А тогда… Тогда он закричал. Единственно это он хорошо помнит. Закричал страшно, во весь голос. И, рванувшись к полынье, упал сначала на одно колено, потом на четвереньки. Руки его по запястье утонули в кашице водянистого снега. Лед словно качнулся, прогибаясь под ним. И он прянул от воды, пятясь на четвереньках.
А крик уже не ослабевал в нем. И, беззвучный, долгий, разрывал грудь, сомкнутый внутри тисками страха.
На дне, под черной толщей воды, лежали санки с высоко загнутыми полозьями и красно-желтой решеткой сидения – какие были только у Ани.
Кричать сил уже не было, когда Павлик бежал через Жужлицу. Спохватился он уже на середине реки. Что-то подсказывало ему, что нельзя так бестолково, так вдруг ворваться в дом Ани… Поворачивая назад, к садам, он упал. И вскочил в то же мгновение. Дом Васильевны был первым от реки. Поэтому Павлик устремился теперь к нему… Хорошо, что его догнал с противоположной стороны, от машины Николая Романовича, Илька.
– Ты чего, Павлуха?! – Он ухватил Павлика за рукав. – Слышь?!
– Там… в проруби… санки! – Павлика трясло с головы до ног. Он показал в сосняк, по направлению горки. – Анины санки! В воде! – И только тут, впервые, последней надеждой мелькнула мысль, что это всего лишь санки – не сама Аня! – Около горки… В проруби… – машинально повторил он. Илька понял его и испугался.
– Ты… ладно… – пробормотал он. – Я сейчас!
Илька метнулся к дому Васильевны, забарабанил в калитку, потом – к своему дому, побежал через Жужлицу, на противоположный берег, откуда уже посматривал в их сторону Николай Романович.
Наверное, Илька тоже кричал. Павлик его не слышал. Опустошенный, вдруг обессилевший, он побрел назад, в сосняк. И когда вышел на горку – к полынье сбегались люди… Прошло, должно быть, совсем немного времени. Но откуда-то появились доски. Их укладывали вокруг полыньи крест-накрест, чтобы не провалиться.
Николай Романович прибежал с багром. Передал его мужикам, что были у воды. На горке, теснясь возле запрещающей надписи «Кататься нельзя!», сокрушенно ахали женщины. Аниной матери не было среди них – это Павлик видел.
Когда над водой появились красно-желтые, вызывающе яркие санки, Павлик невольно прижался к сосне, под которой сидел…
И вздрогнул, когда его тронули за плечо…
Васильевна. Она выскочила на стук вместе с бидончиком. Теперь сунула его Павлику.
– Чего уселся? На снегу-то? А?
Этот бидончик Татьяна Владимировна купила специально для молока и каждый день мыла его с порошком, хотя сама же говорила, что Васильевна – женщина чистоплотная. Откуда-то появился Кузьмич, раскрасневшийся, тяжелый. Дыхнул перегаром.
– Иди-ка домой, малый! – Хотел поднять его. – Иди, иди!
Павлик встал сам. Он уже овладел собой. И знал, что мужики напрасно вышаривают дно Жужлицы здесь, на течении, где родник…
А народ все прибывал, и это непонятно тяготило Павлика.
Повинуясь Кузьмичу, который раз или два легонько подтолкнул его в сторону дома, он перехватил из руки в руку бидончик и машинально побрел между сосен прочь от горки.
Мир перевернулся не для всех
Когда он вышел на дорогу и тропинкой вдоль оград поплелся к дому, все как-то разом улеглось в его сознании, потеряв остроту внезапности, стало прошлым… В настоящем были только факты: Анины санки стоят возле полыньи, Ани больше нет, а он идет с бидончиком, несет молоко…
Лишь появление баптиста на дорожке у дома Вики снова внесло смятение в эту жуткую ясность. Возвращенный куда-то в начало своих переживаний, он вспомнил, что красивая Вика спит сейчас у них дома, – здесь тоже многое требовало разрешения.
И все-таки Павлик избежал бы встречи, спохватись он чуть раньше. Теперь свернуть ему было некуда. А из калитки почти вслед за баптистом появилась мать Вики. Оба выжидающе уставились на Павлика.
Павлик первым сказал «здравствуйте» и остановился, потому что Викина мать загородила ему дорогу, и в глазах ее застыло то же безрадостное изумление, как у всех, с кем сводили его сегодня обстоятельства.
– Ты откуда здесь?! – воскликнула она вместо приветствия и даже вытянула перед собой руки, словно бы заклиная его не двигаться.
– Оттуда! – Павлик мотнул головой в сторону Жужлицы.
– Здесь откуда, у нас?! – быстро уточнила мать Вики, сдвинув изломанные к переносице брови.
– Мы тут живем. С мамой.
– Где?!
Павлик показал ей на дом. Баптист во время этих переговоров молча переводил взгляд с одного на другого.
