Разве я мог сейчас просто подойти к ней и сказать: «Милая…» Да я подавлюсь на первом же слове, зная отлично, что мне придется навсегда вырубить компьютер, абсолютно все стереть с магнитной ленты и записать на нее новых людей и новые приключения, которые только время может превратить в воспоминания.
Мысль об этом приводила в ужас.
Я вовсе не хотел в один прекрасный день нажать кнопку «ТЕЩА» и вызвать мать Эгги, которая жила в Кембридже, штат Массачусетс, и с которой я еще не встречался. Нет. Я хотел вспомнить мать Сьюзен, которая держала мою ладонь в своих руках и говорила мне, что она очень старается. Если я нажму кнопку «ДОЧЬ», я не желаю видеть дочь Джеральда Хеммингза, его дочь. Я не желаю смотреть на детские фотографии Джулии Хеммингз. Я не хочу, чтобы их банк памяти стал моим. Если я нажму кнопку «ДОЧЬ», мне нужно, чтобы перед моим мысленным взором возникла Джоанна в полном цвете, в двадцать раз больше, чем в жизни, смеющаяся, набивающая рот кукурузными хлопьями, падающая и разбивающая себе губу в три года. Джоанна моя дочь…
А когда я нажму кнопку «Домашнее животное», я не желаю, чтобы появлялись золотые рыбки Джулии, которых я видел у нее в комнате, комнате маленькой девочки, которая не была моей дочерью, но которая того гляди станет ею, моей падчерицей или как это там называется, как только я введу новые данные в компьютер, – нет! Когда я нажимаю кнопку «Домашнее животное», я хочу увидеть морду Себастьяна и его изумительные ирландские глаза. Я хочу вспомнить все его трюки – то, как он подкрадывался к ящерицам, как будто они были динозаврами, и то, как подергивались кончики его ушей, когда он слушал современный джаз…
– Мистер Хоуп?
Я посмотрел на открывшуюся дверь. Доктор Ресслер все еще держался за ручку. Ему не было необходимости что-либо говорить. Как только я взглянул на его лицо, я понял, что Себастьян мертв.
У него действительно не было шансов.
Доктор Ресслер был вынужден сразу же приступить к операции. Для того, чтобы Себастьян снова начал нормально дышать, между легкими и ребрами у него должно было быть пространство; значит, следовало немедленно зашить грудную клетку. Но это не исчерпывало проблем. Сломанное ребро проткнуло одно из легких. Тазовые кости были переломаны, диафрагма между грудной клеткой и животом была разорвана. Доктор Ресслер сообщил нам, что он предпочел бы сначала ввести ему большую дозу кортизона, чтобы улучшить его состояние и выдержать двадцать четыре часа перед операцией. Но такой возможности не было, и Себастьяна сразу же перенесли в операционную.
Доктор Ресслер принес свои соболезнования. Он сказал, что Себастьян был замечательным котом, он сразу его запомнил. Доктор Ресслер добавил, что он сделал все, что мог. Его лицо было в поту. На халате виднелись пятна крови. Он еще раз повторил, что очень сожалеет, потом извинился и покинул приемную. Медсестра отвела меня в сторону и спросила, что я собираюсь делать с трупом. Она добавила, что один мужчина регулярно приезжает и забирает трупы животных, чтобы похоронить. Он отвозит их в Пальметт, продолжала она, и выполняет эту работу хорошо. Еще она добавила, что некоторые предпочитают животных кремировать, но это очень дорого. Большинство же хозяев забирают животных с собой, сказала она, и хоронят их сами. Я сказал ей, что мы тоже хотели бы забрать Себастьяна с собой. Она прошла в дверь и не которое время отсутствовала. Когда она вернулась, в руках у нее был пластиковый мешок с тем, что осталось от Себастьяна. Она сообщила мне, что мешок водонепроницаем. Я отнес его в машину, положил его на заднее сиденье и вспомнил живого Себастьяна, царственно растянувшегося на заднем сиденье. Вспомнил, как я спросил его: «Эй, Себастьян, ты что там делаешь, а?» – и Себастьян подмигнул в ответ.
Мы с Джоанной долго молчали, а когда наконец заговорили, то не о Себастьяне. По крайней мере, не сразу.
Моя дочь рассказала мне, что она взвешивалась сегодня утром и обнаружила, что набрала лишних три фунта. Она снова толстеет. И не может понять почему, ведь она так тщательно соблюдает диету! Я сказал, что она вовсе не толстеет. Она высокая девочка и все еще растет…
– Право же, дорогая, ты совсем не толстеешь. Я бы тебе сказал, если бы это было так.
– Не такая уж я высокая, – возразила Джоанна. – Кристал гораздо, выше меня, а весит на шесть фунтов меньше.
– Кристал – кожа да кости.
– Папа, у нее прекрасная фигура.
– Нет, она худющая, как швабра.
