Так он может совсем забыть, что у него есть отец.
Тревис все так же внимательно разглядывал через дверное стекло кирпичную стену.
– Нет, мне надо воспользоваться этим шансом здесь, сейчас, – тихо ответил Колтрейн. – Пока я не переборю в себе желание при первой же встрече прикончить Нэнси и Джерома Дантона, я возвращаться в Голдсборо не хочу.
И он снова сосредоточился на груде бумаг, лежавших перед ним, чтобы хоть как-то отвлечься от незатихающей боли.
– Мне кажется, нам надо навести здесь порядок, – произнес он, давая понять, что меняет тему разговора. – Давай разложим все преступления на отдельные группы: избиения, линчевание, поджоги, перестрелки. А потом займемся каждой и допросим свидетелей или пострадавших. Может быть, так нам удастся что-то прояснить или хотя бы найти какую-нибудь ниточку.
Сэм понимал, что продолжать разговор о Джоне просто бесполезно. Колтрейн все равно сделает по-своему.
– Меня удивляет, – вслух размышлял Тревис, – что после окончания войны Кентукки оказался до такой степени привержен Югу. Ведь когда война начиналась, симпатии в этом штате разделились. Около девяноста тысяч кентуккцев сражались на стороне федеральных войск, и только тысяч сорок – на стороне южан. Тем не менее, когда бои кончились, можно было подумать, что весь штат без исключения был единым фронтом Конфедерации. Для меня это загадка.
– Похоже, ты прав, – согласился Сэм, раскладывая бумаги по отдельным пачкам. – Но дело в том, что когда в 1833 году вышел закон, запрещающий привозить рабов на продажу, население в Кентукки было уже на четверть негритянским. Так что те, кто поддерживал идеи рабства, держали все в своих железных руках и не давали тому закону никакого хода. Однако обо всем позаботилась война. Но до сих пор существуют твердолобые консерваторы, которые этот закон признавать не желают.
– Верно, – сжав челюсти, кивнул Тревис. – И ими-то мы с тобой и должны заняться, потому что именно они либо сами виновны во всех этих преступлениях, либо, вне сомнения, знают, кто их совершил.
Сэм быстро пробежал глазами один из документов и в ярости закричал:
– Ты вот это читал? Нашли мертвым пятнадцатилетнего мальчика с веревкой на шее. А на рубашке у него была прикреплена записка: «Одним голосом меньше». А ему-то всего пятнадцать лет, Тревис!
– У меня здесь еще два доклада, похожих на этот, – сказал Тревис. – Одному парнишке было пятнадцать, другому – четырнадцать лет. Но ты только представь себе, сколько еще таких случаев не попали ни в какие отчеты, потому что люди боялись репрессий. Сдается мне, Сэм, нам с тобой придется здорово поработать. И работа эта самая пренеприятная. А еще сдается мне, – продолжал Тревие, грустно улыбнувшись, – что нам лучше сидеть к стене спиной. У меня такое ощущение, что мы с тобой особой к себе любви не вызовем.
– Знаю, знаю, – произнес Сэм.
Он встал и внимательно всмотрелся через дверное стекло. На аллее никого не было.
– Я все время убеждаю себя, что не все белые в этом штате так относятся к неграм. Те, кто верит в Бога, не могут быть такими мерзавцами. Таких тухлых яиц в кентуккской корзине не должно быть много. И действия этих немногих нам надо обязательно пресечь.
– Не горячись, Сэм, – стараясь говорить как можно веселее, произнес Тревис. – Нам надо… – Внезапно он замолчал, уставившись на Сэма. Тот все так же упорно вглядывался через дверное стекло, а потом мгновенно весь напрягся. Тревис поспешил к двери и стал рядом с другом.
– Вон там, – чуть подвинулся Сэм, чтобы Тревис увидел, куда он показывает. – Позади той трухлявой бочки. Видишь?
Тревис успел заметить мелькнувшую за бочкой соломенную шляпу.
– Это негр, – сказал Сэм. – Я видел, как он крался вдоль стены и все время оборачивался, будто боясь, что за ним идут по пятам. А потом он нырнул за эту бочку.
Тревис открыл дверь, огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что больше никого рядом нет, и тихо позвал:
– Все в порядке. Вас никто не видел. Скорее идите сюда.
Шляпа очень медленно поднялась над бочкой. И вскоре показалось лицо старого негра. Глаза у него округлились от страха, а сам старик весь дрожал. Он с опаской взглянул на Тревиса, но с места не двинулся.
– Идите же, – махнул рукой Тревис. – Мы вас не обидим.
Старый негр не шевельнулся. Тревис вышел на улицу, взял старика за руку и слегка подтолкнул его в помещение. Негр, заикаясь, прошептал:
– Я… меня убьют, если увидят, шериф. Лучше я уйду. Мне не стоило приходить.
