Так что же ты решишь? Ее пальцы терзали золотистую прядь.
– Я еще не готова, милый. Я не могу решиться, пока есть хоть малейшие сомнения, хоть самый крохотный риск. Я не желаю, чтоб ты проклял день, когда встретился со мной! Но должен ведь найтись какой-то выход… какой-то способ избежать опасностей и бед… Мы что-нибудь придумаем… Мы обязательно придумаем!
* * *
Бедная моя Шандра! Она пыталась быть такой благоразумной! Она желала примирить непримиримое, решить противоречия, связать прочное кружево из гнилых ниток, скрепив его своей любовью. Но нити расползались, оставляя в ее кружевах зияющие дыры.
– Может быть, нам завести девочку? – как-то спросила она. – Я думала о сыне, не о дочери, но разве девочка принесет нам меньше счастья? И потом, не нужно придумывать ей никаких занятий – мы станем трудиться вместе, и у тебя будут целых две манекенщицы!
Я чуть не клюнул на эту идею. Представьте себе помост, а вдоль него танцующим шагом идут две красотки: моя милая Шандра в сиянии золотых волос, и другая девушка, пониже и посветлее кожей, темноволосая и грациозная, – моя любимая дочурка!
Какое зрелище! Я бы назвал ее Пенелопой… Пенни… Я бы ее обожал… Я бы…
Полет моей фантазии стреножила трезвая мысль о том, что мы с Шандрой не заменим ей возлюбленного. Эта фигура обязательно возникнет, разрушив нашу идиллию; а с ней появятся и все прочие сложности, включая внуков и правнуков. Результат неизбежен: мою “Цирцею” будут достраивать и перестраивать, пока она не замрет навеки у какой-нибудь из звезд, превратившись в город сакабонов. И в том городе мы с Шандрой будем выглядеть сущими уродами. Итак, мне пришлось разбить очередной проект моей принцессы. Я делал это с тяжелой душой, испытывая к себе презрение и ненависть; сердце мое разрывалось, а разум дремал, никак не проявляя хваленого хитроумия. Увы! Не тот был случай, чтобы хитрить, тем более с самим собой. Ответы были ясны изначально, так как не первый век и не первую тысячу лет мы, спейс-трейдеры, странствуем в космосе; и за весь этот долгий срок ни один из нас не связал то кружево, над которым трудилась Шандра. Спейстрейдер летает один или с женщиной, если не считать пассажирских перевозок… Это правило было таким же незыблемым, как Закон Конфискации, и все попытки обойти его являлись источником бед и горя. Впрочем, никто их не предпринимал, поскольку итог просчитывался без компьютеров, на пальцах одной руки.
Во-первых, торговец мог добровольно перебраться “вниз”, продать корабль, приобрести гражданство и сделаться планетарным магнатом. Ему становились доступны любые семейные радости; он мог жениться, мог содержать дворец с одалисками и заводить детей – столько, сколько позволено его лицензией. Но я о подобных случаях не слышал – кроме вынужденной посадки, что приключилась с Кордеем.
Второй вариант был более опасным. Торговец мог провести “внизу” двенадцать месяцев и подождать, пока его жена не разродится; затем улететь в короткий рейс, не больше пятилетия – к примеру, в пояс астероидов, где есть металлы, лед и масса времени для изысканий. Покончив с ними, он мог вернуться за супругой и окрепшим отпрыском, забрать их (разумеется, обоих – какая женщина покинет пятилетнее дитя!) и продолжить свой космический вояж. Если рассматривать этот случай – разумеется, гипотетически, – то ребенок, выросший на корабле, не мыслил бы иного существования. Значит, все проблемы, о коих я говорил Шандре, встали бы в полный рост: мальчик превратится в юношу, девочка – в девушку, и им потребуется пара. А у всякой пары есть тенденция заводить детей, если время и место позволяют, и, следовательно, круг замкнется: мы приедем к тому, с чего начали.
Третья возможность не так фатальна и не грозит перенаселением, бунтами и семейными разборками. Наш гипотетический торговец мог бы оставить жену с младенцем на более долгий срок, лет на шестьдесят или семьдесят, а то и на пару веков. Надо думать, что материнский инстинкт за это время будет удовлетворен, и женщина вернется с радостью к законному супругу. В этом случае она покинет не беспомощного малыша, а родоначальника семьи, который сам уже стал дедом и прадедом; для него планета – дом родной, где он в силу богатства и происхождения один из самых именитых граждан.
