Теперь все было кончено, и он чувствовал себя никчемным, неудачником, человеком, не воплотившим свои возможности, несостоявшимся.
Выхода не было. Он снова и снова перебирал все возможности, но всегда приходил к одному и тому же выводу: ему надо покинуть Афганистан.
Его польза как разведчика прекратилась. У него не было способа связаться с Анатолием и, даже если бы Джейн не разбила радиопередатчик, он не мог уйти из селения на встречу с Анатолием, потому что Джейн немедленно узнала бы о его делах и сообщила бы Эллису. Он мог бы как-нибудь заставить Джейн замолчать – «Не думай об этом, никогда не думай об этом», – но, случись с ней что-нибудь, Эллис захотел бы узнать причину. Все упиралось в Эллиса. «Я хотел бы убрать Эллиса, – подумал он. – Хорошо бы, но как? У меня нет револьвера. Что я могу сделать? Перерезать ему горло скальпелем? Он гораздо сильнее меня, мне с ним никогда не справиться».
Он подумал, как это все испортилось. Они с Анатолием потеряли осторожность. Им следовало бы встретиться где-нибудь в таком месте, где бы был хороший обзор всех подходов, чтобы заранее увидеть любого, кто захотел бы приблизиться. Но кто же мог подумать, что Джейн пойдет следить за ним? Он стал жертвой самой возмутительной неудачи, когда у раненого юноши была аллергия на пенициллин. Джейн услышала речь Анатолия, она оказалась способна распознать русский акцент, и появился Эллис, который придал ей смелости. Да, действительно, не повезло. Но в учебниках истории не упоминается о тех, кто почти стал великим. «Я сделал все, что мог, папа», – мысленно сказал он, и почти услышал ответ отца: «Меня не интересует, что ты сделал все, что мог, я хочу знать, добился ли ты успеха или потерпел неудачу».
Он приближался к селению. Он решил вернуться домой. Спал он плохо, он страдал бессонницей, но, кроме сна, у него были еще и дела. Он направился к дому.
Почему-то то, что у него все еще была Джейн, не приносило большого утешения. То, что она открыла его тайну, вместо того, чтобы сблизить их, казалось, отдалило их друг от друга. Между ними возникло новое расстояние, несмотря на то, что они планировали возвращение домой и даже говорили о новой жизни в Европе.
Но они хотя бы обнимали друг друга ночью в постели. Это было хоть что-нибудь.
Он вошел в дом торговца. Он ожидал застать Джейн уже в постели, но, к его удивлению, она еще не ложилась. Она заговорила, как только он вошел.
– За тобой пришел гонец от Масуда. Тебе придется пойти в Астану. Эллис ранен.
Эллис ранен. Сердце Жан-Пьера забилось быстрее.
– Как?
– Ничего серьезного. Насколько я поняла, у него засела пуля в заду.
– Я пойду туда с самого утра.
Джейн кивнула.
– Гонец отправится с тобой. Ты сможешь вернуться до наступления темноты.
– Я понял.
Джейн делала все возможное, чтобы у него не было возможности встретиться с Анатолием. Ее предосторожность была излишней, у Жан-Пьера не было возможности организовать подобную встречу. Кроме того, Джейн остерегалась малой опасности и не видела большой. Эллис был ранен, это делало его уязвимым. А это все меняло.
Теперь Жан-Пьер мог убить его.
Жан-Пьер не спал всю ночь, обдумывая свою задачу. Он воображал Эллиса, лежащего на матрасе под фиговым деревом, стискивающего зубы от боли в раздробленной кости, или, возможно, бледного от потери крови. Он видел себя, готовящим раствор для инъекции.
– Это антибиотик, чтобы не допустить инфекции, – скажет он, затем введет ему повышенную дозу наперстянки, что вызовет сердечный приступ.
Естественный сердечный приступ был маловероятен у мужчины тридцати четырех лет, но отнюдь не невозможен, особенно после чрезмерного физического напряжения, после длительного периода относительно сидячей работы. В любом случае, здесь ведь не будет никакого расследования, никакого посмертного вскрытия и никаких подозрений, на Западе будут уверены в том, что Эллис был ранен в бою и умер от ран. Здесь, в долине, все примут диагноз Жан-Пьера. Ему доверяли так же, как любому из ближайших помощников Масуда – вполне естественно, потому что он, как это им наверняка кажется, жертвовал ради общего дела не меньше любого из них. Нет, единственным человеком, у которого возникнут сомнения, будет Джейн. Но что она сможет сделать?
Уверенности у него не было. Джейн была сильным противником, когда за ней стоял Эллис, но не в одиночку. Может, Жан-Пьеру удастся убедить ее остаться в долине еще на год, он может обещать не выдавать конвои, затем найти способ возобновить связь с Анатолием и просто ждать возможности выдать Масуда русским.
