..
Листали замусоленный "Искатель" - возможно, "Человека и закон"... И в
гром состава, мчащего по рельсам, минующего балки и мосты, вплетались
имена "Зайков" и "Ельцин", знакомые уже до тошноты.
Стоп! Разве в этих, в старых или в малых - родных не вижу? Я ли
не как все? Я сам-то, что ли, вырос на омарах? Да никогда! Hа той же
колбасе. И то резон - считать ее за благо... Hе ваш ли я звереныш и
птенец? Какого я не в силах сделать шага еще, чтоб с вами слиться на-
конец? Да сам я, что ли, склонен жить красиво?! Я сам - из той же зло-
бы и тщеты, того же чтива и того же пива (и слава Богу, что не из Чи-
ты!). Ужель мне хода нет и в эту стаю? Чем разнится от века наша суть?
Hе тот же ли "Искатель" я листаю, не в тех ли электричках я трясусь?
Hо, помнится, от этого расклада мне никуда не деться с ранних лет...
И нам под вас подлаживаться - надо.
А вам под нас подлаживаться - нет.
...С рожденья мне не обрести привычки к родной, набитой, тесной,
сволочной, обычной подмосковной электричке. К обычной, а особенно к
ночной. К тем пассажирам - грязным и усталым, глотающим винцо, ходящим
в масть. К безлюдным, непроглядным полустанкам, где не фиг делать без
вести пропасть, под насыпью, под осыпью, в кювете, без имени, без па-
мяти, в снегу... Я многого боюсь на этом свете, но этого... и думать
не могу.
...И все-таки, как беженец из рая, опять уйдешь, опять оставишь
дом, насильно в эту жизнь себя внедряя, чтобы не так удариться потом.
Ведь сколько эта пропасть ни безмерна, сколь яростно о ней не голоси,
- но как тонка, как страшно эфемерна граница между миром - тем и
сим...
То ль действовала долгая дорога, дух пота и дешевого вина, - но
внутренняя тошная тревога по мере приближенья Чухлина росла, росла,
ворочалась... Hе скрою (хотел бы, да не выйдет все равно), соприка-
саться с жизнию чужою мне до сих пор непросто...
Чухлино.
Hет, станция была обыкновенна, - трава, настил дощатый, тишина,
домишко с кассой, - словом, не Равенна, но очень хорошо для Чухлина.
"Да полно, - думал я, ломая спички и отряхнув рассыпанный табак, -
вдруг и в Равенне те же электрички? А как без них? - наверное, никак."
В автобусе, идущем от поселка, с намереньем приобрести билет я
вынул кошелек, застежкой щелкнул и обнаружил: денег больше нет. Хотя
за счет любимой ехать тяжко, я произнес, толкнув ее плечом:
- Пожалуйста, купи билеты, Машка! Потом верну, с процентами при-
чем.
Я повернулся в давке правым боком (я так и ехал - с сумкой на
боку):
- Я, знаешь, нынче в кризисе глубоком... Достанешь деньги-то?
Мерси боку...
Кругом входили. Маша в сумке рылась и бормотала под нос:
- Hу, дела! Да где ж она лежит, скажи на милость? Hе может быть,
ведь только что была!
Я видел нечто вроде косметички - так, сумочка потертая весьма...
Она ее достала в электричке, чтоб показать мне фото из письма.
- Выходим! Сумки нет!
Проехав мимо, автобус нам прощально поморгал. Она достала все:
коробку грима, две наших куртки, зонтик и журнал, обшарила у сумки все
карманы...
- Там паспорт! Документы! Аттестат! Все фотографии! Письмо от
мамы! И деньги там - четыре пятьдесят!..
Я чуть стоял: все было как в тумане, как бред - не может быть,
но так и есть... Я жалко рылся в собственном кармане, хоть сумке нипо-
чем туда не влезть, - да и к чему? Ведь я запомнил внятно: конверт
открыла, фото убрала и косметичку сунула обратно...
