А уж где витали ее мысли, угадать было невозможно.
– А вы что, Павлик, животный мир изучали? – спросила она, решая какую-то свою задачу. И не обернулась при этом.
– Какой животный мир?..
– А вот что питекантропа нарисовали!
– Так это не животное – это человек.
– Ага! – Вика развернулась к нему, свесив с топчана свои ноги. – Костя говорит, что человек из питекантропа получился! А ты говоришь, что питекантроп – человек!
– Ну, он и человек, и еще немножко не человек… – туманно объяснил Павлик, усаживаясь на табурет против окошка. Вика заметила это и развернулась боком, чтобы самой выполнять свои обязанности. – Это Костя объяснил так… – добавил Павлик.
– Что объяснил?
– Ну, что питекантроп – еще не совсем человек… Потому что он нежности не изобрел… Ну, это значит: он еще не спас ребенка, не защитил друга… То есть он еще не стал добрым и справедливым… Чтобы заботиться о других, не только о себе… Вот. Тогда он по-настоящему станет человеком… – И после паузы он добавил, уже от себя: – Надо, чтобы люди все изобретали нежность. Всегда…
Вика посмотрела на него и стала напряженно думать.
– Интересно… Хотя и непонятно немножко. А тебе понятно?
Павлик кивнул.
– Понятно… Мама тоже написала об этом…
Он глядел мимо Вики, в тусклое пятно окна, и, наверное, забыл следить за собой, расслабился, потому что Вика спросила:
– А тебе плохо, да? Заболел?
Он спохватился:
– Нет! Это я просто… Замерз немножко, когда ползал…
Вика долго, не мигая, смотрела на него. И темные глаза ее вдруг как-то загадочно воспламенились.
– Ты любил Аню, да?! – спросила шепотом.
Павлик невольно сомкнулся весь.
– Аня мой друг.
– Нет, не так, а по-настоящему, – объяснила Вика. – Как это бывает у мальчишек с девчонками!
– Я не знаю, как бывает… – ответил Павлик. – Мы дружили с Аней…
– Не понимаешь ты… – Вика вздохнула. – А я вот в Костю сразу влюбилась! Мы даже поцеловались уже… Ой! – спохватилась она. – Мне же надо переодеться! Пойдем сейчас.
– Куда пойдем? – насторожился Павлик, сразу пропуская мимо ушей все, что она говорила до этого.
– А за дядькой Андреем! Костя сказал.
– Это мы пойдем, – сердито пояснил Павлик. – А тебе нельзя. Увидят тебя. Даже не он, а кто-нибудь – и все! Сразу спросят: откуда? Где была? Тебе теперь совсем нельзя показываться! Нигде!
Кажется, Вика поняла его. Разочарованно протянула:
– Во-о… – И быстро утешилась: – А! Там еще бегать за ним… Да вот он! – вдруг испугалась она, показывая пальцем в окно. – Выходит!
– Костя! – крикнул Павлик.
– Слышу! Хватаю пальто! Вика! Смотри за печкой!
Павлик кубарем скатился по лестнице, и они вместе выскочили в сени.
– Стучите три раза по два раза! А то не открою! – крикнула вслед Вика.
– Ну, Павка, ты малость пережди, а я ныряю первым! – предупредил Костя, повторяя то, о чем они уже договорились: баптист его ни разу не видел, и потому Костя мог следовать за ним по пятам, главное, незаметно выскочить из дому. А Павлик должен был держаться на расстоянии, за Костей.
Неизвестный
Вика сообщила сверху, что баптист зашел в сарай, и Костя выскочил за дверь. Ему предстояло отбежать садами вправо от дома, чтобы его не видно стало с улицы, пробраться в лес и перейти Жужлицу по мосткам, не спускаясь на лед. А там огородами выйти к автобусной остановке и наблюдать за дальнейшими действиями баптиста. Если тот садится в автобус, Костя едет вместе с ним. Тогда Павлик должен успеть на следующую машину и на каждой остановке внимательно смотреть в окно. С утра автобусы ходили часто. Ну а если случится, что они потеряют друг друга, Павлик тут же возвращается назад и ждет Костю дома.
К счастью Викин постоялец долго торчал во дворе: опять дважды обошел вокруг дома, заглянул во все уголки; наконец вытащил карманные часы, посмотрел, послушал, приложив к уху, и медленно, в раздумье опустив голову, направился к калитке.
Павлик выскользнул из дому, как и планировалось, когда баптист, никого не встретив дорогой и даже не поглядев на сосны в стороне, спустился по откосу на лед Жужлицы.
А когда он поднялся на противоположный берег, Павлик перешел речку…
Баптист не задержался у автобусной остановки, и это порадовало Павлика. Он выждал, когда Костя на расстоянии пятидесяти – шестидесяти шагов двинется вслед за баптистом, и, выдерживая примерно такой же интервал и на всякий случай близко прижимаясь к домам, зашагал по Буерачной следом за Костей.
