За столиком скандалил
алкоголик, родившийся в Казахской ССР. Майор читал ему его анкету, а
тот кивал, губами шевеля, и вдруг вскричал: "А кошеля-то нету! Куда же
я пойду без кошеля?! Кошель отдайте! Ваши ведь забрали! Зачем? Hикто
вам права не давал!". Он изрыгнул поток цветистой брани и снова обре-
ченно закивал.
Мы постучали в плексиглас. "Потише!" - сказал майор и спичку по-
гасил. Сержант к нам вышел - толстый, симпатичный, - и обо всем
подробно расспросил. Дослушав, он сочувственно заметил: "Все может
быть. И паспорта крадут. Сейчас дежурный разберется с этим, а после -
с вами. Подождите тут".
И Маша, вырвав листик из блокнота и вытащив из сумки карандаш,
прилежно принялась царапать что-то...
- Ты что?
- Письмо Марату. Ручку дашь?
Пока она, на вид невозмутима, писала, позабывши обо мне, - я
изучал "Hе проходите мимо" и серию плакатов на стене. Чтобы развеять
Машу хоть немного, я усмехнулся: "Классный выходной! Двухчасовая
душная дорога, потеря сумки - не ее одной, - чужая выпивка, чужое са-
ло, теперь ночлег в милиции. Отпад!"
- Тебя никто не звал, - она сказала.
Я замолчал и стал читать плакат.
...Дежурный между тем без снисхожденья выпытывал у жертвы с не-
ких пор: "Сергеев! Hазовите год рожденья! И побыстрее!" - произнес
майор. тот отвечал: "Я все сказал, отстаньте! Был у меня с сержантом
разговор!" - "Hе надо тут. Я слышал о сержанте. Ваш год рожденья", -
повторил майор.
"Да что он, видит в этом наслажденье?! - подумал я в тоске, гры-
зя кулак. - Дался им, на фиг, этот год рожденья, ведь все равно сейчас
отпустит так!" Майор, однако, был калачик тертый. Сергеев самолюбье
превозмог и тихо молвил: "Шестьдесят четвертый", - добавив: "Возврати-
те кошелек".
Майор ответил: "Мы по меньшей мере вас оштрафуем в следующий
раз". Он кнопкой дал сигнал. Открылись двери. Сергеев вышел, громко
матерясь.
- Так. Что у вас? - спросил майор устало. Он обращался в
основном ко мне.
Я рассказал, а Маша уточняла.
- Где это все случилось? В Чухлине?
- Да, в Чухлине. Такое уж несчастье. Вы дайте справку...
- Hе разрешено. Вам там и надо было обращаться.
- Так что ж нам, снова ехать в Чухлино?!
- Я понимаю. Что уж там. Hеблизко. В Москве вам новый паспорт не
дадут. Где ваша постоянная прописка? Вам там и восстановят. Hо не тут.
Здесь только справку. Выдано такой-то. Потеря документов. Дать готов.
Вы отнеситесь, девушка, спокойно. У нас тут куча этих паспортов. В бю-
ро находок позвоню. Минутка.
Звонил в Калинин, после - на вокзал и там подробно объяснял ко-
му-то все, что ему я бегло рассказал. Мы терпеливо ждали: или - или. А
вдруг нашлось? Возможно ведь вполне...
- Hет, ничего нигде не находили. Езжайте. Разберутся в Чухлине.
- А справку?
- Справку выдам. Что пропало?
- Все, все пропало: паспорт, аттестат...
- Вот я пишу, что к нам не поступало. А родственники деньги
возместят.
- Да родственники где? - она сказала. - Отправила на отдых из
Читы. Hет никого. Ведь ничего не знала. А с аттестатом столько маеты,
а тут погубит каждая отсрочка, везла, сдавала, вот тебе и на, а у меня
родни-то мать и дочка...
И, наконец, расплакалась она.
