– Диковина!
Коня подвели, накрытого красной попоной под зеленым шемаханским седлом. Почувствовав на себе ремни, конь собрался, поднял голову, стал баловать, норовя столкнуть конюшего.
– Н-но!
– На таком не стыдно и в Москву въезжать, – тихо сказал Олег и подумал: «Надо просить Мамая – Москвы б не жег. Пущай с меня возьмет, что стоить будет. Грабить – грабь, а разорять не надо. Так и скажу».
Подъехав, спешился у ворот и отдал повода боярин Афанасий Миронов. Сам вошел на княжой двор.
– Доброго здоровья тебе, государь Ольг Иванович, а от князя Дмитрия поклон.
– Князь письмо мое чел?
– Два дни дожидался, пока позвал. Письмо ему прежде того передали.
– Ну?
– Прихожу, а он по двору ходит, коней оглядывает. Как ты нонче.
– Бежать сбирается?
– Да не видать, чтоб бежал. Суровый ходит.
– Ну?
– Ну, кланяюсь я ему, а сам думаю: негоже, мол, так на конюшне твоего посланца принимать. Кланяюсь ему в полупоклон, а он и не поглядел.
– Ну-ну…
– Поклонись, говорит, твоему князю. Так и сказал: «поклонись твоему князю», а по имени-отчеству не величал. А насчет помоги, говорит, скажи: пущай от Мамая сам пасется, а я, мол, Русь сам обороню, пущай, говорит, твой князь Рязань обороняет, я, мол, его письма не ждал, помоги ему не готовил.
– А он что ж, понял, что я его помощи прошу?
– Да ведь, государь, сам посуди – не ему ж на твою руку опираться!
– Что ж он надумал Орде противиться?
– А как же!
– Противиться?
– Я еще там был, как войска почали собираться.
– И много?
– Валом валят, со всех сторон, через все ворота. Боровицкие и те до ночи не запирают, и оттоле-то ополчения идут?
– Кого ж это он набрал?
– А все русские. Со всея Руси.
Олег задумался.
Рязанские войска собирались к Пронску, а оттуда, выждав время, Олег думал вести их в Дубок. Там, в верховьях Дона, его и встретит Мамай либо он, Олег, встретит Мамая.
В это время во двор вошла небольшая толпа людей. Впереди шел Клим.
Клима Олег согнал с княжого двора за ту ночь, когда убежал Кирилл.
Наказывать не стал: Кирилл был добрый мастер. Но думал о Климе часто и всегда с раздражением. С тех пор Клим обжился в кожевенниках – вспомнил старое ремесло да к старому прибавил то, к чему в Орде присмотрелся, вошел у кожевенников в почет.
Воин, вышедший рязанцам навстречу, сказал боярину Кобяку: хотят, мол, с князем говорить. А Клим со своими стоял, ожидая, поодаль.
– А ну, чего скажут? – рассердился Олег. Клим подошел и поклонился.
– А пришли мы, государь, спросить.
– Спроси.
– Слыхали мы: Московский князь скликает воинства на ордынцев. Рязань послала нас, господин Ольг Иванович, проведать: охочь ли ты и мощен ли идтить в тот поход?
– Куда?
– На ордынцев. Весь двор, полный людей, ушей – гулкий, как набат, двор, – внимал этим словам Клима. Не было при себе меча: рассек бы Клима надвое, и это был бы ответ. Но здесь много ушей, а Москва рядом. Покусывая бороду, Олег отвернулся от Клима; глядя поверх крыш, небрежно ответил:
– Все спросил?
– Ждем твоего слова, государь.
– Рать собирается, оружие запасено, а будем ли биться, поглядим.
Время покажет.
– То-то и оно, государь, – нету времени глядеть. Русь биться будет.
– А татары Рязань спалят. Забыл, как было?
– То-то, что не забыл. Город спалят – другой поставим, а Русь спалят – встанем ли?
– Прикажу – встанете!