– У нее уже выросли груди, а у меня еще нет.
– У тебя тоже скоро вырастут, можешь не беспокоиться.
– И эта сыпь вокруг и на носу… Папа, мы ходили к дерматологу, и он не знает, что это такое, а просто продолжает советовать мне мыть мою физиономию по три раза на дню. Ладно, я умываюсь-умываюсь четыре, даже пять раз в день, а эта противная сыпь все равно не сходит! Я выгляжу просто ужасно, папа. Если это не пройдет, может, мама отведет меня к другому доктору?
– Конечно, родная.
– Потому что это не угри. Он клянется, что не угри.
– Да избавимся мы от этой сыпи, родная, не беспокойся.
– Папа…
– Да, милая?
– Знаешь, он был совсем как человек. Себастьян. Он был как человек…
Мы похоронили его на заднем дворе.
У Себастьяна было любимое место под деревом, где он обычно лежал и наблюдал за пеликанами. При этом кончики ушей у него подергивались, а хвост так и ходил туда-сюда. Мы похоронили его на этом месте. Было уже двадцать пять минут седьмого и начинало смеркаться, а Сьюзен еще не пришла. Я почувствовал, что сержусь на нее за то, что ее не было дома, когда Джоанна обнаружила, что кот ранен и лежит в канаве, и за то, что ее нет с нами и сейчас, когда мы его хороним.
Я спросил Джоанну, не хочет ли она что-нибудь сказать.
Она опустилась перед открытой могилой на колени и опустила в нее маленькую оранжевую ракушку.
– Я люблю тебя, Себастьян, – тихо прошептала она – и больше ничего не сказала.
Я забросал могилу песком и землей, а сверху поместил прямоугольник дерна, который перед этим аккуратно вырезал. Джоанна обняла меня. Молча мы вернулись в дом. Я налил себе виски и спросил Джоанну, не хочет ли она пива. Она кивнула. Я открыл банку и протянул ей. Она отпила глоток и проговорила:
– Ненавижу вкус пива, – но при этом продолжала прихлебывать.
Десять минут спустя в дом ворвалась Сьюзен.
Она вышла от парикмахера, возбужденно говорила она, и обнаружила, что правое переднее колесо ее «мерседеса» спущено. Она позвонила на местную заправочную станцию и вызвала техпомощь, но пока они приехали, прошел целый час, и еще им понадобилось минут двадцать, чтобы поставить запаску. Потом, на пути домой, мост через дамбу оказался перегороженным и…
– Джоанна, ты пьешь пиво?
– Да, мама, – ответила Джоанна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Мысль об этом приводила в ужас.
Я вовсе не хотел в один прекрасный день нажать кнопку «ТЕЩА» и вызвать мать Эгги, которая жила в Кембридже, штат Массачусетс, и с которой я еще не встречался. Нет. Я хотел вспомнить мать Сьюзен, которая держала мою ладонь в своих руках и говорила мне, что она очень старается. Если я нажму кнопку «ДОЧЬ», я не желаю видеть дочь Джеральда Хеммингза, его дочь. Я не желаю смотреть на детские фотографии Джулии Хеммингз. Я не хочу, чтобы их банк памяти стал моим. Если я нажму кнопку «ДОЧЬ», мне нужно, чтобы перед моим мысленным взором возникла Джоанна в полном цвете, в двадцать раз больше, чем в жизни, смеющаяся, набивающая рот кукурузными хлопьями, падающая и разбивающая себе губу в три года. Джоанна моя дочь…
А когда я нажму кнопку «Домашнее животное», я не желаю, чтобы появлялись золотые рыбки Джулии, которых я видел у нее в комнате, комнате маленькой девочки, которая не была моей дочерью, но которая того гляди станет ею, моей падчерицей или как это там называется, как только я введу новые данные в компьютер, – нет! Когда я нажимаю кнопку «Домашнее животное», я хочу увидеть морду Себастьяна и его изумительные ирландские глаза. Я хочу вспомнить все его трюки – то, как он подкрадывался к ящерицам, как будто они были динозаврами, и то, как подергивались кончики его ушей, когда он слушал современный джаз…
– Мистер Хоуп?
Я посмотрел на открывшуюся дверь. Доктор Ресслер все еще держался за ручку. Ему не было необходимости что-либо говорить. Как только я взглянул на его лицо, я понял, что Себастьян мертв.
У него действительно не было шансов.
Доктор Ресслер был вынужден сразу же приступить к операции. Для того, чтобы Себастьян снова начал нормально дышать, между легкими и ребрами у него должно было быть пространство; значит, следовало немедленно зашить грудную клетку. Но это не исчерпывало проблем. Сломанное ребро проткнуло одно из легких. Тазовые кости были переломаны, диафрагма между грудной клеткой и животом была разорвана. Доктор Ресслер сообщил нам, что он предпочел бы сначала ввести ему большую дозу кортизона, чтобы улучшить его состояние и выдержать двадцать четыре часа перед операцией. Но такой возможности не было, и Себастьяна сразу же перенесли в операционную.
