Она ничего не имела против, вот и все.
Тем не менее господин Шварц уединился в своем кабинете, сославшись на важные дела. Он был в отчаянии, и сам не знал, почему на него напал настоящий сплин, будто его звали не Шварцем, а Блейком. У него не было особых планов насчет Мишеля, но когда тот пришел, ему захотелось вдруг услать его с поручением в Нью-Йорк. Добавим, что коварная Мирабель была тут абсолютно ни при чем.
На следующий день юноша не явился – банкир заскучал без своего Мишеля. Однако не будем спешить: перед следующим днем имелся вечер, и мы собираемся воспользоваться этой оказией, чтобы заглянуть в глубину сердца загадочной баронессы.
За завтраком, как мы уже знаем, глаза ее слишком ярко блестели. После полудня она повела Бланш на прогулку и была очаровательно весела. Она смотрела на дочку чуть ли не с обожанием, и Бланш, не избалованная чрезмерной материнской нежностью, удивилась этому взгляду. Погода стояла пасмурная, зато лицо госпожи Шварц лучилось солнечной радостью. Однако за ужином она стала задумчивой, а к вечеру совсем помрачнела и удалилась в свою комнату рано.
– Желудок! – догадался супруг.
Вульгарная проза имеет свои фантазии, как и поэзия. К тому же человек, приписывавший желудку причину нежданной меланхолии, имел, в сущности, все основания для ревности. Вернувшись к себе, баронесса сразу же облачилась в ночной туалет и в десять отпустила свою камеристку. Мадам Сикар, нарядившись в атласную лиловую шляпку и в черное платье с шалью, решила нанести визит своей крестной матери. (Не исключено, что крестная мать камеристки горделиво щеголяла в армейском мундире, но в это мы углубляться не будем.)
Баронесса, оставшись одна, села в своей спальне возле камина и взяла книгу, но даже не раскрыла ее – для этих одиноких часов ей хватало собственных мыслей. Лицо женщины – та же книга: закрытая для нескромных взглядов, норовящих пробраться в самую душу, она раскрывается только в редкие часы полного одиночества.
Я, разумеется, говорю о женщинах, которым есть что скрывать, а таких большинство, ибо в нашем мире добро зачастую вынуждено таиться точно так же, как зло.
Впрочем, лицо баронессы не было сейчас закрытой книгой – в этой комнате никто не мог подстеречь смену его выражений: три двери отделяли госпожу Шварц от коридора, окна же были задернуты плотными шторами. Если она носила маску, то маске этой настало самое время упасть. Но нет, баронесса к помощи масок не прибегала: рассеянный взгляд не стал внимательнее, прелестное лицо задумавшейся мадонны оставалось прежним. Тем не менее кто бы решился утверждать, что у задумчивых мадонн не бывает секретов?
Она удалилась к себе, сославшись на усталость, однако ни следа утомления не было на матовой бледности ее лица, и не было у нее в этой комнате никакого особого дела, и она не была больна. Напрасно материалистически мыслящий господин Шварц надеялся на желудок – баронесса, вероятно, вообще не знала, в каком месте он расположен. Может, каприз? Но мы знаем уже, что госпожа Шварц стояла выше капризов.
В особняке банкира было, пожалуй, многовато золота. Со времен Мидаса роскошь злоупотребляет его избытком, блестящий металл не отпускает от себя богачей и наделяет их особой болезнью – золотой лихорадкой. В покоях баронессы не ощущалось никаких следов этой болезни, богатство не выпирало наружу, а радовало глаз тщательно подобранными предметами, многие из которых являлись настоящими произведениями искусства: изумительная их простота даже на рынке нередко ценится дороже всемогущего золота. Это был будуар благородной ламы.
Мы не станем описывать подробно обстановку этого уютного, выдержанного в пастельных тонах гнезда, где галантная щедрость супруга вынуждена была уступить, хоть и не без протестов, вкусу более изысканному и даже строгому: ни одна вещь и этой комнате не блестела, ни одна крикливая деталь не нарушала гармонического ансамбля.
Однако уже упоминавшийся секретер заслуживает нашего особого внимания, тем более что это настоящий шедевр работы знаменитого Буля, выполненный из черного дерева и черепаховых пластин, он причудливо инкрустирован ониксом и множеством драгоценных камней. Баронесса купила его для себя сама, а барон досконально изучил все его милые хитрости и затеи, но до сути так и не добрался. Прекрасная супруга прятала внутри какую-то тайну, и господин Шварц на протяжении многих лет терпеливо, настойчиво, оставив в стороне деликатность, мешающую намеченной цели, пытался открыть средний ящичек секретера, ящик-сейф, покрытый малахитом с прекрасно выполненным поверху букетом анютиных глазок из шестнадцати аметистов и шести топазов. Ключ от этого ящичка никогда не попадался на глаза огорченному неудачей супругу.