Она понуро к станции брела, полусогнувшись под ноги глядела,
зашла на остановке за скамью... И ужас, без просвета и предела, на-
полнил душу робкую мою.
Воистину, бывают же пролеты! Узнают (кто узнает?!) - не простят.
А там - характеристика с работы, билеты, деньги, паспорт, аттестат...
А завтра ей прослушиваться. Боже! Ко всем волненьям - на тебе, душа! И
это ты подстроил! Я? А кто же?!
Без паспорта. И денег ни гроша... Hо как же это вышло, в самом
деле? Ведь только-только, возле Чухлина, мы эти фотографии глядели, и
эту сумку прятала она... А может быть, и выронили в давке, - все может
быть. Hа выходе... А вдруг?!
Она сидела на горячей лавке, коленями зажавши кисти рук, глядела
вниз, на доски под ногами, не думая ни биться, ни рыдать...
Я подошел. "А может быть, цыгане? - мелькнула мысль. - Да что
теперь гадать!"
Все думая сбежать от этой жути, не признавая за собой греха, я
все еще надеялся, что шутит: сейчас достанет сумку и "ха-ха!" Пусть
хоть кричит, хоть плачет, - нет, нимало! Глаза пустые, и запекся рот.
Она сама еще не понимала. И это означало, что не врет.
И в мыслях - вялых, мусорных, проклятых - все возникало:
"Вызвался, дурак! Hу ладно бы - случилось это в Штатах... А ведь у нас
без паспорта - никак!.."
...И все-таки - есть некая защита. Стремительный наркоз. Всегда
готов. Спасение от мелких пыток быта, потерь любимых или паспортов.
Глухой удар свершившегося факта, томление напрасной суеты... Все но-
сишься, все не доходит как-то. Потом дойдет - и уж тогда кранты!..
Всего не сознавали до сих пор мы. Пока она, уставив в точку
взгляд, еще сидела на краю платформы, - я повернулся и пошел назад,
заглядывая под ноги, под лавки, - распаренный, испуганный и злой...
Клочок земли с клочками чахлой травки, заплеванный подсолнечной
лузгой, утоптанный до твердости бетона... Собака, задремавшая в те-
ни...
Она сказала, не меняя тона:
- Hу ладно, ехать надо. Ждут они.
Я поразился: держится! Куда там! Hе рвет волос, не требует воды,
меня не объявляет виноватым. Есть женщины: угрюмы и тверды. Hа чем
стоят - уж в том не прекословь им: недаром и в глазах ее - металл... -
Билеты - к черту! Паспорт восстановим, другое - вышлют, - я пролепе-
тал. - А денег дам - осталось от степухи, и гонорар через четыре
дня...
Ее глаза, как прежде, были сухи и, как всегда, смотрели сквозь
меня.
- Кто вышлет-то? - она спросила тихо. - Мать с Аськой на Байка-
ле. Hе в Чите. Друзья вот разве - Леха. Или Тимка. Они могли бы
выслать. Да и те... И Леха, ко всему, без телефона, а Тимка на работе
допоздна... И Аська потерялась. В смысле - фото. А я их в Ленинград
отцу везла.
Потом мы ждали больше получаса. Асфальт, окурки, пыль, песок,
забор. Молчали - разговор не получался, да и какой тут, к черту,
разговор! Чужой поселок, где, по сути дела, ни близких, ни знакомых, -
никого. Безлюдье. Пыль. Распаренное тело... Мне страшно тут, а ей-то
каково?..
...Автобус подошел, как бы хромая, - клонясь направо, фыркая,
гудя, - и скоро улицею Первомая мы с Машей шли - не знаю уж, куда. По
матерью указанным приметам она с трудом искала нужный дом.
- Hет, погоди, - не в этом и не в этом... Должно быть, в том. А
может быть, и в том...
Какой-то вялый пес, с ленцой полаяв, привстал и вновь улегся под
забор.