В два часа он встал и дал Шанталь ее бутылочку, затем снова лег. Заснуть он даже и не пытался. Он был слишком встревожен и напуган. Лежа в ожидании восхода солнца, он думал обо всем, что может помешать его намерению: Эллис может отказаться от лечения, он, Жан-Пьер, может ошибиться в дозировке, у Эллиса может быть простая царапина, и он будет нормально ходить, может быть, Эллис с Масудом уже ушли из Астаны.
Сон Джейн был неспокойный, ее тревожили сновидения. Она то и дело ворочалась рядом с ним, иногда что-то бормоча. И только Шанталь спала спокойно.
Незадолго до рассвета Жан-Пьер встал, зажег огонь и пошел к реке купаться. Когда он вернулся, гонец сидел у них во дворе, пил приготовленный Фарой чай и закусывал остатками вчерашнего хлеба. Жан-Пьер выпил чая, но есть ничего не мог.
Джейн на крыше кормила Шанталь. Жан-Пьер поднялся на крышу и поцеловал обеих на прощание. Каждый раз, касаясь Джейн, он вспоминал, как ударил ее, и содрогался от стыда. Она, казалось, простила его, но он сам не мог себя простить.
Он повел свою старую кобылу через селение и дальше, вниз к реке, затем, шагая рядом с гонцом Масуда, он направился вниз по течению. Отсюда до Астаны лежала дорога, или то, что ее заменяло в долине Пяти Львов – полоска каменистой почвы шириной восемьдесят футов, подходящая для деревянных повозок или армейских «джипов». Обычная машина сломалась бы здесь за несколько минут. Долина представляла собой череду узких скалистых расщелин, которые порой расширялись, переходя в небольшие долины с возделанными землями, длиной в одну-две мили, а шириной меньше мили, где жители наскребали на жизнь из скупой земли тяжелым трудом и хитроумной системой орошения. Дорога была достаточно хороша, чтобы Жан-Пьер мог ехать верхом на тех участках, где она шла вниз. Лошадь не в состоянии была нести седока в гору. Возможно, когда-то долина была благодатным краем, думал он, едучи верхом к югу в ярком утреннем свете. Орошаемая рекой Пяти Львов, защищенная высокими горами, организованная в соответствии с древними традициями, и покой ее никем не нарушался, за исключением нескольких торговцев маслом из Нуристана и случайным торговцем ленточек из Кабула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Выхода не было. Он снова и снова перебирал все возможности, но всегда приходил к одному и тому же выводу: ему надо покинуть Афганистан.
Его польза как разведчика прекратилась. У него не было способа связаться с Анатолием и, даже если бы Джейн не разбила радиопередатчик, он не мог уйти из селения на встречу с Анатолием, потому что Джейн немедленно узнала бы о его делах и сообщила бы Эллису. Он мог бы как-нибудь заставить Джейн замолчать – «Не думай об этом, никогда не думай об этом», – но, случись с ней что-нибудь, Эллис захотел бы узнать причину. Все упиралось в Эллиса. «Я хотел бы убрать Эллиса, – подумал он. – Хорошо бы, но как? У меня нет револьвера. Что я могу сделать? Перерезать ему горло скальпелем? Он гораздо сильнее меня, мне с ним никогда не справиться».
Он подумал, как это все испортилось. Они с Анатолием потеряли осторожность. Им следовало бы встретиться где-нибудь в таком месте, где бы был хороший обзор всех подходов, чтобы заранее увидеть любого, кто захотел бы приблизиться. Но кто же мог подумать, что Джейн пойдет следить за ним? Он стал жертвой самой возмутительной неудачи, когда у раненого юноши была аллергия на пенициллин. Джейн услышала речь Анатолия, она оказалась способна распознать русский акцент, и появился Эллис, который придал ей смелости. Да, действительно, не повезло. Но в учебниках истории не упоминается о тех, кто почти стал великим. «Я сделал все, что мог, папа», – мысленно сказал он, и почти услышал ответ отца: «Меня не интересует, что ты сделал все, что мог, я хочу знать, добился ли ты успеха или потерпел неудачу».
Он приближался к селению. Он решил вернуться домой. Спал он плохо, он страдал бессонницей, но, кроме сна, у него были еще и дела. Он направился к дому.
Почему-то то, что у него все еще была Джейн, не приносило большого утешения. То, что она открыла его тайну, вместо того, чтобы сблизить их, казалось, отдалило их друг от друга. Между ними возникло новое расстояние, несмотря на то, что они планировали возвращение домой и даже говорили о новой жизни в Европе.
Но они хотя бы обнимали друг друга ночью в постели. Это было хоть что-нибудь.