Великолепный вариант! И надо заметить, такие эксперименты проводились, чего не скажешь о двух первых случаях. Однако женщины – не ангелы; кто из них способен ждать целых семьдесят лет, лелея внуков, правнуков и супружескую честь? Правильно, никто! И космический Одиссей, возвратившись к своей Пенелопе, видел трех-четырех Телемахов, не имевших к нему ни малейшего отношения. Что касается Пенелопы, та пребывала в счастливом супружестве, или вынашивала ребенка, или у нее намечался новый брак – словом, были житейские причины, не позволявшие броситься на шею Одиссею. И тут он понимал, что для него прошли два года, а для нее – семьдесят лет или целое столетие; а это поверьте, очень немалое время! В общем, все как в поговорке: влюбленный обещает больше, чем может исполнить, но не выполняет даже возможного.
Являлась ли Шандра счастливым исключением? Мог ли я покинуть ее – пусть не на семьдесят, пусть на сорок лет – и надеяться, что не буду забыт, что она вернется ко мне, что наша любовь не сгорит в кострах прошедших десятилетий? Размышляя об этом, я испытывал мучительное раздвоение; чувства шептали мне, ‘что любовь неподвластна ни времени, ни пространству, но голос рассудка напоминал: ты, Грэм Френч, не лучший мужчина в Галактике. И не единственный! Найдутся и умнее, и добрей, и красивей; и все они будут порхать над цветком по имени Шандра. Долгие-долгие годы! Можно ли упрекнуть цветок, если он раскроет свои лепестки?..
Будь проклят мой прагматизм! И будь проклята моя память! Каково это – жить с такой женщиной? – спросил Шалмуназар… Иными словами – достоин ли я ее?
Ответ давала трезвая самооценка. Я знал, что умен, однако не гениален – у той же Жанны мозги были устроены лучше, чем у меня. Я добр – во всяком случае, не злобен, – однако не отличаюсь открытым и доверчивым нравом, свойственным Дафни. Я, безусловно, холоднее, чем пылкая Ильза с Каме-лота, и нет во мне той жертвенной готовности, что наполняла душу Теи. И я не романтик. Я человек, который просчитывает свои действия от альфы до омеги. Сравнение с женщинами, которых я близко знал, лишь оттеняло мои недостатки. Правда, в этом букете отсутствовало коварство – я никогда не оставил бы Шандру среди людей неприятных и непохожих на нее, в каком-нибудь мире, подобном Тритону или Сан-Брендану. Хватит с меня Йоко! К тому же Шандра ничем не провинилась перед мной и не заслуживала ссылки в монастырь. А Сан-Брендан, Тритон или тот же Барсум были б для нее монастырем;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
– Я еще не готова, милый. Я не могу решиться, пока есть хоть малейшие сомнения, хоть самый крохотный риск. Я не желаю, чтоб ты проклял день, когда встретился со мной! Но должен ведь найтись какой-то выход… какой-то способ избежать опасностей и бед… Мы что-нибудь придумаем… Мы обязательно придумаем!
* * *
Бедная моя Шандра! Она пыталась быть такой благоразумной! Она желала примирить непримиримое, решить противоречия, связать прочное кружево из гнилых ниток, скрепив его своей любовью. Но нити расползались, оставляя в ее кружевах зияющие дыры.
– Может быть, нам завести девочку? – как-то спросила она. – Я думала о сыне, не о дочери, но разве девочка принесет нам меньше счастья? И потом, не нужно придумывать ей никаких занятий – мы станем трудиться вместе, и у тебя будут целых две манекенщицы!
Я чуть не клюнул на эту идею. Представьте себе помост, а вдоль него танцующим шагом идут две красотки: моя милая Шандра в сиянии золотых волос, и другая девушка, пониже и посветлее кожей, темноволосая и грациозная, – моя любимая дочурка!
Какое зрелище! Я бы назвал ее Пенелопой… Пенни… Я бы ее обожал… Я бы…
Полет моей фантазии стреножила трезвая мысль о том, что мы с Шандрой не заменим ей возлюбленного. Эта фигура обязательно возникнет, разрушив нашу идиллию; а с ней появятся и все прочие сложности, включая внуков и правнуков. Результат неизбежен: мою “Цирцею” будут достраивать и перестраивать, пока она не замрет навеки у какой-нибудь из звезд, превратившись в город сакабонов. И в том городе мы с Шандрой будем выглядеть сущими уродами. Итак, мне пришлось разбить очередной проект моей принцессы. Я делал это с тяжелой душой, испытывая к себе презрение и ненависть; сердце мое разрывалось, а разум дремал, никак не проявляя хваленого хитроумия. Увы! Не тот был случай, чтобы хитрить, тем более с самим собой. Ответы были ясны изначально, так как не первый век и не первую тысячу лет мы, спейс-трейдеры, странствуем в космосе; и за весь этот долгий срок ни один из нас не связал то кружево, над которым трудилась Шандра. Спейстрейдер летает один или с женщиной, если не считать пассажирских перевозок… Это правило было таким же незыблемым, как Закон Конфискации, и все попытки обойти его являлись источником бед и горя. Впрочем, никто их не предпринимал, поскольку итог просчитывался без компьютеров, на пальцах одной руки.
