Иди и передай ему мои слова.
– Поэтому ты и просила меня приехать?
– Да. Ты его адвокат. Его следует предупредить. Я не желаю, чтобы полиция совала нос в мою личную жизнь. Джейми принес мне достаточно горя, когда выставил свою проклятую интрижку напоказ всему городу, начав открыто жить с Златовлаской еще до того, как мы пришли к соглашению. Восемнадцать месяцев, сукин сын, он жил с ней в этом маленьком любовном гнездышке на Стоун-Крэб! Передай ему мои слова, Мэтт. Предупреди его…
– Я предупрежу его, но думаю, что это напрасно.
– Я сказала – передай ему мои слова!
– Передам.
– И передай ему кое-что еще. – Она сидела спиной к заливу. Солнце стояло почти в зените и заливало песок и водную гладь ослепительным светом. – Скажи ему: я рада, что с ними покончено.
– Бетти, я думаю, на самом деле ты не хочешь, чтобы я передавал ему это.
– Скажи ему, – упрямо повторила она. – Скажи этому проклятому ублюдку!
Я не был удивлен тому факту, что Юренберг посетил ее. Я пока был еще очень мало знаком с ним, но знал, что в этом деле он ничто не примет на веру – ни алиби Джейми, ни его бывшей жены. Я был уверен, что еще чуть-чуть – и он докопается и до поспешного выхода Джейми из игры, и до его встречи с Кэтрин Брене. Не сомневался я и в том, что он не примет алиби Бетти, основываясь лишь на ее словах. Если никто не видел свет в доме и никто не может положительно утверждать, что Бетти действительно находилась дома всю ночь, тогда она могла быть где угодно. А «где угодно» могло означать и Джакаранда-Драйв.
Вот о чем я думал, возвращаясь в контору. Убийства, очевидно, были совершены в состоянии исступленной ярости, а если что и было у Бетти в избытке, так это злоба. Я размышлял о том, не следует ли мне позвонить Юренбергу и передать слова, произнесенные ею: «Скажи ему: я рада, что с ними покончено». Но звонить не пришлось. Едва я вошел в контору, как Синтия сказала мне, что он сам звонил минут пять назад и сообщил, что сын Джейми – Майкл сознался в совершенных убийствах.
Официальное название полицейского участка в Калузе – Служба общественной безопасности. Об этом и говорила надпись на наружной стене здания. Справа на металлических входных дверях коричневого цвета не сразу заметишь буквы помельче: «Полицейское управление». Здание было построено из кирпича коричневого цвета различных оттенков, и его строгий архитектурный фасад портили узкие, похожие на бойницы окна. Для Калузы это обычное явление, потому что в летние месяцы здесь стоит нестерпимая жара, и широкие окна не дают ничего, кроме духоты и зноя.
Я вошел внутрь здания и решительно направился к тому, что, по всей видимости, являлось столом регистрации. Одна из девушек сообщила мне, что детектива Юренберга и доктора Парчейза я найду на третьем этаже, а затем позвонила Юренбергу, чтобы известить его о моем приходе. Он вместе с Джейми встретил меня около лифта. Юренберг был серьезен и смотрел с сочувствием. Он произнес:
– Я уже выразил доктору Парчейзу свое сожаление по поводу случившегося.
– Я бы хотел поговорить с Майклом, – сказал я. – Наедине, Джейми.
– Это самое лучшее, что можно придумать, – отозвался Юренберг, кивнув. Я не сомневался, что его расстроил арест двадцатилетнего Майкла Парчейза. Он казался человеком, которому нелегко скрывать свои переживания. Он был расстроен тем, как обернулось дело, и это ясно читалось по его лицу и поникшей фигуре. Руки он держал в карманах. Он, казалось, не стыдился того, что мы собрались здесь ярким солнечным днем, чтобы распутать кровавую тайну прошлой ночи.
– Хорошо, – согласился Джейми, – но, если можно, я бы хотел увидеться с ним, прежде…
– Да, можете поговорить с ним перед тем, как мы станем его допрашивать, – сказал Юренберг. – Но потом останется только его адвокат, если он захочет.
– Мне, может быть, придется вызвать адвоката по уголовным делам, – заметил я.
– Если мальчик так пожелает, я не возражаю.
– Вы с ним уже говорили?
– Что вы, конечно, нет, сэр, – обиделся Юренберг.
– Вы сказали, что он сознался в совершенных убийствах…
– Да, но только полицейскому, производившему арест. Следствие находилось на предварительной стадии, и от полицейского не требовалось рассказывать уголовный кодекс. Как только его доставили к нам, мы сразу же сообщили мальчику о его правах. Он попросил, чтобы мы позвонили его отцу, и в конце концов мы связались с доктором Парчейзом в вашей конторе.
– Хорошо, – сказал я, – пожалуйста, разрешите нам поговорить.
