Он грубо ткнул личной карточкой в прорезь турникета, и тот с лязгом раздвинул стальные челюсти. Равнодушно покачивались стальные ленты под потолком, которые, и Калугин видел это лично, могут в мгновение ока рухнуть вниз и превратиться в непробиваемую стену, напряженную и звенящую. Лет пять тому назад террористы попытались захватить станцию. Защита сработала, и захватчики оказались отрезанными в подземных переходах от остального мира. Отключилась связь. Свет. И только вентиляция продолжала тихо гнать воздух, потому что вместе с террористами в ловушке оказалось несколько заложников. В это время спецназ вылавливал по горам семьи тех, кого зафиксировали камеры видеонаблюдения. Через некоторое время в соседнем коридоре оказались чада и домочадцы главаря бандитов, Рустама Дакаева, а также нескольких его подручных. Калугин хорошо помнил глаза капитана «гоблинов», который держал на мушке жену того, кто бесновался за стеной, пытаясь вырваться на свободу. Парню было страшно. Жутко от того, что вот сейчас все пойдет не так и ему придется пристрелить эту женщину. Но там, за металлической, непроницаемой броней тоже были женщины и дети… Ни в чем не виновные граждане Российской федерации. Которых надо было защищать. Любым способом!
Стрелять не пришлось.
После того, как бандиты сдались, «гоблины» незаметно растворились в лабиринте подземелий, не люди – тени, остались только фээсбэшники и милицейский ОМОН, грузящий неудачников по машинам. Лицо Дакаева Калугин тоже запомнил хорошо. Точнее, то выражение, с которым он смотрел на своих детей, жену и седую мать за оцеплением. Его отец стоял отдельно. Хмурый, с тяжелым, буквально черным взглядом, буравящим спину родного сына, того, кто подверг опасности самых дорогих ему людей. На отца Рустам не смотрел. Его он боялся больше, чем весь ОМОН и спецназ, вместе взятых.
Это была одна из первых серьезных акций по реальной борьбе с терроризмом. Было сделано очень многое, чтобы каждому подонку стало ясно, что государство может, будет и должно отвечать угрозой на угрозу и смертью за смерть. Потому что государство, Россия, отвечает за каждого своего гражданина. Где бы он ни находился.
Неистребимое племя правозащитников подняло громкий визг о нарушении прав человека, о невиновности семей террористов, о том, что государство не может становиться на одну доску с бандитами и брать заложников. Целый ряд международных фондов сделал щедрые финансовые пожертвования «на восстановление либеральных ценностей в Российской Федерации». Мир вздрогнул и напрягся.
Это был самый трудный момент. Хуже армий, хуже бандитов, хуже убийц и маньяков были потекшие из-за рубежа денежные потоки.
Работы тогда было много.
Силовым структурам пришлось вычесывать себя от блох, прикормленных все теми же фондами, армия на Кавказе и лояльные закону тейпы пережили нелегкий год под жестким давлением террористов, получивших неожиданную финансовую поддержку. Политическая власть отбивалась от нападок либералов со всех сторон.
Президент, осунувшийся и бледный, выступил тогда живьем, гоня в эфир насквозь сырой текст. «Бандиты всех мастей и окрасок должны знать, наше государство может и будет мстить за преступления, измену и террор. Только так мы можем выйти из того страшного коллапса, в который загнали себя сами. Только так и не иначе. Это больно. Это тяжело. Но сложное моральное уравнение: „жизнь заложника – жизнь члена семьи террориста“ будет решаться в пользу заложника».
Он угадал.
Почувствовал тот самый тонкий момент, когда все было готово просесть и обрушиться.
После этого в него стреляли. И не раз.
Но уже никому не приходило в голову играть жизнью невинных людей, захватив самолет, школу или больницу. Ведь у каждого человека есть корни… И чтобы стоять, он должен держаться корней. Подруби их… и нет больше человека.
