– А то я сама не вижу?! С людьми дружбу завел! Про долг супружеский позабыл, да и рад! А я зубы порти, дыру в мешковине выгрызая! И ноги в кровь стирай, по городам и весям его, негодного, разыскивая!
– Послушайте, любезная… – попытался было спасти положение Наорд, помнящий о несомненных боевых заслугах трусливого людоеда. – Вы все не так поняли! Дело в том…
– Не с тобой разговариваю! – огрызнулась Пецилла. – А с супругом собственным! И ты, человек, в дела наши не лезь! Барбуз, куда пошел?!
– Да я тут, лапочка, тут…
– Тут он! А чего на лошадь карабкаешься, изменщик?!
– Ну зачем вы с ним так? – вступилась справедливая испанка. – Он же не сделал ничего плохого!
– Цыц, девчонка! – сдвинула кустистые брови людоедка. – Ты мне в дочери годишься! Совсем еда распустилась – в похлебку не засунешь, рот не заткнешь, еще и старшим перечат через слово! – Она оборотилась к смиренно ожидающему заслуженной головомойки мужу. – И как тебе, увальню, не совестно?! Почто меня дозволил в мешок пихать? Почто, когда от этих вот строптивцев сбежал, не выпустил? И очень мне интересно, где это тебя, гуляку, так разукрасили?!
Барбуз, хоть и был совершенно ни в чем не виноват, потупился и принялся мычать что-то невразумительное… Поняв по свирепому выражению лица великанши, что назревает грандиозная семейная разборка с шумным выяснением отношений, Аркаша высунулся из-за камня и громко заявил:
– Барбуз, что ты стесняешься?! Возьми и расскажи!
– Я? – пискнул людоед, затравленно моргая. – А что?
– Как это – что?! – Медик всплеснул руками, незаметно подмигнув товарищам. – Все! И как любимую жену от нас, злонамеренных, в мешке прятал, и как от скелета рогатого ее спасал, рискуя головой и памятью, и как тюрьму тайгетскую по камню раскидал одной левой, ее, ненаглядную, разыскивая!
– И как тюремщику чуть голову не откусил, потому что тот не признавался, где мешок спрятал! – включился в игру Хайден. – Давай, давай, Барбуз, все же свои!
– А как ты караконджалов голыми руками? А как не ел, не пил, не спал, о супруге убиваючись?!
– Я?! – округлил глаза Барбуз, но его вовремя перебила Кармен:
– Что же ты? Зачем скромничать? Разве хоть какой женщине не приятно услышать, как ее мужчина крушит врага с именем любимой на устах?! О, дьос мио! Если бы не Аркадий, то, клянусь своим фургоном, я сочла бы за счастье скрасить твое одиночество…
– Какое такое «одиночество»?! – ревниво взревела законная супруга, упирая руки в боки. – Когда он уж тридцать лет как женатый!!
– Ой, какие глупости! – жеманно заявила испанка. – Жена не стенка, можно отодвинуть… Потому что вы, госпожа, такое сокровище не цените! А уж я бы… – Она наградила совсем сбитого с толку великана томным взглядом. – Я бы так оценила-а…
– Кармен, – трагично и благородно вымолвил вирусолог, лягнув кусающего губы от рвущегося наружу хохота барона, – я понимаю! Куда мне до Барбуза? Кто я такой, в сущности? Хиляк, слабак, крыса лабораторная… Я все понимаю! И если с ним тебе будет лучше, то…
– Нет!! – завопила Пецилла, опрометью бросаясь к скромно потупившемуся мужу и заключая его в страстные собственнические объятия. – Ишь разогналась, лягушка озерная! Мое! Никому не отдам!! Я, может, волнуюсь за него, обормота великовозрастного! Я, может, полжизни на него, дурака, положила… Я, может, вообще из любви одной так шумлю!!
– Пециллочка! – растроганно выговорил счастливый великан, обвивая ручищами широкий стан супруги.
Та довольно заурчала…
Друзья переглянулись и потихоньку отошли в сторону, чтобы не мешать семейной идиллии. Схоронились за большим камнем и безудержно расхохотались… Слетевший с горы феникс застал их минут через десять на том же месте, икающих от смеха.
– Общение с предком священным елеем утешило сердце! – каркнул птиц, с недоумением глядя на держащихся за животы друзей. – Оно же спуститься меня подтолкнуло… да хватит хихикать!!
– Феликс… – простонал Аркаша, утирая слезы, – извини, это мы о своем…
– Ты тут ни при чем! – Хохочущий барон обессиленно прислонился спиной к шершавой поверхности валуна. – Ох… не могу больше! Сэр, не смешите меня, я как на вас посмотрю, так… Ваше величество! Кармен!
Те только руками замахали, не мешай, мол, дай душу отвести! Древний миф щелкнул клювом и неопределенно повел крыльями:
– Не поймешь вас… Аркадий, на пару слов?
– Конечно! – Все еще широко улыбающийся вирусолог отошел от камня и приблизился к живой легенде. – Просто… ты бы видел этот цирк! Да Пецилла теперь его стеречь с волкодавами будет день и ночь – как бы кто не увел!