Прошло уже более часа с тех пор, как баронесса удалилась к себе. Книга так и осталась закрытой, полуопущенные глаза женщины рассеянно следили за игрой пламени в очаге. Правду сказать, лицо госпожи Шварц не выражало ни тревоги, ни ожидания, но она все глубже погружалась в свои мысли.
– Графиня Корона! – вдруг пробормотала она. – Ненавижу я эту женщину или люблю?
В который раз уже она рассеянно подняла глаза на висевшие напротив стенные часы. Неужто все-таки поджидала кого-то? Но кого она могла поджидать в таком месте? Она была очень красива в эту минуту, красивее, чем обычно, – может быть, от глубоко спрятанного волнения. И это имя, вырвавшееся у нее ненароком, имя графини Короны, имело ли оно какую-то связь с предметом ее размышлений?
Она вздрогнула: в соседней комнате раздался мягкий, приглушенный ковром звук шагов. В дверь легонько постучали два раза, и, не ожидая дозволения, в будуар вошел Домерг. Он остановился недалеко от порога в позе достойной и скромной. Из Домерга получился бы настоящий романический конфидент, хотя он этой чести и не домогался.
– Как вы поздно! – заметила госпожа Шварц.
– Мадам Сикар сорок пять минут занималась своим туалетом, – ответил Домерг.
Баронесса, слегка улыбнувшись, спросила:
– Куда она сегодня?
– В Шайо.
У мадам Сикар была не одна крестная мать… или же одна, но обитающая в нескольких кварталах сразу. Когда она отправлялась в Шайо, отлучка ее продолжалась до следующего утра.
Баронесса сделала Домергу знак приблизиться.
– Расскажите мне про этого нищего, – попросила она. – Это интереснее любой сказки.
– Он не нищий, – ответил Домерг. – На свою жизнь он зарабатывает трудом. Когда я попытался дать ему милостыню от вашего имени, он отказался. Он очень горд, этот несчастный. Он сказал: мое поручение оплачено.
– Мне хотелось бы увидеть его…
– Это легко устроить, – ответил Домерг. – Господин барон как раз покупает замок Буарено, и хотя госпоже баронессе не пристало ездить туда в почтовых каретах, один разок можно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
Тем не менее господин Шварц уединился в своем кабинете, сославшись на важные дела. Он был в отчаянии, и сам не знал, почему на него напал настоящий сплин, будто его звали не Шварцем, а Блейком. У него не было особых планов насчет Мишеля, но когда тот пришел, ему захотелось вдруг услать его с поручением в Нью-Йорк. Добавим, что коварная Мирабель была тут абсолютно ни при чем.
На следующий день юноша не явился – банкир заскучал без своего Мишеля. Однако не будем спешить: перед следующим днем имелся вечер, и мы собираемся воспользоваться этой оказией, чтобы заглянуть в глубину сердца загадочной баронессы.
За завтраком, как мы уже знаем, глаза ее слишком ярко блестели. После полудня она повела Бланш на прогулку и была очаровательно весела. Она смотрела на дочку чуть ли не с обожанием, и Бланш, не избалованная чрезмерной материнской нежностью, удивилась этому взгляду. Погода стояла пасмурная, зато лицо госпожи Шварц лучилось солнечной радостью. Однако за ужином она стала задумчивой, а к вечеру совсем помрачнела и удалилась в свою комнату рано.
– Желудок! – догадался супруг.
Вульгарная проза имеет свои фантазии, как и поэзия. К тому же человек, приписывавший желудку причину нежданной меланхолии, имел, в сущности, все основания для ревности. Вернувшись к себе, баронесса сразу же облачилась в ночной туалет и в десять отпустила свою камеристку. Мадам Сикар, нарядившись в атласную лиловую шляпку и в черное платье с шалью, решила нанести визит своей крестной матери. (Не исключено, что крестная мать камеристки горделиво щеголяла в армейском мундире, но в это мы углубляться не будем.)
Баронесса, оставшись одна, села в своей спальне возле камина и взяла книгу, но даже не раскрыла ее – для этих одиноких часов ей хватало собственных мыслей. Лицо женщины – та же книга: закрытая для нескромных взглядов, норовящих пробраться в самую душу, она раскрывается только в редкие часы полного одиночества.
Я, разумеется, говорю о женщинах, которым есть что скрывать, а таких большинство, ибо в нашем мире добро зачастую вынуждено таиться точно так же, как зло.
