбы, о ракетах Конгрева, даже о Боге. Но, оказывается, больше всего Фраю хотелось вернуться в свой родной штат Кентукки, где холод не пробирает до костей. Удивительно, насколько скучным может быть дневник.
– Только не мой, – сказала Пэтси.
– Ты… – Я уставился на нее, как мальчишка на лоток со сластями. – Ты ведешь дневник?
Она тоже долго смотрела на меня, затем покачала головой.
– Но если бы вела, ты бы над ним не зевал.
А впрочем, чему тут удивляться? Все вокруг что-то пишут. По сочиняет стихи и превращает свои отчеты в образцы высокой прозы. Профессор Папайя не расстается со своей записной книжкой. А знаменитый кондуит лейтенанта Локка? Говорят, даже капитан Хичкок ведет дневник. Странная у меня выстраивалась цепочка: каракули Лероя Фрая, гравюра шабаша ведьм из профессорской книги, газеты на столе полковника Тайера, газеты под носом Слепца Джаспера… Бесконечные нагромождения слов, и в каждом – ни крупицы правды. Они лишь свистят и чирикают, словно птицы в клетках у Папайи…
«Тебе обязательно нужно начать вести дневник, Пэтси», – подумал я.
– Может, снова ляжем? – шепотом предложила она.
– М-м-м…
Мне вдруг показалось, что я нашел новый способ расшифровки абракадабры Фрая. Мысли завертелись вокруг него. Пэтси вопросительно глядела на меня.
– Ты ложись. Я тоже скоро лягу, – пообещал я.
«Новый способ» лишь дурачил меня, как блуждающий болотный огонек. Кончилось тем, что я уснул прямо на стуле. Когда я проснулся, было уже утро. Пэтси исчезла, оставив слова, нацарапанные крупными буквами в моей записной книжке: «Гэс, одевайся теплее. На улице холодно».
Пэтси не ошиблась: вторник выдался холодным. День сменился таким же холодным вечером.
На следующее утро в Вест-Пойнте обнаружили исчезновение кадета первого класса Рендольфа Боллинджера. Он не вернулся из караула.
Начавшиеся поиски длились не более двадцати минут, а потом вмешалась погода. С небес хлынул ледяной дождь. Его стена плотно накрыла Нагорья. Пронзительный холод и отчаянная сырость не остановили бы людей. Их остановила гудящая, свистящая мгла. Видимость сократилась до одного-двух футов. Лошади и мулы отказывались идти. Наконец было решено поиски временно прекратить и возобновить сразу же, как только погода немного улучшится.
Но погода и не думала улучшаться. Ледяная крупа падала все утро. Она стучала по крышам и козырькам окон, шелестела в водосточных трубах и чиркала по стенам. Казалось, это будет продолжаться вечно. Стук и царапанье ледяных шариков не замолкали ни на минуту. Я сидел в гостиничном номере и чувствовал, что постепенно схожу с ума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126