– Девушка тяжело вздохнула. – Ну почему вы меня не слушаете? Если трактирщик и торговец – одна… э-э…
– Малина? – подсказал Аркадий, уже понимая, куда она клонит. – Тогда нас действительно совсем пришибут без лишних разговоров… Но ведь как вспомню эту рожу подлую!
– Дайте ему денег, и он сам все расскажет, – посоветовала она. – Зачем лишний раз на тумаки напрашиваться?
– Леди, – тяжко вздохнул барон, снова опускаясь на колесо, – если бы у нас были деньги, как вы думаете, мы взялись бы за эти мешки?
– О…
Помолчали. Вирусолог хмуро посмотрел сквозь прореху в потолке фургона на чистое звездное ночное небо и передернул плечами:
– Ладно. Потом расквитаемся… Ты права, у него чуть ли не банда, а у нас – полтора инвалида… Давай-ка покажи свою ногу, старик. Будем надеяться, что обошлось легким испугом! – Он присел. – Задери штанину… Ну-ка, ну-ка… Темнотища. Карменсита, а огоньку никакого нет? Я на ощупь как-то не привык диагнозы ставить.
– Если здесь лучину зажжем, боюсь, как бы фургон не спалить, – заметил Хайден, закатывая штанину и морщась.
– Там, на заднем дворе, путники у костра сидят! – вспомнила девушка. – Пойдемте к ним! Они не прогонят. Это не трактирщик, у дорожных людей свои правила…
– Хорошая мысль! – улыбнулся вирусолог, помогая барону подняться. – Похромали, дружище! Кстати, Кармен, а ты не боишься повозку без присмотра оставлять? Тут, я гляжу, народец тот еще!
– Да что у меня брать? – звонко рассмеялась она. – Юбки? Или кувшины?
– Ну мало ли… – Ильин пожал плечами и спрыгнул на землю, подавая руку Хайдену. – Тебе виднее, конечно. Вот, помню, был у одного парниши с нашего потока «мерс» – умереть не встать! Из Германии гнали, кожаный салон, все на автоматике, сиденья с подогревом… Как он трясся над ним! Сигнализацию поставил крутейшую – реагировала даже на появление пятен на солнце… И все равно сперли! Потому как охота пуще неволи… Но это, конечно, не фургон…
На небольшом пятачке земли, окруженный повозками, жарко горел костер, выпуская искры в черное небо. Пахло печеной картошкой. Вокруг огня, подстелив под себя что придется, сидели люди. Разные – здесь были и изможденные работой крестьяне в лохмотьях, и пара седых странников с корявыми посохами, и торговый люд – солидный, при бородах и сапогах. Но отсюда никого не гнали прочь – двигались, пропуская к огню, угощали, чем могли… Видно, даже людям с деньгами не очень хотелось останавливаться на ночлег в трактире.
Какой-то старичок в драной рубахе негромко тренькал то ли на гуслях, то ли на балалайке – Аркаша не разглядел, на чем именно, но треньканье это слух не резало, наоборот – настраивало на мирный лад… Кармен раздобыла где-то несколько картофелин, с молчаливого разрешения остальных зарыла их в угли и время от времени ворошила длинной хворостиной.
– Ну-с… – Медик внимательно разглядывал опухшую ногу барона. – Хорошего, конечно, я ничего тут не вижу…
– Уй!
– Терпи, я кость прощупываю… Так… Ага… Ну перелома у тебя нет! Но ушиб неслабый. Надо бы что-то холодное приложить, тогда к утру полегчает и ходить вполне сможешь.
– Меч подойдет?
– Попробуй, – кивнул Ильин.
Хайден снял с пояса меч и приложил холодный клинок к больному месту.
– Да ведь лезвие узкое, – повернулся к нему сидящий рядом мужчина, судя по запыленным доспехам – воин. – Вот, держи! Щит побольше будет! Тоже металл…
– Спасибо, – благодарно кивнул барон, беря в руки тяжелый круглый щит, изрисованный непонятными крючками и загогулинами.
