– Ты останешься здесь! В Сибирь ты с нами не пойдешь! Я не дозволю!
А она не менее упрямо твердила свое:
– Я ж посыльный у Ермака. И вообще – ты ж в поход идешь!
– Но я-то мужик! – кричал отчаявшийся уже Иван Матвеевич.
Лучше бы он этого не говорил. Марьянка улыбалась ему, ямочки танцевали на щеках, а голубые глазищи хитро блестели. Машков прекрасно знал, почему девушка хихикает, и только скрипел зубами с досады.
– Ты ж против душегубства! – срывал Иван голос в крике. – А мы туда идем, чтобы убивать!
– Знаю, Иван Матвеевич. Именно поэтому я пойду с вами. Я помешаю убивать тебе!
– Снова меня из седла выталкивать собираешься? – прищурился Иван.
– Ну, если другой возможности не будет, я так и сделаю, старинушка.
– И добычу мне брать не позволишь?
– Зачем тебе чужие залатанные сапоги?
– Господи, будь оно все неладно, будь оно трижды клято, это Новое Опочково! – возмущенно пробормотал Машков, сжимая кулаки.
– Поздно проклинать-то! Не вы ли его дотла пожгли, а меня при этом с собой прихватили? Ты ж меня сам добычей называл! – Марьянка звонко рассмеялась, и сердце Ивана сжалось от привычной уже боли. – Вот и таскай свою добычу за собой, Ванюша! Я у тебя как болячка, от которой уже не излечишься никогда. А любовь она и есть болячка.
– Когда-нибудь я разорву тебя в клочья, – мрачно пообещал Машков. – Вот радость будет!
– Нет, не разорвешь. Ты будешь целовать меня, ты будешь нежен со мной, – усмехнулась Марьянка и мечтательно потянулась. Грудь натянула ткань рубахи. И Иван судорожно сглотнул комок в горле.
– Когда? – прошептал он завороженно. – Когда, роза моя золотая? Когда, чертовка?
– Когда-нибудь, – отозвалась она, опуская белокурую голову набок и лукаво поглядывая на него. – Когда ты придешь ко мне из завоеванного города с пустыми руками.
25 августа 1580 года к берегу Чусовой пристали ладьи.
У строгановского воинства, несмотря на предстоящий путь по воде на лодках да без лошадей, было отличное настроение.
Присутствие Александра Григорьевича Лупина в ватаге никого не удивило: вместе с казаками Ермака в поход шла маленькая армия охотников, бродяг, строгановских приказчиков, толмачей, сведущих в причудливом лепете остяков, вогулов, татар, тагилов, рыбаков, знавших каждый изгиб местных рек, и… священников!
Духовенство пришло к Ермаку из Успенского монастыря, и отец Вакула все поглядывал на них задумчиво-недовольно. Его «коллеги» заявились с золотыми стягами, пением, словно речь шла не о покорении дикой земли, а о шествии пасхальном. Даже епископ монастыря Успенского соизволил пожаловать – не для того, конечно, чтобы в Сибирь отправляться, а чтоб благословить смельчаков, а вместе с ними и прощально голосивших баб. Он говорил о крестовом походе за веру, об изгнании «злого царя» Кучума, о том, что пора бы уж принести в земли языческие, басурманские крест православный. О соболях, лисах чернобурых, куницах, бобрах и белках сегодня никто не говорил. Любой завоевательный поход всегда стыдливо прикроется благими намерениями.
И вот ватага в тысячу человек разместилась на ладьях, с оружием, тремя пушками, пищалями, провиантом. Машков безбожно бранился, ерошил волосы и косился на Марьянку.
– Если что не по тебе, давай сбежим, уйдем на юг, – надвинула на брови неизменную шапчонку девушка.
С берега махал руками Ермак, ему срочно потребовался верный посыльный.
– Бросить Ермака? Обмануть товарищей? Да никогда! – возмущенно закричал Машков.
– Ну, тогда терпи… – хмыкнула Марьянка.
Первого сентября под нестройное пение начался легендарный поход.
– Ступайте с миром! – сказал на прощание Ермаку Никита Строганов, крепко обнимая атамана, как брата, и троекратно расцеловав его в щеки. Для Строгановых поход по-прежнему казался жутко авантюрным предприятием с минимальными шансами на успех. Сколь воинственней казался Ермак, столь неувереннее становились купцы Строгановы. Они играли ва-банк… но как же часто в те годы Строгановы все ставили на карту – и всегда выигрывали!
Но на этот раз они вели игру вслепую. С одним лишь козырем в кармане: Ермаком Тимофеевичем, не боявшимся ни Бога, ни черта.
Вот только достаточно ли этого козыря, чтобы покорить бескрайнюю Сибирь?
Прощание казаков с лошадьми было просто душераздирающим. Каждый казак подходил к своей лошади, обнимал ее за шею и горько плакал, не стыдясь своих слез. Слезы стекали на бороды, а казаки тихо шептали что-то ласковое своим верным четвероногим товарищам. Слова, которые они так и не смогли сказать ни одной женщине в мире, какой бы красивой она ни была.
И вот, наконец, ватага разместилась на лодках, священники запели очередной хорал. Весла погрузились в пенную воду Чусовой. На первой ладье плыл Ермак, на второй устроились Машков с Марьянкой.
Симеон Строганов повернул коня прочь от берега. Нахмурился: «Шалберники, орда, одно слово, даже спасибочки не сказали за хлеб-соль, мне даже не поклонились, я ли не заботился о них?»
Из-за синего бора вставало ликующее солнце. С полночных стран в небе летели гусиные и лебединые стаи. И казачьи ладьи, уплывшие вдаль, словно лебедиными крыльями белели на золотом солнечном разводье широкими парусами.
– Эх, гулены-вольницы! – покачал головой Симеон. – Хвала Господу, тихо уплыли сии буйственные люди. А может, к добру это? Кучуму не до нас будет, и его грабежники не полезут за Пояс Каменный…
Невольно оборачивался старик на реку. Паруса становились все меньше, все призрачнее… Еще немного, и они совсем растают в синей дали…
Холодный ветер хлестал их по лицам, и хоть солнце припекало, в воздухе чувствовалось дыхание грустной осени. Рядом с Ермаком сидели речной кормчий и отец Вакула. Нестройное пение тысячи глоток, мерные удары весел – воздух над рекой звенел множеством неслыханных здесь прежде звуков.
– Долго мы по этой жуткой реке плыть-то будем? – спросил Ермак у кормчего.
– Да дня через четыре доберемся до Пояса Каменного, – пожилой кормчий с пышной седой бородой обернулся на «флотилию». – Слишком уж много всего понабрали, Ермак Тимофеевич…
– Знаю, старик, – невесело отозвался Ермак, глядя на пенившуюся за бортом воду. – А еще знаю, что возврата нам не будет…
Оказавшись за пределами строгановской крепости, из дисциплинированного воинства казаки вновь превратились в дикое и необузданное «лыцарство», чтобы грабить, лошадей в общем-то и не надобно, а чтобы баб гонять, и пары ног вполне достаточно.
Впрочем, на такие забавы времени в первые три дня у них совершенно не хватало. Чусовая была речонкой опасной, с множеством водоворотов и порогов. Даже пару раз несколько ладей прочно садились на мель. Приходилось прыгать в ледяную воду, выталкивая лодчонки на глубину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55