Когда Купер подошел ближе, то заметил, что они держатся за руки. Он ухмыльнулся.
— Эй, надеюсь, что никого здесь не прервал на полуслове? — Этими словами он обнаружил свое присутствие.
— Мы смотрим телик, — отозвался Джейсон и засмеялся.
— Что-нибудь интересненькое?
— Да ничего! Думал, может быть, поймаем Эда Салливана, это же воскресная ночь, не так ли?
— Да. Так и не увидели его?
— Нет здесь ничего, кроме всякой муры, — огрызнулся Джейсон и отвернулся от экрана.
— Эй, я нашел тут кое-что, принадлежащее тебе, Аннабел.
— Да? — удивилась та, поднимая на Купера глаза.
Тот полез в карман, вытащил тюбик губной помады и протянул его Аннабел.
— Ох, благодарю! — произнесла она.
— Что это? — поинтересовался Джейсон.
— Моя губная помада.
— Я нашел ее возле трапа на корме.
— Спасибо, — повторила Аннабел. Она секунду помедлила, а затем удивленно спросила: — На корме?
— Ну да, за вентиляционной трубой. Знаешь, это где...
Аннабел встала и пошла к освещенному судовому компасу. Держа помаду на ладони, она поднесла ее к свету и, обернувшись к обоим мужчинам, покачала головой:
— Это не моя.
* * *
Я люблю его, думала Саманта. Люк должен вернуться сюда с минуты на минуту. Сказал, что будет здесь, как только передаст сообщение, велел мне оставаться здесь и ждать. Я люблю его...
Но страх возникал в ее душе всякий раз при любом странном звуке, будь то подозрительный щелчок или потрескивание, возникавшие в офицерской кают-компании, где она притаилась в углу, сжавшись в комочек на сиденье. Занавес над проходом в переборке был задернут — он сказал ей держать его в таком положении. Тут было темно. Она никогда не любила темноты. А вот кошек она любила, ей нравилось, когда в доме жили кошки, сначала Фанг и Фонг, а потом появились еще и другие. Саманта так и не покормила их этим утром. Океан шумно дышал, отделенный от ее сиденья тонкой металлической скорлупкой корабельного борта. Она слышала, как он сердито проносит свои волны мимо, и эти звуки страшили ее, потому что если Люку не удастся отправить радиограмму, как он обещал, то утром, еще до рассвета, корабль будет взорван, и вода хлынет во все проходы и отсеки, и все они пойдут ко дну.
Я боюсь, подумала она в который раз. И тут же приказала себе мысленно: сейчас же прекрати! Думай о чем-нибудь другом.
Кошки, должно быть, тоже умирают с голоду?..
Всегда было чертовски темно в том доме на берегу, но ей нравилось там по ночам, когда он ее обнимал.
Вот и здесь, в офицерской кают-компании, он тоже держал ее в своих объятиях... Кажется, как давно это было! Они стояли прильнув друг к другу, занавес был опущен, кругом темнота и тишина.
«Я хочу пойти с тобой», — сказала она ему.
«Нет, ты останешься здесь! Если что-нибудь пойдет не так...»
«...Не хочу, чтобы ты был...»
«...то здесь ничего не случится».
Она не видела его лица в темноте. И лишь чувствовала на себе его руки и рядом его тело, плотно прижатое к ее телу: точно так же он обнимал ее и прижимался к ней, когда они лежали в постели в том доме на берегу, а вокруг была такая же темнота. Все это вполне могло происходить в доме на побережье, в ее спальне с жалюзи на окнах, выходящих на вымощенное плитами патио: все это могло случиться и в задней комнате управления порта — такие ночи там тоже не были редкостью, — тогда она была слегка навеселе после выпитого вина, и он говорил, что любит ее. Да, эта ночь на корабле могла бы ничем не отличаться от остальных, но она отличалась... эта ночь! Отличалась!
В его голосе появилось что-то странное, заметила она.
«Я не знаю, переживем ли мы эту ночь» — так сказал он.
В каюте было темно и тихо. Его губы — возле ее уха, и он говорил шепотом:
«Даже сама мысль выйти отсюда — пугает меня. Я даже не знаю, получится ли у меня что-нибудь. Весь план в целом...»
Он покачал головой. Она же не сказала ничего в ответ.
«Хорошо бы, чтобы кто-нибудь сделал это за меня. Я же хочу одного — остаться здесь, в темноте, держать тебя в своих объятиях и не шевелиться — никогда! Не желаю выходить отсюда, нападать на кого-то из засады и даже убивать, если понадобится, а такое вполне может случиться».
Она все еще молчала. Он дрожал — она чувствовала дрожь во всем его теле, прижатом к ее телу, но ничего не говорила и не делала. Словно окаменела.
«Я не хочу выходить отсюда», — повторил он.
«Я знаю», — наконец вырвалось у нее.
По-прежнему стояла тишина.
«Саманта?»
«Да?»
Он вздохнул.