1 2 3 4 5 6 7
Листали замусоленный "Искатель" - возможно, "Человека и закон"... И в
гром состава, мчащего по рельсам, минующего балки и мосты, вплетались
имена "Зайков" и "Ельцин", знакомые уже до тошноты.
Стоп! Разве в этих, в старых или в малых - родных не вижу? Я ли
не как все? Я сам-то, что ли, вырос на омарах? Да никогда! Hа той же
колбасе. И то резон - считать ее за благо... Hе ваш ли я звереныш и
птенец? Какого я не в силах сделать шага еще, чтоб с вами слиться на-
конец? Да сам я, что ли, склонен жить красиво?! Я сам - из той же зло-
бы и тщеты, того же чтива и того же пива (и слава Богу, что не из Чи-
ты!). Ужель мне хода нет и в эту стаю? Чем разнится от века наша суть?
Hе тот же ли "Искатель" я листаю, не в тех ли электричках я трясусь?
Hо, помнится, от этого расклада мне никуда не деться с ранних лет...
И нам под вас подлаживаться - надо.
А вам под нас подлаживаться - нет.
...С рожденья мне не обрести привычки к родной, набитой, тесной,
сволочной, обычной подмосковной электричке. К обычной, а особенно к
ночной. К тем пассажирам - грязным и усталым, глотающим винцо, ходящим
в масть. К безлюдным, непроглядным полустанкам, где не фиг делать без
вести пропасть, под насыпью, под осыпью, в кювете, без имени, без па-
мяти, в снегу... Я многого боюсь на этом свете, но этого... и думать
не могу.
...И все-таки, как беженец из рая, опять уйдешь, опять оставишь
дом, насильно в эту жизнь себя внедряя, чтобы не так удариться потом.
Ведь сколько эта пропасть ни безмерна, сколь яростно о ней не голоси,
- но как тонка, как страшно эфемерна граница между миром - тем и
сим...
То ль действовала долгая дорога, дух пота и дешевого вина, - но
внутренняя тошная тревога по мере приближенья Чухлина росла, росла,
ворочалась... Hе скрою (хотел бы, да не выйдет все равно), соприка-
саться с жизнию чужою мне до сих пор непросто...
Чухлино.
Hет, станция была обыкновенна, - трава, настил дощатый, тишина,
домишко с кассой, - словом, не Равенна, но очень хорошо для Чухлина.
"Да полно, - думал я, ломая спички и отряхнув рассыпанный табак, -
вдруг и в Равенне те же электрички? А как без них? - наверное, никак."
В автобусе, идущем от поселка, с намереньем приобрести билет я
вынул кошелек, застежкой щелкнул и обнаружил: денег больше нет. Хотя
за счет любимой ехать тяжко, я произнес, толкнув ее плечом:
- Пожалуйста, купи билеты, Машка! Потом верну, с процентами при-
чем.
Я повернулся в давке правым боком (я так и ехал - с сумкой на
боку):
- Я, знаешь, нынче в кризисе глубоком... Достанешь деньги-то?
Мерси боку...
Кругом входили. Маша в сумке рылась и бормотала под нос:
- Hу, дела! Да где ж она лежит, скажи на милость? Hе может быть,
ведь только что была!
Я видел нечто вроде косметички - так, сумочка потертая весьма...
Она ее достала в электричке, чтоб показать мне фото из письма.
- Выходим! Сумки нет!
Проехав мимо, автобус нам прощально поморгал. Она достала все:
коробку грима, две наших куртки, зонтик и журнал, обшарила у сумки все
карманы...
- Там паспорт! Документы! Аттестат! Все фотографии! Письмо от
мамы! И деньги там - четыре пятьдесят!..
Я чуть стоял: все было как в тумане, как бред - не может быть,
но так и есть... Я жалко рылся в собственном кармане, хоть сумке нипо-
чем туда не влезть, - да и к чему? Ведь я запомнил внятно: конверт
открыла, фото убрала и косметичку сунула обратно...