Во-первых, торговец мог добровольно перебраться “вниз”, продать корабль, приобрести гражданство и сделаться планетарным магнатом. Ему становились доступны любые семейные радости; он мог жениться, мог содержать дворец с одалисками и заводить детей – столько, сколько позволено его лицензией. Но я о подобных случаях не слышал – кроме вынужденной посадки, что приключилась с Кордеем.
Второй вариант был более опасным. Торговец мог провести “внизу” двенадцать месяцев и подождать, пока его жена не разродится; затем улететь в короткий рейс, не больше пятилетия – к примеру, в пояс астероидов, где есть металлы, лед и масса времени для изысканий. Покончив с ними, он мог вернуться за супругой и окрепшим отпрыском, забрать их (разумеется, обоих – какая женщина покинет пятилетнее дитя!) и продолжить свой космический вояж. Если рассматривать этот случай – разумеется, гипотетически, – то ребенок, выросший на корабле, не мыслил бы иного существования. Значит, все проблемы, о коих я говорил Шандре, встали бы в полный рост: мальчик превратится в юношу, девочка – в девушку, и им потребуется пара. А у всякой пары есть тенденция заводить детей, если время и место позволяют, и, следовательно, круг замкнется: мы приедем к тому, с чего начали.
Третья возможность не так фатальна и не грозит перенаселением, бунтами и семейными разборками. Наш гипотетический торговец мог бы оставить жену с младенцем на более долгий срок, лет на шестьдесят или семьдесят, а то и на пару веков. Надо думать, что материнский инстинкт за это время будет удовлетворен, и женщина вернется с радостью к законному супругу. В этом случае она покинет не беспомощного малыша, а родоначальника семьи, который сам уже стал дедом и прадедом; для него планета – дом родной, где он в силу богатства и происхождения один из самых именитых граждан.
Великолепный вариант! И надо заметить, такие эксперименты проводились, чего не скажешь о двух первых случаях. Однако женщины – не ангелы; кто из них способен ждать целых семьдесят лет, лелея внуков, правнуков и супружескую честь? Правильно, никто! И космический Одиссей, возвратившись к своей Пенелопе, видел трех-четырех Телемахов, не имевших к нему ни малейшего отношения. Что касается Пенелопы, та пребывала в счастливом супружестве, или вынашивала ребенка, или у нее намечался новый брак – словом, были житейские причины, не позволявшие броситься на шею Одиссею. И тут он понимал, что для него прошли два года, а для нее – семьдесят лет или целое столетие; а это поверьте, очень немалое время! В общем, все как в поговорке: влюбленный обещает больше, чем может исполнить, но не выполняет даже возможного.
Являлась ли Шандра счастливым исключением? Мог ли я покинуть ее – пусть не на семьдесят, пусть на сорок лет – и надеяться, что не буду забыт, что она вернется ко мне, что наша любовь не сгорит в кострах прошедших десятилетий? Размышляя об этом, я испытывал мучительное раздвоение; чувства шептали мне, ‘что любовь неподвластна ни времени, ни пространству, но голос рассудка напоминал: ты, Грэм Френч, не лучший мужчина в Галактике. И не единственный! Найдутся и умнее, и добрей, и красивей; и все они будут порхать над цветком по имени Шандра. Долгие-долгие годы! Можно ли упрекнуть цветок, если он раскроет свои лепестки?..
Будь проклят мой прагматизм! И будь проклята моя память! Каково это – жить с такой женщиной? – спросил Шалмуназар… Иными словами – достоин ли я ее?
Ответ давала трезвая самооценка. Я знал, что умен, однако не гениален – у той же Жанны мозги были устроены лучше, чем у меня. Я добр – во всяком случае, не злобен, – однако не отличаюсь открытым и доверчивым нравом, свойственным Дафни. Я, безусловно, холоднее, чем пылкая Ильза с Каме-лота, и нет во мне той жертвенной готовности, что наполняла душу Теи. И я не романтик. Я человек, который просчитывает свои действия от альфы до омеги. Сравнение с женщинами, которых я близко знал, лишь оттеняло мои недостатки. Правда, в этом букете отсутствовало коварство – я никогда не оставил бы Шандру среди людей неприятных и непохожих на нее, в каком-нибудь мире, подобном Тритону или Сан-Брендану. Хватит с меня Йоко! К тому же Шандра ничем не провинилась перед мной и не заслуживала ссылки в монастырь. А Сан-Брендан, Тритон или тот же Барсум были б для нее монастырем;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105