Мироненко тоже помалкивает. Смотрит в пол и только морщится иногда.
Калугин вдруг поймал себя на том, что совершенно искренне не хочет, чтобы предателем оказался этот парень. На душе было тяжко. И из-за двух детских любопытных глаз, и из-за испуганных женских рук, прижатых к груди.
«Чекист должен поступать правильно. Всегда и везде. Потому что иначе он не может. – Калугин закрыл лицо ладонями, вдруг ощутив, что дико хочет спать. – Как все-таки трудно. Трудно быть чекистом».
И снова скрип тормозов. Щелчок дверного замка.
– Приехали!
Двое в камуфляже остались в машине с Мироненко.
В остальном же все повторилось. Оцепленный подъезд, заблокированный лифт. Этаж отсечен.
Володя уже палец занес для звонка, как за спиной скрипнула дверь.
– Шумят, спать мешают, житья от вас нет… – понеслась визгливая надтреснутая старушечья брань.
Кто-то из оперативников шагнул вперед, появляясь в узкой полосе света, идущего с улицы.
Старушка ойкнула, хлопнула дверь.
«Теперь эта кошелка приклеится к замку намертво, – решил Калугин и утопил кнопку звонка. – Если и тут дети…»
Но детей не было.
Была только тишина.
Снова звонок.
Никакой реакции.
Калугин постучал кулаком. Дверь вздрагивала, глухо отзываясь на удары.
Снова позвонил.
Потом набрал на телефоне номер.
Было слышно, как в пустой квартире одиноко пиликает мобильный телефон.
– Свет горит, – сказал кто-то из оперативников.
– Что? – Калугин вздрогнул.
– Я говорю, снизу видели, что свет горит… Типа ночника или торшера… Слабый такой…
Владимир Дмитриевич отошел от двери.
– Ломайте.
– Гхм. – Командир оперативников вполголоса спросил: – Без санкции?
– Да. Ломайте. Ответственность моя…
– Давайте, ребята…
И ребята дали.
Только пыль от вывернутого косяка полетела.
По упавшей двери затопали крепкие ботинки.
– Кухня, чисто.
– Детская, чисто.
– Гостиная, чисто.
– Спальня… живых нет.
Уже чувствуя, что случилось непоправимое, Калугин направился в спальню. Коридор. Открытая дверь в ванную.
Хозяин квартиры лежал на кровати. Пустые глаза безразлично смотрели куда-то вверх, сквозь потолок, бесконечные перекрытия… в небо.
Константин Аркадьевич Тимирязев. Рядовой оператор технического отдела ФСБ.
Убит выстрелом в живот. Умер не сразу.
Калугин непослушными пальцами набрал номер Иванова.
– Леша, высылай, родной, криминалистов на квартиру к Тимирязеву. И «Скорую»…
– Труп, Владимир Дмитриевич?
– Труп. И знаешь что, пожалуй, отпускай остальных. Тут и без лишнего шума все понятно.
Калугин выключил телефон и обратился к командиру:
– В общем, отпускай ребят. Я тут криминалистов дождусь… А Мироненко отвезите домой. Хорошо?
– Хорошо, – командир кивнул. – Ребята, эвакуируемся…
– Хотя, погодите, я с ним поговорю…
Калугин спустился вниз, забрался в машину. Отпустил двух охранявших Мироненко ребят.
– Пойдите покурите. – Сел напротив. – Вы извините, Дмитрий Захарович, что мы вас так сорвали в ваш выходной. Просто возникла одна версия, которую надо было проверить. С вашей помощью. Но, видите ли… Не понадобилось. Так что… – Калугин развел руками. – Так что еще раз извините. Дело важное, сами понимаете, времени на разъяснения не было. Сейчас вас отвезут домой…
Калугин вздрогнул, увидев маленькую блестящую точечку в уголке глаза оператора.
Слеза?
– Еще раз извините. – Калугин вышел из машины.
– Ничего, – выдохнул Мироненко. – Ничего… Бывает.
За квартирой Мироненко в тот же день было установлено наблюдение…
50.
Полупустой плацкарт. Усталый, какой-то остекленелый проводник.
Когда поезд наконец дрогнул, взлязгнул глухо замерзшими сочленениями и оттолкнулся от перрона, Сергей понял, что все это время его сжимало необъяснимое напряжение. Словно он до последнего боялся, что тусклый желтоватый свет вдруг вспыхнет ярко, проводник попросит всех оставаться на местах, не волноваться. «Отправление нашего поезда задерживается по техническим причинам». В вагон войдут люди в черных куртках и, поигрывая желваками, попросят выйти. Аккуратно возьмут в «коробочку» и выведут «за угол». А там будет ждать тот, носатый…
Усталое, измученное, растрепанное сознание уже путало события реальные и вымышленные. Сергей пытался разобраться, что он делает в этом поезде, чего хочет добиться, постоянно убегая? Рассуждения Михалыча о «глазе урагана», казавшиеся такими логичными буквально несколько часов назад, теперь не выглядели таковыми. Все казалось мрачным, холодным, мокрым и грязным. В голове путались спецслужбы, бандиты, погони, выстрелы. Лица пассажиров, неудачно подсвеченные сверху желтым, нездоровым светом, выглядели какими-то уголовными, будто набился полный вагон бомжей…
Столяров потер лицо холодными ладонями. Закрыл глаза. Под веками будто тертого стекла насыпано…
Но поезд двигался.
Набирал ход, убегая от Москвы. Прорываясь смелой мухой через паутину дорог, кольцевых, окружных, подземных. Наружу, на свободу.
Наверное, впервые за эти несколько сумасшедших дней Сергей почувствовал, как что-то сдвинулось с места. Шары огромного бильярда раскатились в новую позицию, закончились бесконечные пустые удары на «отыгрыш». Теперь партия пойдет иначе. Только сейчас и начинается настоящая игра.
Эти дни вымотали его. Окончательно вымотали, закрутили до головокружения и тошноты.
Пришел проводник. Забрал билеты, выдал белье. Пообещал чай.
Пришел проводник. Принес чай.
Люди вокруг зашевелились. Будто ожили.
Прошел проводник. Собрал белую дорожку с ковра.
Опустевшие стаканы позвякивали ложечками на трясущемся столе.
Поезд двигался, как огромный снежный великан. Угрюмый, сильный и верный.
От его силы, от его уверенности делалось сонно, тепло…
– Давайте ложиться, – сказал наконец Михалыч. – Это длинная дорога. К ней надо относиться серьезно.
Вопреки ожиданию Сергей не смог заснуть сразу.
Лежа, он смотрел на огни, проносящиеся за окном, на стремительные тени, призраки и чудеса железной дороги. Колеса выбивали ту самую, удивительную полиритмию, которая, словно бубен шамана или стремительный языческий конь, способна унести человека далеко-далеко…
«Месть – это хорошо… С местью мы разберемся. Но надо же двигаться куда-то дальше? – Сергей заложил руки за голову. – Что же дальше? Вот, скажем, Кавказ, все эти южные народы с их кровными вендеттами, род на род, племя на племя, и так из поколения в поколение. Резня… Дикость. Тоже не годится. Дикость и есть. Дискредитация идеи. Людям жить надо, вперед двигаться, а не ползать по кустам с автоматами. Это на югах хорошо. Там и погода, и стиль жизни позволяют. Северным людям нужен другой пример. Иначе все уткнется в диких горцев. Да и то примеры найдутся какие-нибудь, исключительно уродливые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100