– Ерунда! – Тревис решительно ввел старика в комнату. Потом закрыл за ним дверь и запер ее на ключ. – Мы ваши друзья. Мы приехали в Кентукки, чтобы помочь вашим людям. Вы, как я вижу, хотите нам что-то сказать. – Тревис кивнул в сторону Сэма: – Это шериф Бачер, а я – шериф Колтрейн. А теперь вы, может быть, расскажете, с чем вы к нам пришли?
Негр оглядел всю комнату, снял с головы шляпу и стал мять ее в руках. Руки у него были со взбухшими венами, в шишках и шрамах. Старик был одет в выцветшие, когда-то зеленые брюки и холщовое пальто, изношенное до дыр. Голова его была совершенно лысая, лишь на висках и затылке белели легкие, как пушинки, редкие волосы. Сетка кровеносных сосудов покрывала белки его глаз цвета шоколада с молоком.
– С нами вы можете говорить откровенно, – убеждал негра Тревис, осторожно усаживая его на стул. Потом они с Сэмом уселись каждый за своим столом, сложили на груди руки и приготовились слушать пришедшего. Тот молча смотрел на их шерифские значки. Друзья надеялись, что по их лицам старик должен понять, что они настроены дружелюбно.
– Я о своем сыне, – наконец заговорил старый негр. – Мунроу. Я боюсь, его могут убить. – Произнося последнее слово, негр от ужаса выкатил глаза.
– Ну зачем же так?! Почему вы думаете, что Мунроу убьют? – допытывался Тревис. – Скажите нам, и мы сделаем все, чтобы вам помочь.
Губы у старика дрожали, и он с трудом выдавливал из себя слова.
– Мальчишка слишком много болтает. Я ему говорю, что этого нельзя, особенно когда кругом так много ушей. А он твердит, что если бы все мы сплотились, то сумели бы сопротивляться. Он говорит, что нам надо купить оружие и выступить против тех, кто убивает и терзает нас, потому как, по его словам, закон на их стороне.
– На стороне кого? – подстегнул старика Тревис.
Негр глубоко вздохнул.
– Тех, кто носит эти белые капюшоны и ездит верхом по ночам, – весь дрожа, прошептал он. – Ночные всадники. И это они придут за моим сыном. У них повсюду есть уши. Они услышат его слова и убьют его. Обязательно убьют.
– Так вот почему вы обратились к нам. – Тревис быстро взглянул на Сэма. Именно этого они и ждали – что у кого-то хватит смелости прийти сюда. – А теперь назовите свое имя и место, где вы живете.
Старик нервно посмотрел на дверь и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Тревис все так же внимательно разглядывал через дверное стекло кирпичную стену.
– Нет, мне надо воспользоваться этим шансом здесь, сейчас, – тихо ответил Колтрейн. – Пока я не переборю в себе желание при первой же встрече прикончить Нэнси и Джерома Дантона, я возвращаться в Голдсборо не хочу.
И он снова сосредоточился на груде бумаг, лежавших перед ним, чтобы хоть как-то отвлечься от незатихающей боли.
– Мне кажется, нам надо навести здесь порядок, – произнес он, давая понять, что меняет тему разговора. – Давай разложим все преступления на отдельные группы: избиения, линчевание, поджоги, перестрелки. А потом займемся каждой и допросим свидетелей или пострадавших. Может быть, так нам удастся что-то прояснить или хотя бы найти какую-нибудь ниточку.
Сэм понимал, что продолжать разговор о Джоне просто бесполезно. Колтрейн все равно сделает по-своему.
– Меня удивляет, – вслух размышлял Тревис, – что после окончания войны Кентукки оказался до такой степени привержен Югу. Ведь когда война начиналась, симпатии в этом штате разделились. Около девяноста тысяч кентуккцев сражались на стороне федеральных войск, и только тысяч сорок – на стороне южан. Тем не менее, когда бои кончились, можно было подумать, что весь штат без исключения был единым фронтом Конфедерации. Для меня это загадка.
– Похоже, ты прав, – согласился Сэм, раскладывая бумаги по отдельным пачкам. – Но дело в том, что когда в 1833 году вышел закон, запрещающий привозить рабов на продажу, население в Кентукки было уже на четверть негритянским. Так что те, кто поддерживал идеи рабства, держали все в своих железных руках и не давали тому закону никакого хода. Однако обо всем позаботилась война. Но до сих пор существуют твердолобые консерваторы, которые этот закон признавать не желают.
– Верно, – сжав челюсти, кивнул Тревис. – И ими-то мы с тобой и должны заняться, потому что именно они либо сами виновны во всех этих преступлениях, либо, вне сомнения, знают, кто их совершил.
Сэм быстро пробежал глазами один из документов и в ярости закричал:
– Ты вот это читал? Нашли мертвым пятнадцатилетнего мальчика с веревкой на шее. А на рубашке у него была прикреплена записка: «Одним голосом меньше». А ему-то всего пятнадцать лет, Тревис!