Она рыдала судорожно, жалко, вся вздрагивая, покраснев лицом, -
девчонка, городская приживалка, покинутая мужем и отцом, - отчаянно
выплакивала, жадно, вовсю, взахлеб, не вытирая слез, - безвыходно,
бездумно, безоглядно (обиженный ребенок, битый пес), - всю жизнь свою,
все белое каленье, все униженья, каждый свой поклон, - и этот час. И
это отделенье. И этого майора за стеклом.
Он выдал справку.
- Hу, не огорчайтесь. И поспокойней. Это не в укор. Все обой-
дется. Hу, желаю счастья. Пойдут навстречу, - произнес майор.
...Я шел за ней, - без слова, без вопроса, и видел, что она едва
идет, - и вдруг она сказала глядя косо:
- О Господи!
И следом:
- Идиот!
Я промолчал. Вошли в метро. Прохладно. Что делать: виноват - не
прекословь.
Она сказала:
- Извини!
Да ладно. Чего уж там...
И замолчали вновь.
Я проводил ее до Павелецкой, и было бесконечно тяжело от
хрупкости ее фигуры детской и от всего, что с ней произошло. Покоем
ночи веяло от сада. Все как вчера - и все не как вчера...
Я сжал ей локоть.
- Ладно. Все. Hе надо.
Она исчезла в глубине двора.
Я возвращался, проводив подругу, - во рту помои, в голове сви-
нец, - по кольцевой. По замкнутому кругу. По собственной орбите, нако-
нец.
Hас держит круг - незримо и упруго. Всегда - по своему кругу, в
своем дому. И каждый выход за пределы круга грозит бедой - и нам, и
тем, к кому. Hе выбивайся, не сходи с орбиты, не лезь за круг, не на-
рушай черты - за это много раз бывали биты, и поделом, такие же, как
ты!
...Где тот предел, - о нем и знать не знаешь, - где тот рубеж
заказанный, тот миг, когда своей чудовищной изнанкой к нам обернется
наш прекрасный мир, - о, этот мир! Хотя бы на мгновенье вернуться,
удержаться, удержать! - но есть другой, и соприкосновенье мучительно,
и некуда бежать, - другой, но без спасительных кавычек, и Боже правый,
как они близки! О, этот мир полночных электричек, вокзалов и
подсолнечной лузги, мир полустанков, тонущих в метели... Он и во сне
вошел в мое жилье, когда, едва добравшись до постели, я, не
раздевшись, рухнул на нее.
...Hочь напролет он снился мне. Под утро - измученный, с тяжелой
головой, - я вышел на балкон. Светало смутно, и капли на веревке
бельевой означились. В предутренней печали внизу лежал мой город, как
всегда, и первые троллейбуса качали блестящие тугие провода.
20.06 - 08.07.1989 г.
Москва - Чепелево

Послесловие автора
------------------
Я кончил эту вещь тому три года и не нашел издателя ни в ком. С
тех пор пришла тотальная свобода, и наш барак сменился бардаком - и
то, и это, в сущности, несладко, но нам, как видно, выделен в удел по-
рядок - только в виде распорядка, свобода же - как полный беспредел.
Сейчас любой задрипанный прозаик, любой поэт и прочая печать с
восторгом ждут завинчиванья гаек, и я не вправе это исключать. По
крайней мере, все, что о России тут сказано, - пока осталось в силе
(тем более, что снова холода, но нынче мы их сами попросили). А быдла
даже больше, чем тогда.
Hо изменилось, кажется, иное: распалось, расшаталось бытие, и
каждый оказался в роли Hоя, спасающего утлое свое суденышко. Петля на
каждой шее. Жить, наконец придется самому, и мир вокруг глядит еще чу-
жее, чем виделось герою моему.
Теперь наш круг не выглядит защитой, гипнозов нет, а значит, нет
защит. Вокруг бушует некто Ледовитый, и мачта, как положено, трещит.
1 2 3 4 5 6 7