– Вы?! Здесь?! – переспросила Викина мать все с тем же мученическим выражением на лице. – Когда вселились?!
– Вселились… – неопределенно ответил Павлик.
– Ты меня помнишь?!
Павлик догадался помедлить для виду.
– Вы приходили к нам… в городе.
– Это, я говорила тебе, племяш того, анчутки! – объяснила она баптисту. И тот сразу взял инициативу на себя.
– Мать дома?!
– Мама уехала… На гастролях.
– А брат ее?! Дядя он тебе! Где?! – Баптист не терзался, как Викина мать, он был просто раздражен и не скрывал этого. В любое другое время сама необходимость фальшивить уже смутила бы Павлика. Но тут к горлу подступила еще большая злость, и ответил он вызывающе:
– Откуда я знаю?!
– Адрес его правильный? – торопливо вмешалась мать Вики, боясь, что квартирант испортит ей переговоры. И, вынув из рукавички сложенную в квадратик бумажку, развернула ее перед Павликом.
Адрес на бумажке был верным. Но Павлик опять догадался слицемерить:
– А зачем вам?..
– Не твое дело! – зло оборвал его баптист. – Отвечай, когда взрослые спрашивают! – Жесткие складки на его щеках обозначились при этом еще резче. А глаза вдруг сделались маленькими-маленькими… Теперь Павлик испытал даже удовлетворение от одной возможности соврать баптисту:
– Бабушка живет по этому адресу. И дядя Костя.
– Ну вот! – обрадованно вздохнула Викина мать, подступая к баптисту. А тот немножко отстранился от нее.
Павлик ждал, что теперь будущий Викин отчим погонит его каким-нибудь злобным «проваливай!», но заметил, что взгляды баптиста и Викиной матери направлены куда-то через его голову, и услышал бодрый, по-солдатски чеканный голос за спиной:
– Здравия желаю!
– Здравствуйте… – растерянно пробормотала Викина мать, отступая к забору. Баптист нехотя буркнул:
– Здоров…
На дорожке, за спиной Павлика, вытянувшись по стойке смирно и взяв правую руку под козырек, стоял долговязый суворовец с ярко начищенной бляхой и красными лампасами на брюках. Взгляд у него был, под стать голосу, бодрый, а нос не по-мальчишески так высоко вздернут, что казалось, тянет кверху всю его голову.
Воспользовавшись моментом, Павлик шагнул мимо Викиной матери к дому. Но у калитки Мелентьевых, у которых мать наказывала брать соленья, вспомнил, что выходил из дому с поручением… Задержался, чтобы негромко шевельнуть щеколдой, и слышал весь разговор у дома Вики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
А крик уже не ослабевал в нем. И, беззвучный, долгий, разрывал грудь, сомкнутый внутри тисками страха.
На дне, под черной толщей воды, лежали санки с высоко загнутыми полозьями и красно-желтой решеткой сидения – какие были только у Ани.
Кричать сил уже не было, когда Павлик бежал через Жужлицу. Спохватился он уже на середине реки. Что-то подсказывало ему, что нельзя так бестолково, так вдруг ворваться в дом Ани… Поворачивая назад, к садам, он упал. И вскочил в то же мгновение. Дом Васильевны был первым от реки. Поэтому Павлик устремился теперь к нему… Хорошо, что его догнал с противоположной стороны, от машины Николая Романовича, Илька.
– Ты чего, Павлуха?! – Он ухватил Павлика за рукав. – Слышь?!
– Там… в проруби… санки! – Павлика трясло с головы до ног. Он показал в сосняк, по направлению горки. – Анины санки! В воде! – И только тут, впервые, последней надеждой мелькнула мысль, что это всего лишь санки – не сама Аня! – Около горки… В проруби… – машинально повторил он. Илька понял его и испугался.
– Ты… ладно… – пробормотал он. – Я сейчас!
Илька метнулся к дому Васильевны, забарабанил в калитку, потом – к своему дому, побежал через Жужлицу, на противоположный берег, откуда уже посматривал в их сторону Николай Романович.
Наверное, Илька тоже кричал. Павлик его не слышал. Опустошенный, вдруг обессилевший, он побрел назад, в сосняк. И когда вышел на горку – к полынье сбегались люди… Прошло, должно быть, совсем немного времени. Но откуда-то появились доски. Их укладывали вокруг полыньи крест-накрест, чтобы не провалиться.
Николай Романович прибежал с багром. Передал его мужикам, что были у воды. На горке, теснясь возле запрещающей надписи «Кататься нельзя!», сокрушенно ахали женщины. Аниной матери не было среди них – это Павлик видел.
Когда над водой появились красно-желтые, вызывающе яркие санки, Павлик невольно прижался к сосне, под которой сидел…
И вздрогнул, когда его тронули за плечо…
Васильевна. Она выскочила на стук вместе с бидончиком. Теперь сунула его Павлику.
– Чего уселся? На снегу-то? А?