Иногда, не выпуская из глаз желтую Костину куртку, он даже вовсе не видел баптиста.
Было, наверное, уже около семи часов, если не больше.
Ночь давно пролетела. И высокие серые облака искрились по контуру со стороны солнца. День обещал быть теплым. Первыми об этом всегда узнавали воробьи и уже загодя радовались, облепив островерхие березы в палисадниках.
С каждой минутой ощутимо отмякала под ногами примороженная с вечера земля.
Шли уже долго. И не понять было, почему баптист медлит, кого или что ждет, время от времени поглядывая на часы, чтобы все тем же медленным, ровным шагом тащиться в прежнем направлении по Буерачной.
Хорошо, что близилось начало рабочего дня, и по улице, вытекая на нее с обеих сторон, двигалось в сторону центра много народу. Особенно молодежи. С первыми признаками оттепели уже пахло весной, и, наверное, каждому хотелось пройтись пешком, подышать весенними запахами чуть дольше, – недавно забитые автобусы в обоих направлениях шли полупустыми. К тому же то там, то здесь без конца мелькали похожие на Костину желтые синтетические куртки, должно быть, недавно выброшенные в продажу, и Павлик не боялся, что баптист обратит внимание на Костю.
Остались далеко позади сады, Жужлица, да наконец и сама улица Буерачная, когда, еще раз взглянув на часы, баптист прибавил шаг.
Павлику приходилось теперь, чтобы не потерять из виду Костю, время от времени переходить на бег. Но сил у обоих прибавилось, они чувствовали, что находятся где-то близко от цели.
И сердце Павлика застучало опять гулко, толчками, когда баптист неожиданно остановился.
Но люди шли мимо него, навстречу ему, а он ни на кого не обращал внимания.
Опять – и опять очень медленно, словно бы от нечего делать, поглядывая на окна, вывески, – пошел дальше.
Снова остановился.
И тем же прогулочным шагом двинулся в обратном направлении.
Наверное, Костю осенило одновременно с Павликом, потому что он сделал выразительное движение рукой, которое могло означать в равной степени: «Не двигайся! Подожди!» и «Все в порядке!»
Огромные витрины сберкассы – вот что интересовало баптиста, а не реклама, не вывески. Только почему же он не заходит вовнутрь?.. А снова повернулся и двинулся в прежнем направлении…
Тревожная убежденность в том, что вот-вот должно что-то случиться, теперь уже не оставляла Павлика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– А вы что, Павлик, животный мир изучали? – спросила она, решая какую-то свою задачу. И не обернулась при этом.
– Какой животный мир?..
– А вот что питекантропа нарисовали!
– Так это не животное – это человек.
– Ага! – Вика развернулась к нему, свесив с топчана свои ноги. – Костя говорит, что человек из питекантропа получился! А ты говоришь, что питекантроп – человек!
– Ну, он и человек, и еще немножко не человек… – туманно объяснил Павлик, усаживаясь на табурет против окошка. Вика заметила это и развернулась боком, чтобы самой выполнять свои обязанности. – Это Костя объяснил так… – добавил Павлик.
– Что объяснил?
– Ну, что питекантроп – еще не совсем человек… Потому что он нежности не изобрел… Ну, это значит: он еще не спас ребенка, не защитил друга… То есть он еще не стал добрым и справедливым… Чтобы заботиться о других, не только о себе… Вот. Тогда он по-настоящему станет человеком… – И после паузы он добавил, уже от себя: – Надо, чтобы люди все изобретали нежность. Всегда…
Вика посмотрела на него и стала напряженно думать.
– Интересно… Хотя и непонятно немножко. А тебе понятно?
Павлик кивнул.
– Понятно… Мама тоже написала об этом…
Он глядел мимо Вики, в тусклое пятно окна, и, наверное, забыл следить за собой, расслабился, потому что Вика спросила:
– А тебе плохо, да? Заболел?
Он спохватился:
– Нет! Это я просто… Замерз немножко, когда ползал…
Вика долго, не мигая, смотрела на него. И темные глаза ее вдруг как-то загадочно воспламенились.
– Ты любил Аню, да?! – спросила шепотом.
Павлик невольно сомкнулся весь.
– Аня мой друг.
– Нет, не так, а по-настоящему, – объяснила Вика. – Как это бывает у мальчишек с девчонками!
– Я не знаю, как бывает… – ответил Павлик. – Мы дружили с Аней…
– Не понимаешь ты… – Вика вздохнула. – А я вот в Костю сразу влюбилась! Мы даже поцеловались уже… Ой! – спохватилась она. – Мне же надо переодеться! Пойдем сейчас.
– Куда пойдем? – насторожился Павлик, сразу пропуская мимо ушей все, что она говорила до этого.
– А за дядькой Андреем! Костя сказал.