Он вошел в дом торговца. Он ожидал застать Джейн уже в постели, но, к его удивлению, она еще не ложилась. Она заговорила, как только он вошел.
– За тобой пришел гонец от Масуда. Тебе придется пойти в Астану. Эллис ранен.
Эллис ранен. Сердце Жан-Пьера забилось быстрее.
– Как?
– Ничего серьезного. Насколько я поняла, у него засела пуля в заду.
– Я пойду туда с самого утра.
Джейн кивнула.
– Гонец отправится с тобой. Ты сможешь вернуться до наступления темноты.
– Я понял.
Джейн делала все возможное, чтобы у него не было возможности встретиться с Анатолием. Ее предосторожность была излишней, у Жан-Пьера не было возможности организовать подобную встречу. Кроме того, Джейн остерегалась малой опасности и не видела большой. Эллис был ранен, это делало его уязвимым. А это все меняло.
Теперь Жан-Пьер мог убить его.
Жан-Пьер не спал всю ночь, обдумывая свою задачу. Он воображал Эллиса, лежащего на матрасе под фиговым деревом, стискивающего зубы от боли в раздробленной кости, или, возможно, бледного от потери крови. Он видел себя, готовящим раствор для инъекции.
– Это антибиотик, чтобы не допустить инфекции, – скажет он, затем введет ему повышенную дозу наперстянки, что вызовет сердечный приступ.
Естественный сердечный приступ был маловероятен у мужчины тридцати четырех лет, но отнюдь не невозможен, особенно после чрезмерного физического напряжения, после длительного периода относительно сидячей работы. В любом случае, здесь ведь не будет никакого расследования, никакого посмертного вскрытия и никаких подозрений, на Западе будут уверены в том, что Эллис был ранен в бою и умер от ран. Здесь, в долине, все примут диагноз Жан-Пьера. Ему доверяли так же, как любому из ближайших помощников Масуда – вполне естественно, потому что он, как это им наверняка кажется, жертвовал ради общего дела не меньше любого из них. Нет, единственным человеком, у которого возникнут сомнения, будет Джейн. Но что она сможет сделать?
Уверенности у него не было. Джейн была сильным противником, когда за ней стоял Эллис, но не в одиночку. Может, Жан-Пьеру удастся убедить ее остаться в долине еще на год, он может обещать не выдавать конвои, затем найти способ возобновить связь с Анатолием и просто ждать возможности выдать Масуда русским.
В два часа он встал и дал Шанталь ее бутылочку, затем снова лег. Заснуть он даже и не пытался. Он был слишком встревожен и напуган. Лежа в ожидании восхода солнца, он думал обо всем, что может помешать его намерению: Эллис может отказаться от лечения, он, Жан-Пьер, может ошибиться в дозировке, у Эллиса может быть простая царапина, и он будет нормально ходить, может быть, Эллис с Масудом уже ушли из Астаны.
Сон Джейн был неспокойный, ее тревожили сновидения. Она то и дело ворочалась рядом с ним, иногда что-то бормоча. И только Шанталь спала спокойно.
Незадолго до рассвета Жан-Пьер встал, зажег огонь и пошел к реке купаться. Когда он вернулся, гонец сидел у них во дворе, пил приготовленный Фарой чай и закусывал остатками вчерашнего хлеба. Жан-Пьер выпил чая, но есть ничего не мог.
Джейн на крыше кормила Шанталь. Жан-Пьер поднялся на крышу и поцеловал обеих на прощание. Каждый раз, касаясь Джейн, он вспоминал, как ударил ее, и содрогался от стыда. Она, казалось, простила его, но он сам не мог себя простить.
Он повел свою старую кобылу через селение и дальше, вниз к реке, затем, шагая рядом с гонцом Масуда, он направился вниз по течению. Отсюда до Астаны лежала дорога, или то, что ее заменяло в долине Пяти Львов – полоска каменистой почвы шириной восемьдесят футов, подходящая для деревянных повозок или армейских «джипов». Обычная машина сломалась бы здесь за несколько минут. Долина представляла собой череду узких скалистых расщелин, которые порой расширялись, переходя в небольшие долины с возделанными землями, длиной в одну-две мили, а шириной меньше мили, где жители наскребали на жизнь из скупой земли тяжелым трудом и хитроумной системой орошения. Дорога была достаточно хороша, чтобы Жан-Пьер мог ехать верхом на тех участках, где она шла вниз. Лошадь не в состоянии была нести седока в гору. Возможно, когда-то долина была благодатным краем, думал он, едучи верхом к югу в ярком утреннем свете. Орошаемая рекой Пяти Львов, защищенная высокими горами, организованная в соответствии с древними традициями, и покой ее никем не нарушался, за исключением нескольких торговцев маслом из Нуристана и случайным торговцем ленточек из Кабула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105