– Ты хочешь получить перед уходом свою плату? – спросил Гарри.
Джойс устало покачала головой, а потом скрипнула зубами.
– Гарри... – начала она.
– Да, – прервал ее Роберт. – Я хочу получить свои деньги. А почему, собственно, нет? Я же не договаривался работать бесплатно.
– Я знаю, – кивнул Гарри. – Ты торгуешь своими услугами.
– Гарри, какого черта... – снова начала Джойс.
– В чем дело? – Он посмотрел на нее с самым невинным видом. – Я просто хочу заплатить Роберту все, что причитается, и дать ему мою кредитную карточку. Ведь это я буду платить за машину, верно?
Готовая было снова наброситься на него Джойс сдержалась и промолчала; Роберт Джи тоже молчал, пока Гарри не отсчитал ему деньги и не сказал:
– В расчете?
– В расчете, – кивнул Роберт.
– И не забудь вернуть ее, – сказал Гарри, передавая ему кредитную карточку.
Дальше Роберт словно перестал замечать своего работодателя, всем своим видом выражая, что сыт по горло и только и мечтает – уйти поскорее. Он тронул Джойс за локоть, тихо сказал ей что-то, а потом взглянул на Рэйлена и кивнул.
– А мне позволено будет поинтересоваться, – язвительно произнес Гарри, – в какое время вы намерены вернуться?
Рэйлену казалось, что Роберт Джи не ответит, однако, уже подойдя к двери, тот все же обернулся:
– Когда стемнеет.
* * *
– Ты совсем сошел с ума, – сказала Джойс, когда Роберт ушел.
– А что я такого сделал? – самым невинным образом удивился Гарри.
– Ты изо всех сил стараешься настроить его против себя.
– С человеком, который помогает тебе выбраться из дыры, обычно так не обращаются, – заметил Рэйлен.
– И я не поставлю Роберту в вину, – добавила Джойс, – если он действительно уйдет.
Не обращая внимания на их слова, Гарри подошел к южному окну гостиной, из которого, если встать совсем близко к стеклу и посмотреть на запад, можно было видеть уходящий вниз зеленый склон.
– Я ведь рассказывал вам, – спросил он, глядя в окно, – как Эзра Паунд и его жена жили у его любовницы Ольги Рудге? В Сант-Амброджио, это в той стороне. Немцы выкинули их из квартиры, им было некуда податься, и денег тоже не было, только триста пятьдесят лир, полученные за выступления по радио... за те самые выступления, из-за которых и пошли все его неприятности. Он утверждал потом, что ничего в них профашистского не было, только критика Рузвельта и Трумэна. Правда, к Муссолини он относился хорошо. Когда в Милане повесили за ноги Муссолини и его любовницу Клару Петаччи, Эзра Паунд написал стихотворение, в котором назвал случившееся «огромной трагедией, крушением мечты крестьянина с согбенными плечами». Но вы можете себе представить, как это человек живет под одной крышей со своей женой и любовницей? Они так и жили втроем почти целый год, пока наша армия, продвигавшаяся к Генуе, не пришла сюда. Тогда Эзра Паунд спустился в Рапалло и начал искать какого-нибудь офицера, то ли чтобы сдаться, то ли предложить свои услуги. Точно я не знаю. Он не нашел ни одного человека, знающего, кто он такой, или хотя бы этим интересующегося. Какой-то цветной солдат попытался продать ему велосипед.
Рэйлен и Джойс внимательно смотрели на Гарри. Теперь он отвернулся от окна.
– А на следующий день, – продолжил Гарри, – его схватили и сдали американцам итальянские партизаны. Когда его увидел я, он сидел в клетке, арестованный за измену родине, за то, что поддерживал моральный дух неприятеля.
– И вот почему все мы здесь, – сказала Джойс. – И кто бы в такое поверил?
Глава 19
За несколько дней до того, как Эзра Паунд попытался сдаться, или предложить свои услуги, или как бы там ни было, Гарри проходил через Рапалло в составе разведвзвода четыреста семьдесят третьего пехотного полка. Было это двадцать шестого апреля сорок пятого года.
Они взяли несколько пленных в Санта-Маргерите и двинулись дальше, на Геную, где на следующий день капитулировали четыре тысячи немцев. Гарри обучался в лагере «Бауи», в Техасе, получил подготовку танкиста, а затем их отправили во Вторую бронетанковую группу для восполнения потерь. Однако, как только он прибыл в Италию, Вторую бронетанковую расформировали и передали четыреста семьдесят третьему. Гарри приписали к разведвзводу, шофером лейтенанта. Было ему двадцать лет.
– Война была считай что кончена, – рассказывал Гарри, – так что следующую пару месяцев мы только тем и занимались, что ловили дезертиров. Были среди них знаменитые, вроде шайки Лэйна, это такая компашка, которая воровала армейское имущество и сбывала его на черном рынке. Обмундирование, грузовики, джипы – буквально все, что душе угодно. Были солдаты, на которых объявляли розыск, совершившие серьезное преступление и бежавшие из части. И всех, кого мы ловили, мы отправляли в штрафной учебный центр, военную тюрьму, организованную неподалеку от Пизы, точнее, между Пизой и Виареджо. Мы стояли в Рапалло, искали дезертиров, орудующих на черном рынке, тогда-то как раз мы и поймали этого парня из девяносто второго, которого я потом застрелил, не зная еще, что его разыскивают за убийство. Он изнасиловал женщину и перерезал ей горло. На первый случай его заперли в чулане гостиницы, где был наш штаб, на Пьяцца Гарибальди. Я тогда стоял в вестибюле и попался под руку, сержант послал меня подменить караульного, сторожившего чулан, чтобы тот пообедал. Иду я туда по коридору и вдруг вижу этого парня, дезертира, да еще с карабином, отнятым у того самого караульного, которого я собирался подменить. Стрелять он, видимо, боялся, не хотел поднимать тревогу, а замахнулся вместо этого прикладом, чтобы разнести мне череп. Он бросается на меня, а я за пистолет, выхватываю его, а патрон уже в стволе, и я это знаю, у меня патрон всегда в стволе. Вот тот мужик, который был на стоянке, в прошлом месяце... Нет, это же в октябре было, верно? Так вот тот мужик остановился, когда я выхватил пистолет. А этот, дезертир, так и бросился на меня, замахнувшись прикладом, чтобы меня угробить, и тогда я выстрелил, и он споткнулся, а потом я выстрелил еще раз, и только тогда он упал. Караульного он убил, мы так и не узнали – каким образом он отнял у него карабин.
А через пару недель, двадцать девятого мая, мы доставляли в Штрафной учебный центр одного дезертира, и вот тогда я и увидел впервые Эзру Паунда. Он был весь какой-то помятый и оборванный, ну прямо бродяга из самой что ни на есть трущобы, и сидел в одной из этих одиночек, где держали особо опасных заключенных и тех, кого приговорили к смерти. А его камеру укрепили еще и дополнительно, помимо решеток, стальной сеткой. Он сам называл это «обезьянья клетка», и выглядело очень похоже. Стояла эта клетка на бетонном фундаменте, примерно шесть на десять, имела двускатную крышу и отовсюду была открыта, так что дождь мог заливать ее со всех сторон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62