– Это мы пойдем, – сердито пояснил Павлик. – А тебе нельзя. Увидят тебя. Даже не он, а кто-нибудь – и все! Сразу спросят: откуда? Где была? Тебе теперь совсем нельзя показываться! Нигде!
Кажется, Вика поняла его. Разочарованно протянула:
– Во-о… – И быстро утешилась: – А! Там еще бегать за ним… Да вот он! – вдруг испугалась она, показывая пальцем в окно. – Выходит!
– Костя! – крикнул Павлик.
– Слышу! Хватаю пальто! Вика! Смотри за печкой!
Павлик кубарем скатился по лестнице, и они вместе выскочили в сени.
– Стучите три раза по два раза! А то не открою! – крикнула вслед Вика.
– Ну, Павка, ты малость пережди, а я ныряю первым! – предупредил Костя, повторяя то, о чем они уже договорились: баптист его ни разу не видел, и потому Костя мог следовать за ним по пятам, главное, незаметно выскочить из дому. А Павлик должен был держаться на расстоянии, за Костей.
Неизвестный
Вика сообщила сверху, что баптист зашел в сарай, и Костя выскочил за дверь. Ему предстояло отбежать садами вправо от дома, чтобы его не видно стало с улицы, пробраться в лес и перейти Жужлицу по мосткам, не спускаясь на лед. А там огородами выйти к автобусной остановке и наблюдать за дальнейшими действиями баптиста. Если тот садится в автобус, Костя едет вместе с ним. Тогда Павлик должен успеть на следующую машину и на каждой остановке внимательно смотреть в окно. С утра автобусы ходили часто. Ну а если случится, что они потеряют друг друга, Павлик тут же возвращается назад и ждет Костю дома.
К счастью Викин постоялец долго торчал во дворе: опять дважды обошел вокруг дома, заглянул во все уголки; наконец вытащил карманные часы, посмотрел, послушал, приложив к уху, и медленно, в раздумье опустив голову, направился к калитке.
Павлик выскользнул из дому, как и планировалось, когда баптист, никого не встретив дорогой и даже не поглядев на сосны в стороне, спустился по откосу на лед Жужлицы.
А когда он поднялся на противоположный берег, Павлик перешел речку…
Баптист не задержался у автобусной остановки, и это порадовало Павлика. Он выждал, когда Костя на расстоянии пятидесяти – шестидесяти шагов двинется вслед за баптистом, и, выдерживая примерно такой же интервал и на всякий случай близко прижимаясь к домам, зашагал по Буерачной следом за Костей.
Иногда, не выпуская из глаз желтую Костину куртку, он даже вовсе не видел баптиста.
Было, наверное, уже около семи часов, если не больше.
Ночь давно пролетела. И высокие серые облака искрились по контуру со стороны солнца. День обещал быть теплым. Первыми об этом всегда узнавали воробьи и уже загодя радовались, облепив островерхие березы в палисадниках.
С каждой минутой ощутимо отмякала под ногами примороженная с вечера земля.
Шли уже долго. И не понять было, почему баптист медлит, кого или что ждет, время от времени поглядывая на часы, чтобы все тем же медленным, ровным шагом тащиться в прежнем направлении по Буерачной.
Хорошо, что близилось начало рабочего дня, и по улице, вытекая на нее с обеих сторон, двигалось в сторону центра много народу. Особенно молодежи. С первыми признаками оттепели уже пахло весной, и, наверное, каждому хотелось пройтись пешком, подышать весенними запахами чуть дольше, – недавно забитые автобусы в обоих направлениях шли полупустыми. К тому же то там, то здесь без конца мелькали похожие на Костину желтые синтетические куртки, должно быть, недавно выброшенные в продажу, и Павлик не боялся, что баптист обратит внимание на Костю.
Остались далеко позади сады, Жужлица, да наконец и сама улица Буерачная, когда, еще раз взглянув на часы, баптист прибавил шаг.
Павлику приходилось теперь, чтобы не потерять из виду Костю, время от времени переходить на бег. Но сил у обоих прибавилось, они чувствовали, что находятся где-то близко от цели.
И сердце Павлика застучало опять гулко, толчками, когда баптист неожиданно остановился.
Но люди шли мимо него, навстречу ему, а он ни на кого не обращал внимания.
Опять – и опять очень медленно, словно бы от нечего делать, поглядывая на окна, вывески, – пошел дальше.
Снова остановился.
И тем же прогулочным шагом двинулся в обратном направлении.
Наверное, Костю осенило одновременно с Павликом, потому что он сделал выразительное движение рукой, которое могло означать в равной степени: «Не двигайся! Подожди!» и «Все в порядке!»
Огромные витрины сберкассы – вот что интересовало баптиста, а не реклама, не вывески. Только почему же он не заходит вовнутрь?.. А снова повернулся и двинулся в прежнем направлении…
Тревожная убежденность в том, что вот-вот должно что-то случиться, теперь уже не оставляла Павлика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49