Птиц молчал.
– Феликс? – Ильин потрепал его по горячему мягкому крылу. – Ты чего? Обиделся?
– Нет, – грустно улыбнулся феникс, поднимая на медика большие янтарные глаза. – На что же мне обижаться? Где бы я был, если б не вы? – Он тяжело вздохнул и подставил переливающуюся алым цветом спину. – Садись. Полетаем.
Аркаша пожал плечами и оседлал древний миф. Птиц взмахнул широкими крыльями и плавно взмыл в воздух.
– Аркадий! – весело крикнул им вслед Хайден. – А можно потом нам?!
– Да не вопрос! – проорал Ильин и посмотрел в затылок фениксу. – Ничего, что я за тебя пообещал?
– Ничего, – ответил Феликс. – Мне же не жалко! Я теперь сильный… Ты высоты не боишься?
– Не-а! – жизнерадостно крикнул молодой врач, подставляя раскрытые ладони свежему ветру. – Я только темноты боюсь, да и то в последнее время, кажется, перестал… Ты куда меня везешь, страус?
– В спокойное место, – коротко отозвался тот. – Поговорить надо.
Видимо, разговор предстоял серьезный, потому что пресловутым «спокойным местом» оказался восточный уступ священной горы. Вирусолог спрыгнул на гладкую каменную площадку и уселся на краю, поджав под себя одну ногу. Феникс устроился рядом, сложив крылья. Малиновеющее солнце уже наполовину скрылось за горизонтом.
– Красиво, – сказал Аркаша. Помолчал, подумал и добавил: – Феликс, давай уже, не тяни резину! Что ты хотел такого мне сказать, что аж сюда затащил? Только не ври, что стихи почитать хочешь! У тебя на физиономии такая мировая скорбь, что дальше ехать некуда!
– Ну что ж… – не глядя на него, ответил птиц. – Могу и без стихов… Пора мне, Аркадий. Не может феникс долго в мире людей задерживаться. Я отправляюсь вслед за Солнцем.
– Я так и думал… – грустно кивнул Ильин. – А с ребятами попрощаться не хочешь?
– Тяжело мне это, – признался птиц, опуская голову. Золотистый гребешок на его голове поник. – Ведь не увижу больше, человеческий век короток… Не стоит мне прощаться. – Он помолчал и добавил: – И тебе не стоит.
– В каком смысле? – удивился Аркаша. – А я-то тут при чем?!
Феникс повернул свою красивую гордую голову и посмотрел молодому человеку в глаза. И тогда Аркадий понял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
– Послушайте, любезная… – попытался было спасти положение Наорд, помнящий о несомненных боевых заслугах трусливого людоеда. – Вы все не так поняли! Дело в том…
– Не с тобой разговариваю! – огрызнулась Пецилла. – А с супругом собственным! И ты, человек, в дела наши не лезь! Барбуз, куда пошел?!
– Да я тут, лапочка, тут…
– Тут он! А чего на лошадь карабкаешься, изменщик?!
– Ну зачем вы с ним так? – вступилась справедливая испанка. – Он же не сделал ничего плохого!
– Цыц, девчонка! – сдвинула кустистые брови людоедка. – Ты мне в дочери годишься! Совсем еда распустилась – в похлебку не засунешь, рот не заткнешь, еще и старшим перечат через слово! – Она оборотилась к смиренно ожидающему заслуженной головомойки мужу. – И как тебе, увальню, не совестно?! Почто меня дозволил в мешок пихать? Почто, когда от этих вот строптивцев сбежал, не выпустил? И очень мне интересно, где это тебя, гуляку, так разукрасили?!
Барбуз, хоть и был совершенно ни в чем не виноват, потупился и принялся мычать что-то невразумительное… Поняв по свирепому выражению лица великанши, что назревает грандиозная семейная разборка с шумным выяснением отношений, Аркаша высунулся из-за камня и громко заявил:
– Барбуз, что ты стесняешься?! Возьми и расскажи!
– Я? – пискнул людоед, затравленно моргая. – А что?
– Как это – что?! – Медик всплеснул руками, незаметно подмигнув товарищам. – Все! И как любимую жену от нас, злонамеренных, в мешке прятал, и как от скелета рогатого ее спасал, рискуя головой и памятью, и как тюрьму тайгетскую по камню раскидал одной левой, ее, ненаглядную, разыскивая!
– И как тюремщику чуть голову не откусил, потому что тот не признавался, где мешок спрятал! – включился в игру Хайден. – Давай, давай, Барбуз, все же свои!
– А как ты караконджалов голыми руками? А как не ел, не пил, не спал, о супруге убиваючись?!
– Я?! – округлил глаза Барбуз, но его вовремя перебила Кармен:
– Что же ты? Зачем скромничать? Разве хоть какой женщине не приятно услышать, как ее мужчина крушит врага с именем любимой на устах?! О, дьос мио! Если бы не Аркадий, то, клянусь своим фургоном, я сочла бы за счастье скрасить твое одиночество…
– Какое такое «одиночество»?! – ревниво взревела законная супруга, упирая руки в боки. – Когда он уж тридцать лет как женатый!!