«Как бы я хотел остаться в стороне от всего! — Он снова вздохнул. — Я приду за тобой, — пообещал он. — Сразу же после того, как мы передадим сообщение, я вернусь».
Последовало молчание.
«Саманта, я не знаю, что нас здесь ожидает».
«А я тем более».
«Будь что будет! Я люблю тебя!»
«И я люблю тебя, Люк!»
«Жди меня», — промолвил он и вышел.
Она не видела в темноте свои часы на руке. И тревожилась за своих кошек. Тревожилась за Люка, а потом ей пришла вдруг в голову мысль, что, возможно, она беспокоится только о себе. Но тут же возразила сама себе, напомнив, что любит его, что он совершает отважнейший поступок, выступая против целого корабля фанатиков. Да, он действительно храбрый и ответственный человек. Затем она сказала себе, что ненавидит его за то, что он оставил ее здесь одну, в темноте, отправившись выполнять свою безнадежную миссию. Они непременно убьют его, а потом найдут и ее и убьют тоже. Он просто глупец!..
Она беспокоилась — который теперь час?
Ей опять послышалось какое-то подозрительное движение, но какое?
Шаги?
Она затаила дыхание: кто-то спускался по трапу; создавалось такое впечатление, что это кто-то посторонний. Она начала считать шаги: шесть, семь, восемь — теперь они слышались уже на палубе. Она ждала. Тишина. Услышала, как открывается дверь. Кто-то входил в корабельный офис. Вспыхнул свет.
— Есть здесь кто-нибудь? — спросил мужской голос.
— Нет, — последовал чей-то ответ.
И опять тишина. И шаги. Она думала, что вот-вот с ней случится обморок. Ей с трудом удавалось сдерживать дыхание, и она была уверена, что лишится чувств, едва кто-то отдернет занавес.
— Она должна быть где-то здесь, — предположил первый мужчина.
Они сейчас вплотную подошли к ней. Она забилась в угол на самом краешке сиденья, перепуганная и вся собравшаяся в комочек, едва дыша, почему-то вспоминая, что Люк говорил о том, что хотел бы, чтобы на его месте оказался кто-то другой, что не хочет нападать из засады и, возможно, даже убивать, и о том, как ему не хочется выходить отсюда.
Но он все же ушел.
Чувствуя, как липкий комок подкатился к горлу, она соскользнула с сиденья и впотьмах начала шарить вокруг себя в поисках чего-то режущего — ножа, стеклянной посуды, которую могла бы разбить и использовать потом острый кусок стекла в качестве оружия, как вдруг занавес резко отдернулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
— Эй, надеюсь, что никого здесь не прервал на полуслове? — Этими словами он обнаружил свое присутствие.
— Мы смотрим телик, — отозвался Джейсон и засмеялся.
— Что-нибудь интересненькое?
— Да ничего! Думал, может быть, поймаем Эда Салливана, это же воскресная ночь, не так ли?
— Да. Так и не увидели его?
— Нет здесь ничего, кроме всякой муры, — огрызнулся Джейсон и отвернулся от экрана.
— Эй, я нашел тут кое-что, принадлежащее тебе, Аннабел.
— Да? — удивилась та, поднимая на Купера глаза.
Тот полез в карман, вытащил тюбик губной помады и протянул его Аннабел.
— Ох, благодарю! — произнесла она.
— Что это? — поинтересовался Джейсон.
— Моя губная помада.
— Я нашел ее возле трапа на корме.
— Спасибо, — повторила Аннабел. Она секунду помедлила, а затем удивленно спросила: — На корме?
— Ну да, за вентиляционной трубой. Знаешь, это где...
Аннабел встала и пошла к освещенному судовому компасу. Держа помаду на ладони, она поднесла ее к свету и, обернувшись к обоим мужчинам, покачала головой:
— Это не моя.
* * *
Я люблю его, думала Саманта. Люк должен вернуться сюда с минуты на минуту. Сказал, что будет здесь, как только передаст сообщение, велел мне оставаться здесь и ждать. Я люблю его...
Но страх возникал в ее душе всякий раз при любом странном звуке, будь то подозрительный щелчок или потрескивание, возникавшие в офицерской кают-компании, где она притаилась в углу, сжавшись в комочек на сиденье. Занавес над проходом в переборке был задернут — он сказал ей держать его в таком положении. Тут было темно. Она никогда не любила темноты. А вот кошек она любила, ей нравилось, когда в доме жили кошки, сначала Фанг и Фонг, а потом появились еще и другие. Саманта так и не покормила их этим утром. Океан шумно дышал, отделенный от ее сиденья тонкой металлической скорлупкой корабельного борта. Она слышала, как он сердито проносит свои волны мимо, и эти звуки страшили ее, потому что если Люку не удастся отправить радиограмму, как он обещал, то утром, еще до рассвета, корабль будет взорван, и вода хлынет во все проходы и отсеки, и все они пойдут ко дну.
Я боюсь, подумала она в который раз. И тут же приказала себе мысленно: сейчас же прекрати! Думай о чем-нибудь другом.
