Ей кажется, что она чувствует стекающую кровь по каждому из ножей.
Кэрол. Мне страшно! Господи, мне страшно!
Анджела. Тише.
Струи дождя захлестывают длинную улицу. Через Третью авеню проносится полицейская машина с завывающей сиреной. Навстречу ей, не обращая внимания на знак «одностороннее движение», с другой стороны квартала появляется другая полицейская машина.
Кэрол (шепотом).Нож! Один нож виден! Поправь юбку!
Анджела. Тише! (Она засовывает нож глубже под юбку. Глаза у нее как у пьяной. Она слышит, как ревут сирены, потом раздаются два страшных звука– это полицейские стреляют в воздух,– и возбужденный гул многих голосов. И вот уже Кэрол снова шепчет ей).
Кэрол. Они их схватили. О господи, они пропали! И чего они пошли, туда одни? Анджела! Они зарезали мальчишку!
Анджела (теперь тоже шепотом).Да, да, зарезали его...
Кэрол. Что нам делать с ножами? Давай бросим их в водосточную канаву. Сейчас же. Пока до нас не добрались полицейские.
Анджела. Нет, нет. Я возьму их домой.
Кэрол. Анджела!
Анджела. Я возьму их домой.
* * *
– Мы нашли их тут, сэр, – сказал Ларсен. – В ящике комода.
– Зачем вы взяли эти ножи, Анджела? – спросил Хэнк.
– Не знаю. Я чуть с ума не сошла. Ребята были совсем вне себя, ну и я, наверное, из-за них тоже разволновалась. Видели бы вы их лица! Ну, и когда они протянули мне ножи, я... я их взяла. Все три. Один за другим. И спрятала их. А потом отнесла их домой, положила в пакет и сунула в комод, в самый дальний угол ящика, чтобы отец не увидел. Он бы совсем взбесился. Он начал бы кричать, что хорошая девушка не стала бы брать ножей от этих трех. Вот я и спрятала их так, чтобы он не нашел.
– Почему же вы позвонили в полицию?
– Потому что я потом поняла, что поступила неправильно. Вот я и позвонила в полицию и сказала, что ножи у меня. Я чувствовала себя ужасно виноватой.
– Вы говорите, что Дэнни сказал вам, что Моррез пырнул кого-то из них? Он так и сказал вам?
– Да.
– Что его пырнули?
– Нет, что чумазый хотел их пырнуть, но что они его подкололи. Вот как он сказал. То есть так мне помнится. Я ведь была очень взволнована.
– А вы читали про это дело в газетах?
– Конечно! Все у нас в квартале читают о таких делах.
– В таком случае вам должно быть известно, что все трое утверждают, что Моррез напал на них с ножом. Вам это известно?
– Конечно.
– Может быть Дэнни Ди Паче ничего не говорил о том, что их пырнули? Так вам кажется теперь, после того, как вы прочли газетные отчеты?
– Ну, может быть... только я сомневаюсь. Я знаю, что слышала. Ведь после этого я взяла у него нож.
– Да, да, конечно.
– И знаете что еще? – сказала девушка.
– Что?
– На моей юбке все еще осталась кровь. Я так и не смогла отмыть пятно. Оттого, что сидела на ножах. Кровь так и осталась.
* * *
В тот же день за обедом он посмотрел на свою дочь Дженифер, которая сидела напротив, и попытался представить себе, какой была бы она, если бы жила в Гарлеме. Она была хорошенькой: карие глаза, как у матери, мягкие светлые волосы и уже развивающаяся грудь. Ее аппетит повергал его в изумление. Она ела очень быстро, набивая себе рот, словно грузчик.
– Помедленнее, Дженни, – сказал он. – Нам еще пока не угрожает голод.
– Знаю, папа, но в половине девятого я обещала быть у Агаты – у нее есть сногсшибательные новые пластинки. Мама сказала, что обед будет в семь, – только ты опоздал. Значит я давлюсь из-за тебя.
