Я и думать не думала, что это погреб под конюшнями, покрытыми общей крышей. Там внизу почти всегда было темно. Я понадеялась, что Тавис не здесь.
– Тавис!
Мой голос прозвучал немногим громче шепота, но и этого хватило, чтобы он поднял голову. Он заслонил глаза одной рукой и, прищурившись, поглядел на свет фонаря. Но даже мягкий блуждающий свет был ослепителен для того, кто неделями сидел в этом погребе.
– Убирайся! – сказал он, но голос его звучал скорее робко, нежели злобно. – Глупая девчонка! Это все из-за тебя!
Голос его был хриплым и надтреснутым, словно он накричался вволю.
– Идем дальше, – сказал, толкнув меня в спину, Сандор. – Сегодня господину нужен не он!
Как оказалось, тот, кем интересовался господин, был по-прежнему тот самый спятивший бродяга. Он лежал в последнем отсеке, и было ясно, почему допрос не мог быть в Мраморном зале. Он был попросту так изувечен, что не держался на ногах.
– Ведь он же бедолага, у которого не все дома, – сказала я. – Почему бы вам не отпустить его?
– Не твое дело! – огрызнулся Сандор. – Исполняй что велят!
В тот же миг мы услыхали, как кто-то спускается вниз по лесенке. То был Вальдраку, и он был в гневе – с головы до ног. Что бы он ни прочитал в той грамоте, его там ничто не обрадовало. Его сапоги затопали по глиняному полу, и Сандор выпрямился, как солдат на параде, и поторопился открыть отдушину отсека, где валялся бродяга. Конечно, он торопился угодить Вальдраку, когда тот в таком гневе.
– Войди! – приказал мне не особо громко, но ледяным голосом Вальдраку. – Я хочу вытянуть правду из этой твари.
Я не посмела возражать. Сандор взял фонарь из моих рук, и мы все втроем вошли к бродяге. Он был невелик ростом, этот бродяга. Маленький, тщедушный и жалкий еще до того, как они начали его избивать. Теперь его лицо распухло и было все в следах запекшейся крови, а когда он переводил дыхание, раздавался какой-то непонятный, гнусавый звук.
– Дьявол явился к честному малому, – хрипло и однотонно проговорил он, завидев Вальдраку. – Мой друг, тебе надо знать, как правдиво лгать. И тогда ты и вправду станешь высок и наряден, и достанется тебе в награду пуговица златая, трость серебряная да двадцать слуг…
– Прекрати молоть чепуху! – оборвал его Вальдраку. – Уж не думает ли он, будто я не знаю, что его сумасшествие просто комедия! Мой кузен, Драконий князь, весьма желает знать, почему в последнем грузе, который мы отправили в Дунарк, недостает двух дюжин мечей… И это желаю знать и я. Дина, погляди на него.
Я попыталась проглотить комок, застрявший в горле. Головная боль снова началась в тот самый миг, когда я заслышала шаги Вальдраку. Теперь же удушье сдавило мне горло, судорога – живот, а во рту появился отвратительный вкус. Мне хотелось сказать, что я не могу, но он все равно не поверит.
– Глянь на меня! – сказал я бродяге.
Его взгляд на краткий миг встретился с моим. Один его глаз так распух, что он едва мог им видеть.
Я от всего сердца ненавидела Сандора и Вальдраку! Почему они так изувечили несчастного? Никакой он не лазутчик, я была в этом уверена! Что он знал об исчезнувших мечах?
– Злобные ведьмы, и троллево отродье, и дурной глаз будут служить тем, у кого злата и серебра куры не клюют… Нищие мерзнут, когда обнажены, но однажды все мы станем костями и прахом…
Я не знала, придумал ли он все это или же где-то услышал всю эту чепуху и выучил наизусть, но, когда его карие глаза заглянули в мои, мне вдруг почудилось, что это он – Пробуждающий Совесть, а вовсе не я.
– Никакая я не ведьма! – прошептала я. – Я себе не хозяйка!
– Что это с тобой, девчонка? – прошипел, схватив меня за руку, Вальдраку. Схватил так, что пальцы его вдавились в мою руку до самых костей. – У меня нет времени на такую ерунду! Смотри заставь этого негодяя сказать правду, иначе тому мальчонке придется туго. – Указательным пальцем он ткнул в сторону соседнего отсека, где лежал Та-вис.
В висках у меня стучало, а дурнота заворочалась во мне, словно дикое животное. Что на этот раз сделает Вальдраку, если меня снова вырвет на его роскошную бархатную куртку?
– Глянь на меня! – повторила я уже резче. Голова так болела, что я почти ничего не видела, но я слышала, как хриплое дыхание бродяги становится частым и тяжелым, я знала, что теперь я захватила его и взглядом, и голосом.
– Спроси его, что он здесь делает? – велел Вальдраку чуточку спокойнее после того, как его «редкая птичка» снова оказалась послушной. – Почему он рыскал здесь наверху возле оружейной?