Впрочем, лицо баронессы не было сейчас закрытой книгой – в этой комнате никто не мог подстеречь смену его выражений: три двери отделяли госпожу Шварц от коридора, окна же были задернуты плотными шторами. Если она носила маску, то маске этой настало самое время упасть. Но нет, баронесса к помощи масок не прибегала: рассеянный взгляд не стал внимательнее, прелестное лицо задумавшейся мадонны оставалось прежним. Тем не менее кто бы решился утверждать, что у задумчивых мадонн не бывает секретов?
Она удалилась к себе, сославшись на усталость, однако ни следа утомления не было на матовой бледности ее лица, и не было у нее в этой комнате никакого особого дела, и она не была больна. Напрасно материалистически мыслящий господин Шварц надеялся на желудок – баронесса, вероятно, вообще не знала, в каком месте он расположен. Может, каприз? Но мы знаем уже, что госпожа Шварц стояла выше капризов.
В особняке банкира было, пожалуй, многовато золота. Со времен Мидаса роскошь злоупотребляет его избытком, блестящий металл не отпускает от себя богачей и наделяет их особой болезнью – золотой лихорадкой. В покоях баронессы не ощущалось никаких следов этой болезни, богатство не выпирало наружу, а радовало глаз тщательно подобранными предметами, многие из которых являлись настоящими произведениями искусства: изумительная их простота даже на рынке нередко ценится дороже всемогущего золота. Это был будуар благородной ламы.
Мы не станем описывать подробно обстановку этого уютного, выдержанного в пастельных тонах гнезда, где галантная щедрость супруга вынуждена была уступить, хоть и не без протестов, вкусу более изысканному и даже строгому: ни одна вещь и этой комнате не блестела, ни одна крикливая деталь не нарушала гармонического ансамбля.
Однако уже упоминавшийся секретер заслуживает нашего особого внимания, тем более что это настоящий шедевр работы знаменитого Буля, выполненный из черного дерева и черепаховых пластин, он причудливо инкрустирован ониксом и множеством драгоценных камней. Баронесса купила его для себя сама, а барон досконально изучил все его милые хитрости и затеи, но до сути так и не добрался. Прекрасная супруга прятала внутри какую-то тайну, и господин Шварц на протяжении многих лет терпеливо, настойчиво, оставив в стороне деликатность, мешающую намеченной цели, пытался открыть средний ящичек секретера, ящик-сейф, покрытый малахитом с прекрасно выполненным поверху букетом анютиных глазок из шестнадцати аметистов и шести топазов. Ключ от этого ящичка никогда не попадался на глаза огорченному неудачей супругу.
Прошло уже более часа с тех пор, как баронесса удалилась к себе. Книга так и осталась закрытой, полуопущенные глаза женщины рассеянно следили за игрой пламени в очаге. Правду сказать, лицо госпожи Шварц не выражало ни тревоги, ни ожидания, но она все глубже погружалась в свои мысли.
– Графиня Корона! – вдруг пробормотала она. – Ненавижу я эту женщину или люблю?
В который раз уже она рассеянно подняла глаза на висевшие напротив стенные часы. Неужто все-таки поджидала кого-то? Но кого она могла поджидать в таком месте? Она была очень красива в эту минуту, красивее, чем обычно, – может быть, от глубоко спрятанного волнения. И это имя, вырвавшееся у нее ненароком, имя графини Короны, имело ли оно какую-то связь с предметом ее размышлений?
Она вздрогнула: в соседней комнате раздался мягкий, приглушенный ковром звук шагов. В дверь легонько постучали два раза, и, не ожидая дозволения, в будуар вошел Домерг. Он остановился недалеко от порога в позе достойной и скромной. Из Домерга получился бы настоящий романический конфидент, хотя он этой чести и не домогался.
– Как вы поздно! – заметила госпожа Шварц.
– Мадам Сикар сорок пять минут занималась своим туалетом, – ответил Домерг.
Баронесса, слегка улыбнувшись, спросила:
– Куда она сегодня?
– В Шайо.
У мадам Сикар была не одна крестная мать… или же одна, но обитающая в нескольких кварталах сразу. Когда она отправлялась в Шайо, отлучка ее продолжалась до следующего утра.
Баронесса сделала Домергу знак приблизиться.
– Расскажите мне про этого нищего, – попросила она. – Это интереснее любой сказки.
– Он не нищий, – ответил Домерг. – На свою жизнь он зарабатывает трудом. Когда я попытался дать ему милостыню от вашего имени, он отказался. Он очень горд, этот несчастный. Он сказал: мое поручение оплачено.
– Мне хотелось бы увидеть его…
– Это легко устроить, – ответил Домерг. – Господин барон как раз покупает замок Буарено, и хотя госпоже баронессе не пристало ездить туда в почтовых каретах, один разок можно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170