Доктор Ресслер принес свои соболезнования. Он сказал, что Себастьян был замечательным котом, он сразу его запомнил. Доктор Ресслер добавил, что он сделал все, что мог. Его лицо было в поту. На халате виднелись пятна крови. Он еще раз повторил, что очень сожалеет, потом извинился и покинул приемную. Медсестра отвела меня в сторону и спросила, что я собираюсь делать с трупом. Она добавила, что один мужчина регулярно приезжает и забирает трупы животных, чтобы похоронить. Он отвозит их в Пальметт, продолжала она, и выполняет эту работу хорошо. Еще она добавила, что некоторые предпочитают животных кремировать, но это очень дорого. Большинство же хозяев забирают животных с собой, сказала она, и хоронят их сами. Я сказал ей, что мы тоже хотели бы забрать Себастьяна с собой. Она прошла в дверь и не которое время отсутствовала. Когда она вернулась, в руках у нее был пластиковый мешок с тем, что осталось от Себастьяна. Она сообщила мне, что мешок водонепроницаем. Я отнес его в машину, положил его на заднее сиденье и вспомнил живого Себастьяна, царственно растянувшегося на заднем сиденье. Вспомнил, как я спросил его: «Эй, Себастьян, ты что там делаешь, а?» – и Себастьян подмигнул в ответ.
Мы с Джоанной долго молчали, а когда наконец заговорили, то не о Себастьяне. По крайней мере, не сразу.
Моя дочь рассказала мне, что она взвешивалась сегодня утром и обнаружила, что набрала лишних три фунта. Она снова толстеет. И не может понять почему, ведь она так тщательно соблюдает диету! Я сказал, что она вовсе не толстеет. Она высокая девочка и все еще растет…
– Право же, дорогая, ты совсем не толстеешь. Я бы тебе сказал, если бы это было так.
– Не такая уж я высокая, – возразила Джоанна. – Кристал гораздо, выше меня, а весит на шесть фунтов меньше.
– Кристал – кожа да кости.
– Папа, у нее прекрасная фигура.
– Нет, она худющая, как швабра.
– У нее уже выросли груди, а у меня еще нет.
– У тебя тоже скоро вырастут, можешь не беспокоиться.
– И эта сыпь вокруг и на носу… Папа, мы ходили к дерматологу, и он не знает, что это такое, а просто продолжает советовать мне мыть мою физиономию по три раза на дню. Ладно, я умываюсь-умываюсь четыре, даже пять раз в день, а эта противная сыпь все равно не сходит! Я выгляжу просто ужасно, папа. Если это не пройдет, может, мама отведет меня к другому доктору?
– Конечно, родная.
– Потому что это не угри. Он клянется, что не угри.
– Да избавимся мы от этой сыпи, родная, не беспокойся.
– Папа…
– Да, милая?
– Знаешь, он был совсем как человек. Себастьян. Он был как человек…
Мы похоронили его на заднем дворе.
У Себастьяна было любимое место под деревом, где он обычно лежал и наблюдал за пеликанами. При этом кончики ушей у него подергивались, а хвост так и ходил туда-сюда. Мы похоронили его на этом месте. Было уже двадцать пять минут седьмого и начинало смеркаться, а Сьюзен еще не пришла. Я почувствовал, что сержусь на нее за то, что ее не было дома, когда Джоанна обнаружила, что кот ранен и лежит в канаве, и за то, что ее нет с нами и сейчас, когда мы его хороним.
Я спросил Джоанну, не хочет ли она что-нибудь сказать.
Она опустилась перед открытой могилой на колени и опустила в нее маленькую оранжевую ракушку.
– Я люблю тебя, Себастьян, – тихо прошептала она – и больше ничего не сказала.
Я забросал могилу песком и землей, а сверху поместил прямоугольник дерна, который перед этим аккуратно вырезал. Джоанна обняла меня. Молча мы вернулись в дом. Я налил себе виски и спросил Джоанну, не хочет ли она пива. Она кивнула. Я открыл банку и протянул ей. Она отпила глоток и проговорила:
– Ненавижу вкус пива, – но при этом продолжала прихлебывать.
Десять минут спустя в дом ворвалась Сьюзен.
Она вышла от парикмахера, возбужденно говорила она, и обнаружила, что правое переднее колесо ее «мерседеса» спущено. Она позвонила на местную заправочную станцию и вызвала техпомощь, но пока они приехали, прошел целый час, и еще им понадобилось минут двадцать, чтобы поставить запаску. Потом, на пути домой, мост через дамбу оказался перегороженным и…
– Джоанна, ты пьешь пиво?
– Да, мама, – ответила Джоанна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47