Он проводил меня в большую приемную, где наискосок от входа возвышался, как огромный перископ, оранжевого цвета подъемник для писем. Прямо против нас у стены был стол, за которым сидела девушка и с яростью стучала на машинке. Часы на стене над ее головой показывали двенадцать пятнадцать.
– Он в кабинете капитана, – сказал Юренберг. – Доктор Парчейз, если вы присядете, я попрошу кого-нибудь принести вам чашку кофе. – Он указал на банкетку, а затем провел меня мимо американского флага туда, где в небольшом тамбуре была пара дверей под прямым углом друг к другу. Он открыл левую дверь, и я вошел в комнату. Замок за мной защелкнулся.
Сначала я подумал, что кабинет пустой. Напротив у стены стоял стол с вращающимся стулом, обитым искусственной кожей зеленого цвета. На обшитой панелями стене над столом висело несколько дипломов в рамках. Сбоку от стола книжный стеллаж, на верхней полке – кальян. С фотографий в рамках смотрели жена капитана и его дочери, как я догадался. Вдруг боковым зрением я заметил Майкла Парчейза, сидящего на стуле справа от двери.
Он сидел уперев локти в бедра, ладони стиснув перед собой, голову опустив вровень с полированной поверхностью стола капитана. Он не поднял глаз, когда я приблизился, а сидел по-прежнему, уставившись на полированную крышку стола, где были разложены в ряд полдюжины поляроидных фотографий, образуя серию порнографических открыток. На Майкле были окровавленные голубые джинсы и залитая кровью белая тенниска. Его сандалии были покрыты коркой из засохшей крови, перемешанной с песком. В спутанных черных волосах застряли песчинки, на щеке – запекшаяся кровь, на мочке уха – тоже.
– Майкл, – обратился я к нему.
Он взглянул на меня – его карие глаза выглядели огромными на узком лице, – слабо кивнул и снова уставился на фотографии негритянки. Я не мог поверить, будто он действительно их рассматривает. Просто он не хотел встречаться со мной взглядом.
– У меня к тебе несколько вопросов, Майкл.
Он снова кивнул.
– Это ты убил Морин и своих сестер?
Он утвердительно кивнул.
– Майкл, я хочу, чтобы ты заговорил. Я хочу, чтобы ты ответил – да или нет. Ты убил Морин?
– Да, – ответил он. Голос у него был хриплым. Он прокашлялся и повторил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Поэтому ты и просила меня приехать?
– Да. Ты его адвокат. Его следует предупредить. Я не желаю, чтобы полиция совала нос в мою личную жизнь. Джейми принес мне достаточно горя, когда выставил свою проклятую интрижку напоказ всему городу, начав открыто жить с Златовлаской еще до того, как мы пришли к соглашению. Восемнадцать месяцев, сукин сын, он жил с ней в этом маленьком любовном гнездышке на Стоун-Крэб! Передай ему мои слова, Мэтт. Предупреди его…
– Я предупрежу его, но думаю, что это напрасно.
– Я сказала – передай ему мои слова!
– Передам.
– И передай ему кое-что еще. – Она сидела спиной к заливу. Солнце стояло почти в зените и заливало песок и водную гладь ослепительным светом. – Скажи ему: я рада, что с ними покончено.
– Бетти, я думаю, на самом деле ты не хочешь, чтобы я передавал ему это.
– Скажи ему, – упрямо повторила она. – Скажи этому проклятому ублюдку!
Я не был удивлен тому факту, что Юренберг посетил ее. Я пока был еще очень мало знаком с ним, но знал, что в этом деле он ничто не примет на веру – ни алиби Джейми, ни его бывшей жены. Я был уверен, что еще чуть-чуть – и он докопается и до поспешного выхода Джейми из игры, и до его встречи с Кэтрин Брене. Не сомневался я и в том, что он не примет алиби Бетти, основываясь лишь на ее словах. Если никто не видел свет в доме и никто не может положительно утверждать, что Бетти действительно находилась дома всю ночь, тогда она могла быть где угодно. А «где угодно» могло означать и Джакаранда-Драйв.
Вот о чем я думал, возвращаясь в контору. Убийства, очевидно, были совершены в состоянии исступленной ярости, а если что и было у Бетти в избытке, так это злоба. Я размышлял о том, не следует ли мне позвонить Юренбергу и передать слова, произнесенные ею: «Скажи ему: я рада, что с ними покончено». Но звонить не пришлось. Едва я вошел в контору, как Синтия сказала мне, что он сам звонил минут пять назад и сообщил, что сын Джейми – Майкл сознался в совершенных убийствах.