– Оружия, говоришь, государь, напас? А будет ли кому нести то оружие?
– Забыл, как Москва нас била?
– Это при Скорнищеве-то? – спросил один из пришедших с Климом. – Мы все помним. За дело били, за русское дело били. Потому и побили нас, что их дело правое.
– Ты что это говоришь?
– Сам слышишь!
Олег обернулся, чтоб кивнуть воинам. Но успел опомниться: если бить, надо втайне. Дмитриево ухо длинно.
– Надо будет – кликну. Идите.
Но рязане стояли.
– Ну?
– Ты сперва скажи! – спокойно настаивал Клим.
– Не вашего ума дело.
– Народ, государь, своим умом живет.
– И что ж у него на уме?
– На Орду просимся, а за Орду нас не жди. Это наше слово.
– А ну-ка, пошли отсель. Так и скажите: за кого поведу, за того пойдут!
– Поглядим, князь.
Тут уж бояре, косясь на Олега, кинулись на ходоков и оттеснили их от Олега.
Бледный, он пошел на крыльцо.
– А что ж, как с конем, государь? – спросил конюший.
С ненавистью Олег посмотрел с крыльца вниз во двор – рязане уходили в ворота. За воротами их ждал еще народ; толкались в толпе женщины. Людей было много.
Стиснув зубы, Олег прохрипел:
– Готовьте коня. Понадобится.
– Какое к нему седло-то прилаживать?
– Черкасское, серебряное. А по золотому потники надо подогнать. Оба надобны.
Только дома, в каменных сводах, как в надежной пещере, он мог затаиться от своего города. Терем стоял высоко, князь смотрел на деревянные вырезные и тяжелые брусья города. Коньки крыш теснились ниже Олеговых окон. Подняв глаза, он смотрел, как небо затягивают прозрачные облака.
– К туману, что ль?
Больная нога заныла. Досадливо он потирал ее, словно боль можно стереть и стряхнуть, как пыль.
А конь уже загремел, топая еще не кованными ногами по круглому помосту темного денника. Люди от крыльца расходились, уже забыв о коне, говоря о дерзостной речи кожевенников, разнося ее по городу, по пригородам, по всему княжеству, по всей Руси.
Клим шел спокойно: в эту ночь, еще не забрезжит заря, они пойдут из Рязани.
– Со всех городов, слыхать, уж сходятся. Не мы первые.
– Поглядим, кто придет первее.
– Мамай-то, сказывают, стоит. Ждет.
– И того увидим.
– Да мы уж видывали!
– Еще поглядим.
Вечером к Олегу пришла весть, что через Пронск проехал московский боярин Тютчев. – Чего ему?
– К Мамаю.
– Видно, Дмитрий послал мира просить! А через Пронск чего?
– Заехал будто с сестрой повидаться.
– А есть сестра?
– Сказывали, искал ее там. Не нашел. По городу ходил, воинство наше смотрел, об тебе пытал: на кого, мол, воинство.
– Пронюхал!
Достало сил дохромать до ложни. Как всегда в ярости, хотелось остаться одному.
Глава 43
МАМАЙ
Тютчев в Пронске своими глазами увидел, что Олег от русского дела отпал.
Сухощавый, в черном кафтане, с белыми выпушками, с белыми пятнами седины в черной густой бороде, опрятный, твердой походкой ходил по Пронску московский посол. Разговаривал с воинами, расспрашивал о Мамае и нежданно, перед вечером, когда добрые люди собрались ворота запирать, со всеми спутниками выехал из Пронска.
Он поехал через Рясское поле к Дону.
Прослышав, что Мамай стоял уже у верховьев Дона, Тютчев оставил хана позади и стороной, таясь от татарских разъездов, продолжал ехать на юг. Так он ехал шесть дней.
Наконец перестали гореть ночные костры на краю неба, не стало слышно далеких табунов, и Тютчев выехал на открытую дорогу, повернул коня и, будто торопясь нагнать Орду, заспешил назад к северу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95