– Сногсшибательные пластинки Агаты могут и подождать, – сказал Хэнк. – А ешь все-таки помедленнее.
– Ну, она торопится не совсем из-за пластинок Агаты, Хэнк, – сказала Карин. – Там будут мальчики.
– А? – сказал он.
– Ради бога, папа, не смотри на меня так, будто я отправляюсь в притон курить опиум. Мы только собираемся немножко потанцевать...
– Что это за мальчики? – спросил Хэнк.
– Да просто соседские ребята. Вообще-то, все они дураки, кроме Лонни Гейвина. Он еще ничего.
– Что ж, хоть это утешительно, – сказал Хэнк и подмигнул Карин. – А почему бы тебе не пригласить его как-нибудь к нам домой?
– Да что ты, папа! Он ведь у нас был уже сто раз.
– Почему же я его не видел?
– Готовился, наверное, к выступлению или задавал взбучку какому-нибудь свидетелю.
– Это вовсе не смешно, Дженни, – сказала Карин. – Твой отец не бьет своих свидетелей.
– Я знаю. Это просто эвфемизм.
– Я посоветовал бы тебе получше разбираться в оборотах речи – второе твое высказывание было гораздо хуже первого, – сказал Хэнк.
– Это была гипербола?
– Да, так, пожалуй, уже лучше.
– Английский у нас преподает один слизняк, – сказала Дженни. – Чудо, что я вообще хоть что-то знаю.
Она схватила салфетку, вытерла рот, со стуком отодвинула стул и быстро чмокнула Карин.
– С вашего разрешения я удаляюсь, – сказала и выбежала из столовой.
Хэнк смотрел, как она остановилась перед зеркалом в прихожей и подкрасила губы. Затем привычным движением поправила лифчик, помахала рукой родителям и, хлопнув дверью, вылетела из дому.
– Что скажешь? – спросил Хэнк.
Карин пожала плечами.
– Меня это беспокоит, – сказал Хэнк.
– Почему?
– Она уже женщина.
– Она девочка, Хэнк.
– Нет, она уже женщина, Карин. Она красит губы и поправляет лифчик, как будто делала это всю жизнь. Ты уверена, что ей полезно ходить к этой Агате и танцевать? С мальчиками?
– Меня бы больше беспокоило, если бы она танцевала с девочками.
– Деточка, это не тема для шуток.
– Я не шучу. К сведению прокурора, его дочь расцвела в двенадцать лет. И уже скоро два года, как она красит губы и носит лифчик. Думаю, что она уже целовалась.
– С кем? – спросил, нахмурившись, Хэнк.
– Господи, да с десятком мальчишек, я полагаю.
– Мне это не нравится, Карин!
– А как мы можем этому помешать?
– Не знаю... – Он помолчал. – Но меня возмущает мысль, что тринадцатилетняя девчонка целуется со всеми в округе без разбора.
– Дженни скоро исполнится четырнадцать и я уверена, что она целуется только с теми мальчиками, кто ей нравится.
– Ну а потом что будет с нею?
– Хэнк!
– Я не шучу. Я лучше сам поговорю с девочкой.
– И что ты ей скажешь?
– Ну, скажу...
С невозмутимой улыбкой на лице Карин спросила:
– Ты что, прикажешь ей не разжимать ног?
– В известном смысле, да.
– И ты думаешь, она действительно не будет их разжимать?
– Мне кажется, она должна знать...
– Она знает, Хэнк.
– Ты не производишь впечатления слишком заботливой матери.
– Совершенно верно. Дженни разумная девочка. Думаю, она только расстроится, если ты станешь ей читать такого рода лекции. Думаю, что важнее было бы, если бы...
– Если бы что?..
– Если бы ты почаще приходил домой рано. Если бы ты видел мальчиков, которые назначают ей свидания. Если бы ты проявлял интерес к ней и к ним.