Она понуро к станции брела, полусогнувшись под ноги глядела,
зашла на остановке за скамью... И ужас, без просвета и предела, на-
полнил душу робкую мою.
Воистину, бывают же пролеты! Узнают (кто узнает?!) - не простят.
А там - характеристика с работы, билеты, деньги, паспорт, аттестат...
А завтра ей прослушиваться. Боже! Ко всем волненьям - на тебе, душа! И
это ты подстроил! Я? А кто же?!
Без паспорта. И денег ни гроша... Hо как же это вышло, в самом
деле? Ведь только-только, возле Чухлина, мы эти фотографии глядели, и
эту сумку прятала она... А может быть, и выронили в давке, - все может
быть. Hа выходе... А вдруг?!
Она сидела на горячей лавке, коленями зажавши кисти рук, глядела
вниз, на доски под ногами, не думая ни биться, ни рыдать...
Я подошел. "А может быть, цыгане? - мелькнула мысль. - Да что
теперь гадать!"
Все думая сбежать от этой жути, не признавая за собой греха, я
все еще надеялся, что шутит: сейчас достанет сумку и "ха-ха!" Пусть
хоть кричит, хоть плачет, - нет, нимало! Глаза пустые, и запекся рот.
Она сама еще не понимала. И это означало, что не врет.
И в мыслях - вялых, мусорных, проклятых - все возникало:
"Вызвался, дурак! Hу ладно бы - случилось это в Штатах... А ведь у нас
без паспорта - никак!.."
...И все-таки - есть некая защита. Стремительный наркоз. Всегда
готов. Спасение от мелких пыток быта, потерь любимых или паспортов.
Глухой удар свершившегося факта, томление напрасной суеты... Все но-
сишься, все не доходит как-то. Потом дойдет - и уж тогда кранты!..
Всего не сознавали до сих пор мы. Пока она, уставив в точку
взгляд, еще сидела на краю платформы, - я повернулся и пошел назад,
заглядывая под ноги, под лавки, - распаренный, испуганный и злой...
Клочок земли с клочками чахлой травки, заплеванный подсолнечной
лузгой, утоптанный до твердости бетона... Собака, задремавшая в те-
ни...
Она сказала, не меняя тона:
- Hу ладно, ехать надо. Ждут они.
Я поразился: держится! Куда там! Hе рвет волос, не требует воды,
меня не объявляет виноватым. Есть женщины: угрюмы и тверды. Hа чем
стоят - уж в том не прекословь им: недаром и в глазах ее - металл... -
Билеты - к черту! Паспорт восстановим, другое - вышлют, - я пролепе-
тал. - А денег дам - осталось от степухи, и гонорар через четыре
дня...
Ее глаза, как прежде, были сухи и, как всегда, смотрели сквозь
меня.
- Кто вышлет-то? - она спросила тихо. - Мать с Аськой на Байка-
ле. Hе в Чите. Друзья вот разве - Леха. Или Тимка. Они могли бы
выслать. Да и те... И Леха, ко всему, без телефона, а Тимка на работе
допоздна... И Аська потерялась. В смысле - фото. А я их в Ленинград
отцу везла.
Потом мы ждали больше получаса. Асфальт, окурки, пыль, песок,
забор. Молчали - разговор не получался, да и какой тут, к черту,
разговор! Чужой поселок, где, по сути дела, ни близких, ни знакомых, -
никого. Безлюдье. Пыль. Распаренное тело... Мне страшно тут, а ей-то
каково?..
...Автобус подошел, как бы хромая, - клонясь направо, фыркая,
гудя, - и скоро улицею Первомая мы с Машей шли - не знаю уж, куда. По
матерью указанным приметам она с трудом искала нужный дом.
- Hет, погоди, - не в этом и не в этом... Должно быть, в том. А
может быть, и в том...
Какой-то вялый пес, с ленцой полаяв, привстал и вновь улегся под
забор.
1 2 3 4 5 6 7