Аркаша уселся, по-турецки скрестив ноги, прямо на землю. От костра несло жаром, негромкие голоса путников убаюкивали. Кармен выкатила из углей одну картофелину и потыкала ее палочкой.
– Готово! – весело сказала она. – Хочешь?
– Давай, – кивнул медик. – И Хайду кинь! Он у нас раненый, ему положено в первую очередь…
Старичок с гуслями, глядя на оранжевое пламя, снова тронул пальцами струны.
– Далеко-далеко, – негромко, напевно начал он, – на далеком Востоке, есть страна вечного счастья. Там нет ни холодной зимы, ни жаркого лета, нет там ни холмов, ни долин, а одна только сверкающая равнина простирается на многие мили… Ни болезней, ни старости, ни слез, ни горя нет в этой стране, ни одно злодеяние не оскверняло никогда эту благословенную землю… Нет там ни людского гнева, ни нищеты, ни голода. И есть в той стране роща, где растут высокие деревья, приносящие райские плоды, которые никогда не гниют и не падают на землю. И живет в той роще всего одна птица, и имя ее – Феникс…
Путники затихли, вслушиваясь в негромкий голос сказителя. Аркаша протянул барону свою картофелину и взял у девушки другую, обжигаясь и дуя на ладони.
– …оперенье его пылает, подобно огню, рыжим и алым – как солнце, что породило его, – продолжал старик. – И нет у него хозяев, нет сородичей и потомков – он один такой во всем мире. Совсем один. И в одиночестве живет Феникс пять сотен лет среди деревьев священной рощи, ведая все тайны бытия, смерти и бессмертия… но пятьсот лет проходят, и время становится в тягость чудесной птице. И чтобы обновить старое и вернуть к новой жизни умершее, Феникс покидает благословенную страну счастья и летит в этот мир, полный скорби и смерти, и ищет между гор тихую рощицу, ищет самое высокое дерево и вьет там гнездо, что послужит ему погребальным костром…
– Еще один самоубийца, – тихо хмыкнул Аркадий. – А говорят, что животные этим не страдают!
– Тихо! – сердито пихнула его локтем Кармен. – Дай послушать!
– Да этой легенде уже лет, как… Ее же все знают!
– А я не знаю! Не мешай!
– Как хочешь… – Молодой человек пожал плечами и зевнул.
– …готовясь к смерти, он собирает погребальные масла и благовония, устилает свое гнездо ароматными листьями, окропляет себя маслом и, справив собственные похороны, расстается с жизнью…
– Зачем? – не утерпела испанка. Вирусолог закатил глаза.
Старик на секунду оторвался от гуслей и кротко улыбнулся девушке:
– Феникс умирает, ибо, не утратив жизнь – не сохранишь ее и не воскреснешь, если не умрешь!
– Да, глубоко копнул, глубоко… – проронил Аркаша, зевая. В отличие от впечатлительной Кармен, его сказки никогда особенно не увлекали. Разве что, может быть, в далеком детстве…
– Тело Феникса, поверженное смертью, от солнечных лучей греется и становится настолько горячим, что жар порождает пламя, – снова заговорил-засопел дед. – И птица исчезает, объятая огнем, и на ее месте остается только яйцо, из которого по прошествии времени появляется новый, молодой Феникс! О, он прекрасен, как ни одно существо на земле! Цвет его оперения ал, как алы спелые гранаты, на хвосте алый смешивается со вспышками желтого, глаза его светятся, как два гиацинта, а на голове – сверкающая корона, отражение славы солнца… И чудное создание это покидает свое гнездо, чтобы вернуться в страну вечного счастья, но говорят, что перед этим Феникс прилетает на священную гору Галлит, что находится за тремя перевалами к югу от нашей столицы, и встречает там рассвет, восхождение на престол отца своего – великого Солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
– Малина? – подсказал Аркадий, уже понимая, куда она клонит. – Тогда нас действительно совсем пришибут без лишних разговоров… Но ведь как вспомню эту рожу подлую!
