Не прочь помириться и с Лехой. Готов даже признать свою вину: надо было ножик дать. Как-никак мы соседи. Каждый день, хочешь не хочешь, будем сталкиваться носом к носу.
Я решил заговорить первым.
— Эй, Леха, — сказал я, — думаешь, не видел, как вчера на последнем уроке пульнул в меня?
Грач прожевал хлеб, почесал плечо и равнодушно спросил:
— Ну и что?
— Прямо в щеку залепил!
— Не помню, — сказал Грач, — в щеку так в щеку.
При этом Грач не смотрит на меня. Будто я не существую. Смотрит на забор, на котором висит наш кувшин. Хлеб он весь съел. Теперь корочку от сала жует. У него зубы белые, крепкие, подметку перемелет.
— И дружку своему Щуке скажи, — продолжаю я, — чтобы рожи мне не корчил, а то живо…
— Что же ты сделаешь? — спрашивает Грач и даже ногой перестает болтать.
— Холку намылю, — говорю я. — Погляди, какие у меня кулаки. Каждый по килограмму!
— Не пугай, — ухмыляется Грач, — а то у меня родимчик приключится.
Пожалуй, Грача напугаешь.
Все-таки я подхожу к забору, беру в правую руку полупудовую гирю и, покраснев от натуги, три раза выжимаю. Я бы мог еще раз выжать, да не решился: вдруг сорвется? Бросив гирю на землю, я посмотрел на Леньку. Он внимательно рассматривал большой палец на левой ноге. Вообще-то, его гирей не удивишь. Он и сам три раза свободно выжмет.
Тут я увидел черного кота. Он неслышно проскользнул в щель между досками и, присев, уставился на меня узкими желтыми глазами. Это был Ленькин кот, Черныш. В другое время я на него и внимания бы не обратил — гуляет киса, и бог с ней, — но сегодня… Я тихонько подобрал с земли камень и запустил в Черныша. Камень ударился о доску, а Черныш, перемахнув через забор, прыгнул к Леньке на бревно.
— Кот-то при чем? — спросил Грач, оставив свой палец в покое. Я и без него знал, что кот ни при чем.
— Он нашего цыпленка сожрал, — сказал я. — Только косточки захрустели.
— У вас и цыплят-то нет.
— В прошлом году были.
— Зато Черныша в прошлом году не было.
Это верно. Черныша тогда и в помине не было. И цыплят никто не ел. И ничьи косточки не хрустели. Это я так, сдуру брякнул.
— Нечего вашему коту делать на нашей территории, — сказал я.
— Минутку! — спрыгнул с бревна Грач и бросился за угол дома. Послышалось тревожное кудахтанье, из картофельной ботвы выскочила наша белая курица и заметалась. Я совсем забыл, что наши куры с утра до вечера хозяйничают у соседей в огороде. Ленька коршуном набросился на белую хохлатку. Схватил за бока и перебросил через забор.
— Принимай своих мародеров! — крикнул он.
И вслед за белой курицей через забор, теряя на лету перья, полетела серая.
— И чтобы я больше их не видел на нашей территории, — заявил Грач. — Не то попадут ко мне в суп!
Грач насмешливо посмотрел на меня и снова уселся на бревно. Решил, что последнее слово осталось за ним. Я оглядел двор, но ничего соседского не обнаружил. Правда, на заборе висел ватник тети Серафимы, Ленькиной матери. Не долго думая, я подскочил к забору и сбросил ватник.
— Глаза мозолит, — сказал я при этом.
Грач тоже не спеша подошел к забору и, привстав на цыпочках, стал пальцем сталкивать с остроконечной доски пузатый глиняный кувшин, который мой отец привез из Витебска.
— Вид портит, — сказал Ленька и во весь рот улыбнулся. Но улыбка тут же соскочила с его лица: кувшин глухо стукнулся о землю, крякнул и раскололся. Теперь пришла моя очередь улыбаться.
— За кувшин-то, Грач, придется монету платить!
Грач стоял по другую сторону забора и мрачно смотрел на кувшин. Настроение его на глазах падало. Леха жил вдвоем с матерью, и нельзя было сказать, что у них денег куры не клюют.
— Три рубля стоит, — злорадствовал я.
— Такой здоровый — и на тебе, развалился, — сокрушался Грач.
— Тебя чем тетя Серафима лупит, ремнем или веревкой?
Ленька поднял голову и в упор посмотрел на меня. Взгляд его не каждый мог выдержать. Это не глаза, а угли, с огнем внутри.
— Барахло ты, — негромко сказал он.
Я хотел сказать Грачу: мол, не проябедаю матери, что это он разбил кувшин. Кувшин и сам мог свалиться. Петух, например, прыгнул на него и опрокинул. Или этот же кот Черныш. И еще я хотел сказать Грачу, что давай помиримся и снова будем сидеть за одной партой…
И ничего не сказал. Не успел. Ленька одернул свою желтую майку и ушел в избу.
Кувшин — это чепуха. Нужно, так отец другой привезет. А вот где я теперь найду такого дружка, как Ленька Грач?
3. ОБЛАКО НАД ЛЕСОМ
Я положил в сумку зубную щетку, мыльницу, порошок и застегнул ремень. Эту большую кирзовую сумку я знал давно. Мог с закрытыми глазами сказать, что и где лежит. Бритвенный прибор и складное зеркало в первом отделении. Здесь же полотенце, папиросы и зубная щетка с порошком. Во втором отделении — старые газеты, «Огонек» и справочник по технической эксплуатации и сигнализации железных дорог. Газеты отец просматривал, а потом заворачивал в них всякую всячину. В справочник заглядывал редко, но всегда возил с собой. Мало ли что может случиться: вдруг ревизор в пути учинит экзамен? Из всех журналов отец больше всего уважал «Огонек». Там печатались повести про шпионов. С продолжением. В третьем отделении, самом большом, ничего не было. Зато, когда отец возвращался из поездки, там было много пакетов. Городские покупки.
Я собирал отца в очередную поездку.
Он встал из-за стола, отпустил широкий ремень на две дырки.
— Щи наваристые, — сказал он. — И баранина ничего. Жирновата, правда.
— Какую привез, — заметила мать, убирая со стола.
— В Полоцке жирная баранина, — сказал отец. — В Витебске — постнее.
Мой отец любит поесть. Он мог съесть две тарелки первого и две второго. И чаю выпить четыре стакана. Ростом он был невысок, но крепок в плечах. Железнодорожный китель ладно сидел на нем. И белые пуговки с молоточками всегда сияли. Прямые русые волосы поредели на затылке. Щеки крепкие, колючие. На них вырастала быстро щетина. Утром побреется отец, а к вечеру опять колючий. Глаза у него хорошие. Небольшие, серые, но добрые.
— Ну как, сын? — спросил отец. — Собрал сумку?
— Полный порядок, — ответил я.
— Федя, — сказала мать, — чуть не забыла! Купи в Ленинграде, в хозяйственном, две бутылки олифы.
— Для каких это надобностей?
— Петр веранду доделал. Покрасить хочет. Он насчет цинковых белил толковал и гвоздей…
— А шиферу ему не надобно? Или вагон кирпича?
— Не чужой ведь?
— Я не верблюд, — сказал отец и нахмурился.
Солнце клонилось в сторону леса, когда мы вышли из дому. Вершины елей сначала пожелтели, потом покраснели. В бору звонко куковала кукушка. Я давно заметил, что кукушки любят куковать после дождя. В полдень над деревней прошумел дождь. На дороге разлились широкие лужи. По краям собралась желтая пена. Отец шагал, размахивая сумкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29