– Да я даже не знал, что она уже ходит на свидания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Кэрол. Мне страшно! Господи, мне страшно!
Анджела. Тише.
Струи дождя захлестывают длинную улицу. Через Третью авеню проносится полицейская машина с завывающей сиреной. Навстречу ей, не обращая внимания на знак «одностороннее движение», с другой стороны квартала появляется другая полицейская машина.
Кэрол (шепотом).Нож! Один нож виден! Поправь юбку!
Анджела. Тише! (Она засовывает нож глубже под юбку. Глаза у нее как у пьяной. Она слышит, как ревут сирены, потом раздаются два страшных звука– это полицейские стреляют в воздух,– и возбужденный гул многих голосов. И вот уже Кэрол снова шепчет ей).
Кэрол. Они их схватили. О господи, они пропали! И чего они пошли, туда одни? Анджела! Они зарезали мальчишку!
Анджела (теперь тоже шепотом).Да, да, зарезали его...
Кэрол. Что нам делать с ножами? Давай бросим их в водосточную канаву. Сейчас же. Пока до нас не добрались полицейские.
Анджела. Нет, нет. Я возьму их домой.
Кэрол. Анджела!
Анджела. Я возьму их домой.
* * *
– Мы нашли их тут, сэр, – сказал Ларсен. – В ящике комода.
– Зачем вы взяли эти ножи, Анджела? – спросил Хэнк.
– Не знаю. Я чуть с ума не сошла. Ребята были совсем вне себя, ну и я, наверное, из-за них тоже разволновалась. Видели бы вы их лица! Ну, и когда они протянули мне ножи, я... я их взяла. Все три. Один за другим. И спрятала их. А потом отнесла их домой, положила в пакет и сунула в комод, в самый дальний угол ящика, чтобы отец не увидел. Он бы совсем взбесился. Он начал бы кричать, что хорошая девушка не стала бы брать ножей от этих трех. Вот я и спрятала их так, чтобы он не нашел.
– Почему же вы позвонили в полицию?
– Потому что я потом поняла, что поступила неправильно. Вот я и позвонила в полицию и сказала, что ножи у меня. Я чувствовала себя ужасно виноватой.
– Вы говорите, что Дэнни сказал вам, что Моррез пырнул кого-то из них? Он так и сказал вам?
– Да.
– Что его пырнули?
– Нет, что чумазый хотел их пырнуть, но что они его подкололи. Вот как он сказал. То есть так мне помнится. Я ведь была очень взволнована.
– А вы читали про это дело в газетах?
– Конечно! Все у нас в квартале читают о таких делах.
– В таком случае вам должно быть известно, что все трое утверждают, что Моррез напал на них с ножом. Вам это известно?
– Конечно.
– Может быть Дэнни Ди Паче ничего не говорил о том, что их пырнули? Так вам кажется теперь, после того, как вы прочли газетные отчеты?
– Ну, может быть... только я сомневаюсь. Я знаю, что слышала. Ведь после этого я взяла у него нож.
– Да, да, конечно.
– И знаете что еще? – сказала девушка.
– Что?
– На моей юбке все еще осталась кровь. Я так и не смогла отмыть пятно. Оттого, что сидела на ножах. Кровь так и осталась.
* * *
В тот же день за обедом он посмотрел на свою дочь Дженифер, которая сидела напротив, и попытался представить себе, какой была бы она, если бы жила в Гарлеме. Она была хорошенькой: карие глаза, как у матери, мягкие светлые волосы и уже развивающаяся грудь. Ее аппетит повергал его в изумление. Она ела очень быстро, набивая себе рот, словно грузчик.
– Помедленнее, Дженни, – сказал он. – Нам еще пока не угрожает голод.
– Знаю, папа, но в половине девятого я обещала быть у Агаты – у нее есть сногсшибательные новые пластинки. Мама сказала, что обед будет в семь, – только ты опоздал. Значит я давлюсь из-за тебя.