Официальное название полицейского участка в Калузе – Служба общественной безопасности. Об этом и говорила надпись на наружной стене здания. Справа на металлических входных дверях коричневого цвета не сразу заметишь буквы помельче: «Полицейское управление». Здание было построено из кирпича коричневого цвета различных оттенков, и его строгий архитектурный фасад портили узкие, похожие на бойницы окна. Для Калузы это обычное явление, потому что в летние месяцы здесь стоит нестерпимая жара, и широкие окна не дают ничего, кроме духоты и зноя.
Я вошел внутрь здания и решительно направился к тому, что, по всей видимости, являлось столом регистрации. Одна из девушек сообщила мне, что детектива Юренберга и доктора Парчейза я найду на третьем этаже, а затем позвонила Юренбергу, чтобы известить его о моем приходе. Он вместе с Джейми встретил меня около лифта. Юренберг был серьезен и смотрел с сочувствием. Он произнес:
– Я уже выразил доктору Парчейзу свое сожаление по поводу случившегося.
– Я бы хотел поговорить с Майклом, – сказал я. – Наедине, Джейми.
– Это самое лучшее, что можно придумать, – отозвался Юренберг, кивнув. Я не сомневался, что его расстроил арест двадцатилетнего Майкла Парчейза. Он казался человеком, которому нелегко скрывать свои переживания. Он был расстроен тем, как обернулось дело, и это ясно читалось по его лицу и поникшей фигуре. Руки он держал в карманах. Он, казалось, не стыдился того, что мы собрались здесь ярким солнечным днем, чтобы распутать кровавую тайну прошлой ночи.
– Хорошо, – согласился Джейми, – но, если можно, я бы хотел увидеться с ним, прежде…
– Да, можете поговорить с ним перед тем, как мы станем его допрашивать, – сказал Юренберг. – Но потом останется только его адвокат, если он захочет.
– Мне, может быть, придется вызвать адвоката по уголовным делам, – заметил я.
– Если мальчик так пожелает, я не возражаю.
– Вы с ним уже говорили?
– Что вы, конечно, нет, сэр, – обиделся Юренберг.
– Вы сказали, что он сознался в совершенных убийствах…
– Да, но только полицейскому, производившему арест. Следствие находилось на предварительной стадии, и от полицейского не требовалось рассказывать уголовный кодекс. Как только его доставили к нам, мы сразу же сообщили мальчику о его правах. Он попросил, чтобы мы позвонили его отцу, и в конце концов мы связались с доктором Парчейзом в вашей конторе.
– Хорошо, – сказал я, – пожалуйста, разрешите нам поговорить.
Он проводил меня в большую приемную, где наискосок от входа возвышался, как огромный перископ, оранжевого цвета подъемник для писем. Прямо против нас у стены был стол, за которым сидела девушка и с яростью стучала на машинке. Часы на стене над ее головой показывали двенадцать пятнадцать.
– Он в кабинете капитана, – сказал Юренберг. – Доктор Парчейз, если вы присядете, я попрошу кого-нибудь принести вам чашку кофе. – Он указал на банкетку, а затем провел меня мимо американского флага туда, где в небольшом тамбуре была пара дверей под прямым углом друг к другу. Он открыл левую дверь, и я вошел в комнату. Замок за мной защелкнулся.
Сначала я подумал, что кабинет пустой. Напротив у стены стоял стол с вращающимся стулом, обитым искусственной кожей зеленого цвета. На обшитой панелями стене над столом висело несколько дипломов в рамках. Сбоку от стола книжный стеллаж, на верхней полке – кальян. С фотографий в рамках смотрели жена капитана и его дочери, как я догадался. Вдруг боковым зрением я заметил Майкла Парчейза, сидящего на стуле справа от двери.
Он сидел уперев локти в бедра, ладони стиснув перед собой, голову опустив вровень с полированной поверхностью стола капитана. Он не поднял глаз, когда я приблизился, а сидел по-прежнему, уставившись на полированную крышку стола, где были разложены в ряд полдюжины поляроидных фотографий, образуя серию порнографических открыток. На Майкле были окровавленные голубые джинсы и залитая кровью белая тенниска. Его сандалии были покрыты коркой из засохшей крови, перемешанной с песком. В спутанных черных волосах застряли песчинки, на щеке – запекшаяся кровь, на мочке уха – тоже.
– Майкл, – обратился я к нему.
Он взглянул на меня – его карие глаза выглядели огромными на узком лице, – слабо кивнул и снова уставился на фотографии негритянки. Я не мог поверить, будто он действительно их рассматривает. Просто он не хотел встречаться со мной взглядом.
– У меня к тебе несколько вопросов, Майкл.
Он снова кивнул.
– Это ты убил Морин и своих сестер?
Он утвердительно кивнул.
– Майкл, я хочу, чтобы ты заговорил. Я хочу, чтобы ты ответил – да или нет. Ты убил Морин?
– Да, – ответил он. Голос у него был хриплым. Он прокашлялся и повторил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47