– Дайте ему денег, и он сам все расскажет, – посоветовала она. – Зачем лишний раз на тумаки напрашиваться?
– Леди, – тяжко вздохнул барон, снова опускаясь на колесо, – если бы у нас были деньги, как вы думаете, мы взялись бы за эти мешки?
– О…
Помолчали. Вирусолог хмуро посмотрел сквозь прореху в потолке фургона на чистое звездное ночное небо и передернул плечами:
– Ладно. Потом расквитаемся… Ты права, у него чуть ли не банда, а у нас – полтора инвалида… Давай-ка покажи свою ногу, старик. Будем надеяться, что обошлось легким испугом! – Он присел. – Задери штанину… Ну-ка, ну-ка… Темнотища. Карменсита, а огоньку никакого нет? Я на ощупь как-то не привык диагнозы ставить.
– Если здесь лучину зажжем, боюсь, как бы фургон не спалить, – заметил Хайден, закатывая штанину и морщась.
– Там, на заднем дворе, путники у костра сидят! – вспомнила девушка. – Пойдемте к ним! Они не прогонят. Это не трактирщик, у дорожных людей свои правила…
– Хорошая мысль! – улыбнулся вирусолог, помогая барону подняться. – Похромали, дружище! Кстати, Кармен, а ты не боишься повозку без присмотра оставлять? Тут, я гляжу, народец тот еще!
– Да что у меня брать? – звонко рассмеялась она. – Юбки? Или кувшины?
– Ну мало ли… – Ильин пожал плечами и спрыгнул на землю, подавая руку Хайдену. – Тебе виднее, конечно. Вот, помню, был у одного парниши с нашего потока «мерс» – умереть не встать! Из Германии гнали, кожаный салон, все на автоматике, сиденья с подогревом… Как он трясся над ним! Сигнализацию поставил крутейшую – реагировала даже на появление пятен на солнце… И все равно сперли! Потому как охота пуще неволи… Но это, конечно, не фургон…
На небольшом пятачке земли, окруженный повозками, жарко горел костер, выпуская искры в черное небо. Пахло печеной картошкой. Вокруг огня, подстелив под себя что придется, сидели люди. Разные – здесь были и изможденные работой крестьяне в лохмотьях, и пара седых странников с корявыми посохами, и торговый люд – солидный, при бородах и сапогах. Но отсюда никого не гнали прочь – двигались, пропуская к огню, угощали, чем могли… Видно, даже людям с деньгами не очень хотелось останавливаться на ночлег в трактире.
Какой-то старичок в драной рубахе негромко тренькал то ли на гуслях, то ли на балалайке – Аркаша не разглядел, на чем именно, но треньканье это слух не резало, наоборот – настраивало на мирный лад… Кармен раздобыла где-то несколько картофелин, с молчаливого разрешения остальных зарыла их в угли и время от времени ворошила длинной хворостиной.
– Ну-с… – Медик внимательно разглядывал опухшую ногу барона. – Хорошего, конечно, я ничего тут не вижу…
– Уй!
– Терпи, я кость прощупываю… Так… Ага… Ну перелома у тебя нет! Но ушиб неслабый. Надо бы что-то холодное приложить, тогда к утру полегчает и ходить вполне сможешь.
– Меч подойдет?
– Попробуй, – кивнул Ильин.
Хайден снял с пояса меч и приложил холодный клинок к больному месту.
– Да ведь лезвие узкое, – повернулся к нему сидящий рядом мужчина, судя по запыленным доспехам – воин. – Вот, держи! Щит побольше будет! Тоже металл…
– Спасибо, – благодарно кивнул барон, беря в руки тяжелый круглый щит, изрисованный непонятными крючками и загогулинами.