– Сногсшибательные пластинки Агаты могут и подождать, – сказал Хэнк. – А ешь все-таки помедленнее.
– Ну, она торопится не совсем из-за пластинок Агаты, Хэнк, – сказала Карин. – Там будут мальчики.
– А? – сказал он.
– Ради бога, папа, не смотри на меня так, будто я отправляюсь в притон курить опиум. Мы только собираемся немножко потанцевать...
– Что это за мальчики? – спросил Хэнк.
– Да просто соседские ребята. Вообще-то, все они дураки, кроме Лонни Гейвина. Он еще ничего.
– Что ж, хоть это утешительно, – сказал Хэнк и подмигнул Карин. – А почему бы тебе не пригласить его как-нибудь к нам домой?
– Да что ты, папа! Он ведь у нас был уже сто раз.
– Почему же я его не видел?
– Готовился, наверное, к выступлению или задавал взбучку какому-нибудь свидетелю.
– Это вовсе не смешно, Дженни, – сказала Карин. – Твой отец не бьет своих свидетелей.
– Я знаю. Это просто эвфемизм.
– Я посоветовал бы тебе получше разбираться в оборотах речи – второе твое высказывание было гораздо хуже первого, – сказал Хэнк.
– Это была гипербола?
– Да, так, пожалуй, уже лучше.
– Английский у нас преподает один слизняк, – сказала Дженни. – Чудо, что я вообще хоть что-то знаю.
Она схватила салфетку, вытерла рот, со стуком отодвинула стул и быстро чмокнула Карин.
– С вашего разрешения я удаляюсь, – сказала и выбежала из столовой.
Хэнк смотрел, как она остановилась перед зеркалом в прихожей и подкрасила губы. Затем привычным движением поправила лифчик, помахала рукой родителям и, хлопнув дверью, вылетела из дому.
– Что скажешь? – спросил Хэнк.
Карин пожала плечами.
– Меня это беспокоит, – сказал Хэнк.
– Почему?
– Она уже женщина.
– Она девочка, Хэнк.
– Нет, она уже женщина, Карин. Она красит губы и поправляет лифчик, как будто делала это всю жизнь. Ты уверена, что ей полезно ходить к этой Агате и танцевать? С мальчиками?
– Меня бы больше беспокоило, если бы она танцевала с девочками.
– Деточка, это не тема для шуток.
– Я не шучу. К сведению прокурора, его дочь расцвела в двенадцать лет. И уже скоро два года, как она красит губы и носит лифчик. Думаю, что она уже целовалась.
– С кем? – спросил, нахмурившись, Хэнк.
– Господи, да с десятком мальчишек, я полагаю.
– Мне это не нравится, Карин!
– А как мы можем этому помешать?
– Не знаю... – Он помолчал. – Но меня возмущает мысль, что тринадцатилетняя девчонка целуется со всеми в округе без разбора.
– Дженни скоро исполнится четырнадцать и я уверена, что она целуется только с теми мальчиками, кто ей нравится.
– Ну а потом что будет с нею?
– Хэнк!
– Я не шучу. Я лучше сам поговорю с девочкой.
– И что ты ей скажешь?
– Ну, скажу...
С невозмутимой улыбкой на лице Карин спросила:
– Ты что, прикажешь ей не разжимать ног?
– В известном смысле, да.
– И ты думаешь, она действительно не будет их разжимать?
– Мне кажется, она должна знать...
– Она знает, Хэнк.
– Ты не производишь впечатления слишком заботливой матери.
– Совершенно верно. Дженни разумная девочка. Думаю, она только расстроится, если ты станешь ей читать такого рода лекции. Думаю, что важнее было бы, если бы...
– Если бы что?..
– Если бы ты почаще приходил домой рано. Если бы ты видел мальчиков, которые назначают ей свидания. Если бы ты проявлял интерес к ней и к ним.
– Да я даже не знал, что она уже ходит на свидания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47