– У меня здесь еще два доклада, похожих на этот, – сказал Тревис. – Одному парнишке было пятнадцать, другому – четырнадцать лет. Но ты только представь себе, сколько еще таких случаев не попали ни в какие отчеты, потому что люди боялись репрессий. Сдается мне, Сэм, нам с тобой придется здорово поработать. И работа эта самая пренеприятная. А еще сдается мне, – продолжал Тревие, грустно улыбнувшись, – что нам лучше сидеть к стене спиной. У меня такое ощущение, что мы с тобой особой к себе любви не вызовем.
– Знаю, знаю, – произнес Сэм.
Он встал и внимательно всмотрелся через дверное стекло. На аллее никого не было.
– Я все время убеждаю себя, что не все белые в этом штате так относятся к неграм. Те, кто верит в Бога, не могут быть такими мерзавцами. Таких тухлых яиц в кентуккской корзине не должно быть много. И действия этих немногих нам надо обязательно пресечь.
– Не горячись, Сэм, – стараясь говорить как можно веселее, произнес Тревис. – Нам надо… – Внезапно он замолчал, уставившись на Сэма. Тот все так же упорно вглядывался через дверное стекло, а потом мгновенно весь напрягся. Тревис поспешил к двери и стал рядом с другом.
– Вон там, – чуть подвинулся Сэм, чтобы Тревис увидел, куда он показывает. – Позади той трухлявой бочки. Видишь?
Тревис успел заметить мелькнувшую за бочкой соломенную шляпу.
– Это негр, – сказал Сэм. – Я видел, как он крался вдоль стены и все время оборачивался, будто боясь, что за ним идут по пятам. А потом он нырнул за эту бочку.
Тревис открыл дверь, огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что больше никого рядом нет, и тихо позвал:
– Все в порядке. Вас никто не видел. Скорее идите сюда.
Шляпа очень медленно поднялась над бочкой. И вскоре показалось лицо старого негра. Глаза у него округлились от страха, а сам старик весь дрожал. Он с опаской взглянул на Тревиса, но с места не двинулся.
– Идите же, – махнул рукой Тревис. – Мы вас не обидим.
Старый негр не шевельнулся. Тревис вышел на улицу, взял старика за руку и слегка подтолкнул его в помещение. Негр, заикаясь, прошептал:
– Я… меня убьют, если увидят, шериф. Лучше я уйду. Мне не стоило приходить.
– Ерунда! – Тревис решительно ввел старика в комнату. Потом закрыл за ним дверь и запер ее на ключ. – Мы ваши друзья. Мы приехали в Кентукки, чтобы помочь вашим людям. Вы, как я вижу, хотите нам что-то сказать. – Тревис кивнул в сторону Сэма: – Это шериф Бачер, а я – шериф Колтрейн. А теперь вы, может быть, расскажете, с чем вы к нам пришли?
Негр оглядел всю комнату, снял с головы шляпу и стал мять ее в руках. Руки у него были со взбухшими венами, в шишках и шрамах. Старик был одет в выцветшие, когда-то зеленые брюки и холщовое пальто, изношенное до дыр. Голова его была совершенно лысая, лишь на висках и затылке белели легкие, как пушинки, редкие волосы. Сетка кровеносных сосудов покрывала белки его глаз цвета шоколада с молоком.
– С нами вы можете говорить откровенно, – убеждал негра Тревис, осторожно усаживая его на стул. Потом они с Сэмом уселись каждый за своим столом, сложили на груди руки и приготовились слушать пришедшего. Тот молча смотрел на их шерифские значки. Друзья надеялись, что по их лицам старик должен понять, что они настроены дружелюбно.
– Я о своем сыне, – наконец заговорил старый негр. – Мунроу. Я боюсь, его могут убить. – Произнося последнее слово, негр от ужаса выкатил глаза.
– Ну зачем же так?! Почему вы думаете, что Мунроу убьют? – допытывался Тревис. – Скажите нам, и мы сделаем все, чтобы вам помочь.
Губы у старика дрожали, и он с трудом выдавливал из себя слова.
– Мальчишка слишком много болтает. Я ему говорю, что этого нельзя, особенно когда кругом так много ушей. А он твердит, что если бы все мы сплотились, то сумели бы сопротивляться. Он говорит, что нам надо купить оружие и выступить против тех, кто убивает и терзает нас, потому как, по его словам, закон на их стороне.
– На стороне кого? – подстегнул старика Тревис.
Негр глубоко вздохнул.
– Тех, кто носит эти белые капюшоны и ездит верхом по ночам, – весь дрожа, прошептал он. – Ночные всадники. И это они придут за моим сыном. У них повсюду есть уши. Они услышат его слова и убьют его. Обязательно убьют.
– Так вот почему вы обратились к нам. – Тревис быстро взглянул на Сэма. Именно этого они и ждали – что у кого-то хватит смелости прийти сюда. – А теперь назовите свое имя и место, где вы живете.
Старик нервно посмотрел на дверь и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114