Аркаша уселся, по-турецки скрестив ноги, прямо на землю. От костра несло жаром, негромкие голоса путников убаюкивали. Кармен выкатила из углей одну картофелину и потыкала ее палочкой.
– Готово! – весело сказала она. – Хочешь?
– Давай, – кивнул медик. – И Хайду кинь! Он у нас раненый, ему положено в первую очередь…
Старичок с гуслями, глядя на оранжевое пламя, снова тронул пальцами струны.
– Далеко-далеко, – негромко, напевно начал он, – на далеком Востоке, есть страна вечного счастья. Там нет ни холодной зимы, ни жаркого лета, нет там ни холмов, ни долин, а одна только сверкающая равнина простирается на многие мили… Ни болезней, ни старости, ни слез, ни горя нет в этой стране, ни одно злодеяние не оскверняло никогда эту благословенную землю… Нет там ни людского гнева, ни нищеты, ни голода. И есть в той стране роща, где растут высокие деревья, приносящие райские плоды, которые никогда не гниют и не падают на землю. И живет в той роще всего одна птица, и имя ее – Феникс…
Путники затихли, вслушиваясь в негромкий голос сказителя. Аркаша протянул барону свою картофелину и взял у девушки другую, обжигаясь и дуя на ладони.
– …оперенье его пылает, подобно огню, рыжим и алым – как солнце, что породило его, – продолжал старик. – И нет у него хозяев, нет сородичей и потомков – он один такой во всем мире. Совсем один. И в одиночестве живет Феникс пять сотен лет среди деревьев священной рощи, ведая все тайны бытия, смерти и бессмертия… но пятьсот лет проходят, и время становится в тягость чудесной птице. И чтобы обновить старое и вернуть к новой жизни умершее, Феникс покидает благословенную страну счастья и летит в этот мир, полный скорби и смерти, и ищет между гор тихую рощицу, ищет самое высокое дерево и вьет там гнездо, что послужит ему погребальным костром…
– Еще один самоубийца, – тихо хмыкнул Аркадий. – А говорят, что животные этим не страдают!
– Тихо! – сердито пихнула его локтем Кармен. – Дай послушать!
– Да этой легенде уже лет, как… Ее же все знают!
– А я не знаю! Не мешай!
– Как хочешь… – Молодой человек пожал плечами и зевнул.
– …готовясь к смерти, он собирает погребальные масла и благовония, устилает свое гнездо ароматными листьями, окропляет себя маслом и, справив собственные похороны, расстается с жизнью…
– Зачем? – не утерпела испанка. Вирусолог закатил глаза.
Старик на секунду оторвался от гуслей и кротко улыбнулся девушке:
– Феникс умирает, ибо, не утратив жизнь – не сохранишь ее и не воскреснешь, если не умрешь!
– Да, глубоко копнул, глубоко… – проронил Аркаша, зевая. В отличие от впечатлительной Кармен, его сказки никогда особенно не увлекали. Разве что, может быть, в далеком детстве…
– Тело Феникса, поверженное смертью, от солнечных лучей греется и становится настолько горячим, что жар порождает пламя, – снова заговорил-засопел дед. – И птица исчезает, объятая огнем, и на ее месте остается только яйцо, из которого по прошествии времени появляется новый, молодой Феникс! О, он прекрасен, как ни одно существо на земле! Цвет его оперения ал, как алы спелые гранаты, на хвосте алый смешивается со вспышками желтого, глаза его светятся, как два гиацинта, а на голове – сверкающая корона, отражение славы солнца… И чудное создание это покидает свое гнездо, чтобы вернуться в страну вечного счастья, но говорят, что перед этим Феникс прилетает на священную гору Галлит, что находится за тремя перевалами к югу от нашей столицы, и встречает там рассвет, восхождение на престол отца своего – великого Солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85