Кошки, должно быть, тоже умирают с голоду?..
Всегда было чертовски темно в том доме на берегу, но ей нравилось там по ночам, когда он ее обнимал.
Вот и здесь, в офицерской кают-компании, он тоже держал ее в своих объятиях... Кажется, как давно это было! Они стояли прильнув друг к другу, занавес был опущен, кругом темнота и тишина.
«Я хочу пойти с тобой», — сказала она ему.
«Нет, ты останешься здесь! Если что-нибудь пойдет не так...»
«...Не хочу, чтобы ты был...»
«...то здесь ничего не случится».
Она не видела его лица в темноте. И лишь чувствовала на себе его руки и рядом его тело, плотно прижатое к ее телу: точно так же он обнимал ее и прижимался к ней, когда они лежали в постели в том доме на берегу, а вокруг была такая же темнота. Все это вполне могло происходить в доме на побережье, в ее спальне с жалюзи на окнах, выходящих на вымощенное плитами патио: все это могло случиться и в задней комнате управления порта — такие ночи там тоже не были редкостью, — тогда она была слегка навеселе после выпитого вина, и он говорил, что любит ее. Да, эта ночь на корабле могла бы ничем не отличаться от остальных, но она отличалась... эта ночь! Отличалась!
В его голосе появилось что-то странное, заметила она.
«Я не знаю, переживем ли мы эту ночь» — так сказал он.
В каюте было темно и тихо. Его губы — возле ее уха, и он говорил шепотом:
«Даже сама мысль выйти отсюда — пугает меня. Я даже не знаю, получится ли у меня что-нибудь. Весь план в целом...»
Он покачал головой. Она же не сказала ничего в ответ.
«Хорошо бы, чтобы кто-нибудь сделал это за меня. Я же хочу одного — остаться здесь, в темноте, держать тебя в своих объятиях и не шевелиться — никогда! Не желаю выходить отсюда, нападать на кого-то из засады и даже убивать, если понадобится, а такое вполне может случиться».
Она все еще молчала. Он дрожал — она чувствовала дрожь во всем его теле, прижатом к ее телу, но ничего не говорила и не делала. Словно окаменела.
«Я не хочу выходить отсюда», — повторил он.
«Я знаю», — наконец вырвалось у нее.
По-прежнему стояла тишина.
«Саманта?»
«Да?»
Он вздохнул.
«Как бы я хотел остаться в стороне от всего! — Он снова вздохнул. — Я приду за тобой, — пообещал он. — Сразу же после того, как мы передадим сообщение, я вернусь».
Последовало молчание.
«Саманта, я не знаю, что нас здесь ожидает».
«А я тем более».
«Будь что будет! Я люблю тебя!»
«И я люблю тебя, Люк!»
«Жди меня», — промолвил он и вышел.
Она не видела в темноте свои часы на руке. И тревожилась за своих кошек. Тревожилась за Люка, а потом ей пришла вдруг в голову мысль, что, возможно, она беспокоится только о себе. Но тут же возразила сама себе, напомнив, что любит его, что он совершает отважнейший поступок, выступая против целого корабля фанатиков. Да, он действительно храбрый и ответственный человек. Затем она сказала себе, что ненавидит его за то, что он оставил ее здесь одну, в темноте, отправившись выполнять свою безнадежную миссию. Они непременно убьют его, а потом найдут и ее и убьют тоже. Он просто глупец!..
Она беспокоилась — который теперь час?
Ей опять послышалось какое-то подозрительное движение, но какое?
Шаги?
Она затаила дыхание: кто-то спускался по трапу; создавалось такое впечатление, что это кто-то посторонний. Она начала считать шаги: шесть, семь, восемь — теперь они слышались уже на палубе. Она ждала. Тишина. Услышала, как открывается дверь. Кто-то входил в корабельный офис. Вспыхнул свет.
— Есть здесь кто-нибудь? — спросил мужской голос.
— Нет, — последовал чей-то ответ.
И опять тишина. И шаги. Она думала, что вот-вот с ней случится обморок. Ей с трудом удавалось сдерживать дыхание, и она была уверена, что лишится чувств, едва кто-то отдернет занавес.
— Она должна быть где-то здесь, — предположил первый мужчина.
Они сейчас вплотную подошли к ней. Она забилась в угол на самом краешке сиденья, перепуганная и вся собравшаяся в комочек, едва дыша, почему-то вспоминая, что Люк говорил о том, что хотел бы, чтобы на его месте оказался кто-то другой, что не хочет нападать из засады и, возможно, даже убивать, и о том, как ему не хочется выходить отсюда.
Но он все же ушел.
Чувствуя, как липкий комок подкатился к горлу, она соскользнула с сиденья и впотьмах начала шарить вокруг себя в поисках чего-то режущего — ножа, стеклянной посуды, которую могла бы разбить и использовать потом острый кусок стекла в качестве оружия, как вдруг занавес резко отдернулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86