Этот бидончик Татьяна Владимировна купила специально для молока и каждый день мыла его с порошком, хотя сама же говорила, что Васильевна – женщина чистоплотная. Откуда-то появился Кузьмич, раскрасневшийся, тяжелый. Дыхнул перегаром.
– Иди-ка домой, малый! – Хотел поднять его. – Иди, иди!
Павлик встал сам. Он уже овладел собой. И знал, что мужики напрасно вышаривают дно Жужлицы здесь, на течении, где родник…
А народ все прибывал, и это непонятно тяготило Павлика.
Повинуясь Кузьмичу, который раз или два легонько подтолкнул его в сторону дома, он перехватил из руки в руку бидончик и машинально побрел между сосен прочь от горки.
Мир перевернулся не для всех
Когда он вышел на дорогу и тропинкой вдоль оград поплелся к дому, все как-то разом улеглось в его сознании, потеряв остроту внезапности, стало прошлым… В настоящем были только факты: Анины санки стоят возле полыньи, Ани больше нет, а он идет с бидончиком, несет молоко…
Лишь появление баптиста на дорожке у дома Вики снова внесло смятение в эту жуткую ясность. Возвращенный куда-то в начало своих переживаний, он вспомнил, что красивая Вика спит сейчас у них дома, – здесь тоже многое требовало разрешения.
И все-таки Павлик избежал бы встречи, спохватись он чуть раньше. Теперь свернуть ему было некуда. А из калитки почти вслед за баптистом появилась мать Вики. Оба выжидающе уставились на Павлика.
Павлик первым сказал «здравствуйте» и остановился, потому что Викина мать загородила ему дорогу, и в глазах ее застыло то же безрадостное изумление, как у всех, с кем сводили его сегодня обстоятельства.
– Ты откуда здесь?! – воскликнула она вместо приветствия и даже вытянула перед собой руки, словно бы заклиная его не двигаться.
– Оттуда! – Павлик мотнул головой в сторону Жужлицы.
– Здесь откуда, у нас?! – быстро уточнила мать Вики, сдвинув изломанные к переносице брови.
– Мы тут живем. С мамой.
– Где?!
Павлик показал ей на дом. Баптист во время этих переговоров молча переводил взгляд с одного на другого.
– Вы?! Здесь?! – переспросила Викина мать все с тем же мученическим выражением на лице. – Когда вселились?!
– Вселились… – неопределенно ответил Павлик.
– Ты меня помнишь?!
Павлик догадался помедлить для виду.
– Вы приходили к нам… в городе.
– Это, я говорила тебе, племяш того, анчутки! – объяснила она баптисту. И тот сразу взял инициативу на себя.
– Мать дома?!
– Мама уехала… На гастролях.
– А брат ее?! Дядя он тебе! Где?! – Баптист не терзался, как Викина мать, он был просто раздражен и не скрывал этого. В любое другое время сама необходимость фальшивить уже смутила бы Павлика. Но тут к горлу подступила еще большая злость, и ответил он вызывающе:
– Откуда я знаю?!
– Адрес его правильный? – торопливо вмешалась мать Вики, боясь, что квартирант испортит ей переговоры. И, вынув из рукавички сложенную в квадратик бумажку, развернула ее перед Павликом.
Адрес на бумажке был верным. Но Павлик опять догадался слицемерить:
– А зачем вам?..
– Не твое дело! – зло оборвал его баптист. – Отвечай, когда взрослые спрашивают! – Жесткие складки на его щеках обозначились при этом еще резче. А глаза вдруг сделались маленькими-маленькими… Теперь Павлик испытал даже удовлетворение от одной возможности соврать баптисту:
– Бабушка живет по этому адресу. И дядя Костя.
– Ну вот! – обрадованно вздохнула Викина мать, подступая к баптисту. А тот немножко отстранился от нее.
Павлик ждал, что теперь будущий Викин отчим погонит его каким-нибудь злобным «проваливай!», но заметил, что взгляды баптиста и Викиной матери направлены куда-то через его голову, и услышал бодрый, по-солдатски чеканный голос за спиной:
– Здравия желаю!
– Здравствуйте… – растерянно пробормотала Викина мать, отступая к забору. Баптист нехотя буркнул:
– Здоров…
На дорожке, за спиной Павлика, вытянувшись по стойке смирно и взяв правую руку под козырек, стоял долговязый суворовец с ярко начищенной бляхой и красными лампасами на брюках. Взгляд у него был, под стать голосу, бодрый, а нос не по-мальчишески так высоко вздернут, что казалось, тянет кверху всю его голову.
Воспользовавшись моментом, Павлик шагнул мимо Викиной матери к дому. Но у калитки Мелентьевых, у которых мать наказывала брать соленья, вспомнил, что выходил из дому с поручением… Задержался, чтобы негромко шевельнуть щеколдой, и слышал весь разговор у дома Вики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49