– Ой, какие глупости! – жеманно заявила испанка. – Жена не стенка, можно отодвинуть… Потому что вы, госпожа, такое сокровище не цените! А уж я бы… – Она наградила совсем сбитого с толку великана томным взглядом. – Я бы так оценила-а…
– Кармен, – трагично и благородно вымолвил вирусолог, лягнув кусающего губы от рвущегося наружу хохота барона, – я понимаю! Куда мне до Барбуза? Кто я такой, в сущности? Хиляк, слабак, крыса лабораторная… Я все понимаю! И если с ним тебе будет лучше, то…
– Нет!! – завопила Пецилла, опрометью бросаясь к скромно потупившемуся мужу и заключая его в страстные собственнические объятия. – Ишь разогналась, лягушка озерная! Мое! Никому не отдам!! Я, может, волнуюсь за него, обормота великовозрастного! Я, может, полжизни на него, дурака, положила… Я, может, вообще из любви одной так шумлю!!
– Пециллочка! – растроганно выговорил счастливый великан, обвивая ручищами широкий стан супруги.
Та довольно заурчала…
Друзья переглянулись и потихоньку отошли в сторону, чтобы не мешать семейной идиллии. Схоронились за большим камнем и безудержно расхохотались… Слетевший с горы феникс застал их минут через десять на том же месте, икающих от смеха.
– Общение с предком священным елеем утешило сердце! – каркнул птиц, с недоумением глядя на держащихся за животы друзей. – Оно же спуститься меня подтолкнуло… да хватит хихикать!!
– Феликс… – простонал Аркаша, утирая слезы, – извини, это мы о своем…
– Ты тут ни при чем! – Хохочущий барон обессиленно прислонился спиной к шершавой поверхности валуна. – Ох… не могу больше! Сэр, не смешите меня, я как на вас посмотрю, так… Ваше величество! Кармен!
Те только руками замахали, не мешай, мол, дай душу отвести! Древний миф щелкнул клювом и неопределенно повел крыльями:
– Не поймешь вас… Аркадий, на пару слов?
– Конечно! – Все еще широко улыбающийся вирусолог отошел от камня и приблизился к живой легенде. – Просто… ты бы видел этот цирк! Да Пецилла теперь его стеречь с волкодавами будет день и ночь – как бы кто не увел!
Птиц молчал.
– Феликс? – Ильин потрепал его по горячему мягкому крылу. – Ты чего? Обиделся?
– Нет, – грустно улыбнулся феникс, поднимая на медика большие янтарные глаза. – На что же мне обижаться? Где бы я был, если б не вы? – Он тяжело вздохнул и подставил переливающуюся алым цветом спину. – Садись. Полетаем.
Аркаша пожал плечами и оседлал древний миф. Птиц взмахнул широкими крыльями и плавно взмыл в воздух.
– Аркадий! – весело крикнул им вслед Хайден. – А можно потом нам?!
– Да не вопрос! – проорал Ильин и посмотрел в затылок фениксу. – Ничего, что я за тебя пообещал?
– Ничего, – ответил Феликс. – Мне же не жалко! Я теперь сильный… Ты высоты не боишься?
– Не-а! – жизнерадостно крикнул молодой врач, подставляя раскрытые ладони свежему ветру. – Я только темноты боюсь, да и то в последнее время, кажется, перестал… Ты куда меня везешь, страус?
– В спокойное место, – коротко отозвался тот. – Поговорить надо.
Видимо, разговор предстоял серьезный, потому что пресловутым «спокойным местом» оказался восточный уступ священной горы. Вирусолог спрыгнул на гладкую каменную площадку и уселся на краю, поджав под себя одну ногу. Феникс устроился рядом, сложив крылья. Малиновеющее солнце уже наполовину скрылось за горизонтом.
– Красиво, – сказал Аркаша. Помолчал, подумал и добавил: – Феликс, давай уже, не тяни резину! Что ты хотел такого мне сказать, что аж сюда затащил? Только не ври, что стихи почитать хочешь! У тебя на физиономии такая мировая скорбь, что дальше ехать некуда!
– Ну что ж… – не глядя на него, ответил птиц. – Могу и без стихов… Пора мне, Аркадий. Не может феникс долго в мире людей задерживаться. Я отправляюсь вслед за Солнцем.
– Я так и думал… – грустно кивнул Ильин. – А с ребятами попрощаться не хочешь?
– Тяжело мне это, – признался птиц, опуская голову. Золотистый гребешок на его голове поник. – Ведь не увижу больше, человеческий век короток… Не стоит мне прощаться. – Он помолчал и добавил: – И тебе не стоит.
– В каком смысле? – удивился Аркаша. – А я-то тут при чем?!
Феникс повернул свою красивую гордую голову и посмотрел молодому человеку в глаза. И тогда Аркадий понял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85