– Хладное железо и сверкающий меч – спроси дитя-сироту: какова цена их и его плеч? Сколько стоят железо, меч и плечи юнца – это пожар и кровь, – спроси мертвеца: может он прикупить их вновь? – прогнусавил бродяга.
Еще один дурацкий стишок. Но когда он произнес слово «меч», меж нами что-то произошло. Я увидела его руку, держащую меч, я увидела его недруга. Мечи, встретившись, запели.
– Жизнь нищего тяжела! Подай ему милостыню – и ты накормишь его досыта. Коли оставишь все себе самому – нищий с голоду помрет иль угодит в тюрьму!
Меча в его руке больше не было. Она была вытянута вперед – открытая, пустая, молящая. Но меч все же был. Этот бродяга некогда держал в руке меч и знал, как с ним управляться. Он пытался скрыть свою истинную историю за болтовней, но Вальдраку был прав: этот человек был совсем не прост, тут и не пахло жалким, наполовину спятившим бродягой.
– Скажи мне, – начала было я, но он перебил меня.
– Нет, – очень тихо, очень спокойно произнес он. – Прекрати это! То, что ты делаешь, неправедно, и тебе по силам прекратить это…
Его слова ударили меня также жестоко, как если бы их выговорила моя мать. «То, что ты делаешь, – неправедно!» Но если б я этого не делала…
Голова пошла кругом. Что-то лопнуло в моей душе, подобно струне лютни, когда слишком сильно ее натягиваешь. Миг – и я уже стою на коленях и не могу подняться, безразличная ко всему, как ни трясет меня Сандор…
– Мне худо, – выдавила я. – Не могу. Что-то разбилось на куски, я почувствовала это явственно… Я не могла делать то, что он просил меня, и даже самую малость не могла, точь-в-точь как калека не может ходить на сломанной ноге. От мысли о собственной беспомощности кружилась голова так, что в глазах чернело…. Меня снова вырвало.
Вальдраку отпрянул в сторону и выругался с отвращением в голосе.
– Дитя! – произнес он точь-в-точь так же брезгливо, как другие говорят: «Тараканы!»
– Она, видно, и вправду захворала, – осторожно сказал Сандор. – Даже девчонки не станут блевать зря.
– Пожалуй, – холодно согласился Вальдраку. – Пожалуй, не станут! Пусть отдыхает. Мы снова попробуем завтра. И найди Антона, я пущу в ход тот амулет, что она носила на шее.
– Ох! Это будет трудновато!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
– Тавис!
Мой голос прозвучал немногим громче шепота, но и этого хватило, чтобы он поднял голову. Он заслонил глаза одной рукой и, прищурившись, поглядел на свет фонаря. Но даже мягкий блуждающий свет был ослепителен для того, кто неделями сидел в этом погребе.
– Убирайся! – сказал он, но голос его звучал скорее робко, нежели злобно. – Глупая девчонка! Это все из-за тебя!
Голос его был хриплым и надтреснутым, словно он накричался вволю.
– Идем дальше, – сказал, толкнув меня в спину, Сандор. – Сегодня господину нужен не он!
Как оказалось, тот, кем интересовался господин, был по-прежнему тот самый спятивший бродяга. Он лежал в последнем отсеке, и было ясно, почему допрос не мог быть в Мраморном зале. Он был попросту так изувечен, что не держался на ногах.
– Ведь он же бедолага, у которого не все дома, – сказала я. – Почему бы вам не отпустить его?
– Не твое дело! – огрызнулся Сандор. – Исполняй что велят!
В тот же миг мы услыхали, как кто-то спускается вниз по лесенке. То был Вальдраку, и он был в гневе – с головы до ног. Что бы он ни прочитал в той грамоте, его там ничто не обрадовало. Его сапоги затопали по глиняному полу, и Сандор выпрямился, как солдат на параде, и поторопился открыть отдушину отсека, где валялся бродяга. Конечно, он торопился угодить Вальдраку, когда тот в таком гневе.
– Войди! – приказал мне не особо громко, но ледяным голосом Вальдраку. – Я хочу вытянуть правду из этой твари.
Я не посмела возражать. Сандор взял фонарь из моих рук, и мы все втроем вошли к бродяге. Он был невелик ростом, этот бродяга. Маленький, тщедушный и жалкий еще до того, как они начали его избивать. Теперь его лицо распухло и было все в следах запекшейся крови, а когда он переводил дыхание, раздавался какой-то непонятный, гнусавый звук.
– Дьявол явился к честному малому, – хрипло и однотонно проговорил он, завидев Вальдраку. – Мой друг, тебе надо знать, как правдиво лгать. И тогда ты и вправду станешь высок и наряден, и достанется тебе в награду пуговица златая, трость серебряная да двадцать слуг…
– Прекрати молоть чепуху! – оборвал его Вальдраку. – Уж не думает ли он, будто я не знаю, что его сумасшествие просто комедия! Мой кузен, Драконий князь, весьма желает знать, почему в последнем грузе, который мы отправили в Дунарк, недостает двух дюжин мечей… И это желаю знать и я. Дина, погляди на него.
Я попыталась проглотить комок, застрявший в горле. Головная боль снова началась в тот самый миг, когда я заслышала шаги Вальдраку. Теперь же удушье сдавило мне горло, судорога – живот, а во рту появился отвратительный вкус. Мне хотелось сказать, что я не могу, но он все равно не поверит.
– Глянь на меня! – сказал я бродяге.
Его взгляд на краткий миг встретился с моим. Один его глаз так распух, что он едва мог им видеть.
Я от всего сердца ненавидела Сандора и Вальдраку! Почему они так изувечили несчастного? Никакой он не лазутчик, я была в этом уверена! Что он знал об исчезнувших мечах?
– Злобные ведьмы, и троллево отродье, и дурной глаз будут служить тем, у кого злата и серебра куры не клюют… Нищие мерзнут, когда обнажены, но однажды все мы станем костями и прахом…
Я не знала, придумал ли он все это или же где-то услышал всю эту чепуху и выучил наизусть, но, когда его карие глаза заглянули в мои, мне вдруг почудилось, что это он – Пробуждающий Совесть, а вовсе не я.
– Никакая я не ведьма! – прошептала я. – Я себе не хозяйка!
– Что это с тобой, девчонка? – прошипел, схватив меня за руку, Вальдраку. Схватил так, что пальцы его вдавились в мою руку до самых костей. – У меня нет времени на такую ерунду! Смотри заставь этого негодяя сказать правду, иначе тому мальчонке придется туго. – Указательным пальцем он ткнул в сторону соседнего отсека, где лежал Та-вис.
В висках у меня стучало, а дурнота заворочалась во мне, словно дикое животное. Что на этот раз сделает Вальдраку, если меня снова вырвет на его роскошную бархатную куртку?
– Глянь на меня! – повторила я уже резче. Голова так болела, что я почти ничего не видела, но я слышала, как хриплое дыхание бродяги становится частым и тяжелым, я знала, что теперь я захватила его и взглядом, и голосом.
– Спроси его, что он здесь делает? – велел Вальдраку чуточку спокойнее после того, как его «редкая птичка» снова оказалась послушной. – Почему он рыскал здесь наверху возле оружейной?
– Хладное железо и сверкающий меч – спроси дитя-сироту: какова цена их и его плеч? Сколько стоят железо, меч и плечи юнца – это пожар и кровь, – спроси мертвеца: может он прикупить их вновь? – прогнусавил бродяга.
Еще один дурацкий стишок. Но когда он произнес слово «меч», меж нами что-то произошло. Я увидела его руку, держащую меч, я увидела его недруга. Мечи, встретившись, запели.
– Жизнь нищего тяжела! Подай ему милостыню – и ты накормишь его досыта. Коли оставишь все себе самому – нищий с голоду помрет иль угодит в тюрьму!
Меча в его руке больше не было. Она была вытянута вперед – открытая, пустая, молящая. Но меч все же был. Этот бродяга некогда держал в руке меч и знал, как с ним управляться. Он пытался скрыть свою истинную историю за болтовней, но Вальдраку был прав: этот человек был совсем не прост, тут и не пахло жалким, наполовину спятившим бродягой.
– Скажи мне, – начала было я, но он перебил меня.
– Нет, – очень тихо, очень спокойно произнес он. – Прекрати это! То, что ты делаешь, неправедно, и тебе по силам прекратить это…
Его слова ударили меня также жестоко, как если бы их выговорила моя мать. «То, что ты делаешь, – неправедно!» Но если б я этого не делала…
Голова пошла кругом. Что-то лопнуло в моей душе, подобно струне лютни, когда слишком сильно ее натягиваешь. Миг – и я уже стою на коленях и не могу подняться, безразличная ко всему, как ни трясет меня Сандор…
– Мне худо, – выдавила я. – Не могу. Что-то разбилось на куски, я почувствовала это явственно… Я не могла делать то, что он просил меня, и даже самую малость не могла, точь-в-точь как калека не может ходить на сломанной ноге. От мысли о собственной беспомощности кружилась голова так, что в глазах чернело…. Меня снова вырвало.
Вальдраку отпрянул в сторону и выругался с отвращением в голосе.
– Дитя! – произнес он точь-в-точь так же брезгливо, как другие говорят: «Тараканы!»
– Она, видно, и вправду захворала, – осторожно сказал Сандор. – Даже девчонки не станут блевать зря.
– Пожалуй, – холодно согласился Вальдраку. – Пожалуй, не станут! Пусть отдыхает. Мы снова попробуем завтра. И найди Антона, я пущу в ход тот амулет, что она носила на шее.
– Ох! Это будет трудновато!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60