Сев в вагон, Калугин позвонил в Контору и попросил составить ему досье на семью Лаптева. Безо всякой, впрочем, надежды обнаружить что-либо оригинальное. Его сейчас более всего интересовал таинственный человек, напугавший Хвостова и предъявивший «вашу корочку». Удостоверение ФСБ сложно было с чем-то перепутать, да и подделать его – тоже… Контора потратила много сил, чтобы завоевать себе авторитет организации, играть с которой слишком накладно. Поэтому отчаянных людей, способных изготовить поддельное удостоверение, практически не осталось. А значит…
Между погромом на квартире у Лаптева и визитом туда опергруппы прошло не так много времени. Человек, устроивший шмон, должен был четко знать, что он ищет и что времени у него мало. Иначе тот факт, что опергруппа никого не застала, можно было объяснить только случайной неудачей. Но в случайности Калугин не верил.
Выводы напрашивались совсем уж нехорошие.
Удостоверение, скорее всего, было настоящим.
От этой мысли Калугину делалось не по себе. Ловить «крота», да еще в условиях цейтнота…
«Интересно, а почему он их не пристрелил?» – подумал Володя, убирая уже отдавленные каким-то толстяком ноги.
– Простите, – просипел толстяк. По его лбу крупными каплями катился пот.
– Ничего, ничего, – равнодушно ответил Калугин, но толстяк воспринял это как разрешение завести беседу.
– Слышали, чего в мире делается? – Владимир Дмитриевич отмолчался, но неожиданный собеседник продолжал: – Совсем ошалели. Совсем. Я вот отца Леонида читал, так он говорит, что война будет. Оттого, что много в людях мерзости накопилось. Шлаков всяких. И сгустков. Все это рождает зависть. Оттого и войны все. От страха и зависти. А зависть от грязи. Чистить надо. Пить много…
– Это точно, – закивала женщина справа. – Пить – это по-нашему. Вот такой как зальет зенки с самого с утра, так и топчется по ногам до вечера. И топчет, и топчет!
– Извините, – толстяк хрустнул шеей. – Это у меня ноги большие… А пить, это я не про то. А совсем про другое.
– Да уж, конечно, то-то вонища! – завелась тетка. – Луком, поди, закусывал. Или чесноком.
– Шлепнул бы и шлюх, и директора-идиота, – вдруг, неожиданно для самого себя, брякнул Калугин.
Толстяк вытаращил глаза, как перепуганная болонка. Тетка с оттоптанными ногами перестала ворчать и принялась протискиваться в глубь вагона.
– Извините, – снова сказал толстяк, отодвигаясь от Володи.
– Вы выходите? – поинтересовался Калугин.
– Я… – Но тут открылись двери, и людской поток вынес потеющего толстяка, стремящегося к очищению, на перрон.
Следом вышел и Калугин.
«А ведь действительно. Положил бы там и Хвостова, и двух шлюшек. Не надо было бы выдумывать эту байку, нелепую, про списывание водителя задним числом. Неужели пожалел? Или не хотел шум поднимать?»
37.
– Вот. – Хвостов открыл дверь, пропуская внутрь Иванова и вихрь холодного воздуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Стрелять не пришлось.
После того, как бандиты сдались, «гоблины» незаметно растворились в лабиринте подземелий, не люди – тени, остались только фээсбэшники и милицейский ОМОН, грузящий неудачников по машинам. Лицо Дакаева Калугин тоже запомнил хорошо. Точнее, то выражение, с которым он смотрел на своих детей, жену и седую мать за оцеплением. Его отец стоял отдельно. Хмурый, с тяжелым, буквально черным взглядом, буравящим спину родного сына, того, кто подверг опасности самых дорогих ему людей. На отца Рустам не смотрел. Его он боялся больше, чем весь ОМОН и спецназ, вместе взятых.
Это была одна из первых серьезных акций по реальной борьбе с терроризмом. Было сделано очень многое, чтобы каждому подонку стало ясно, что государство может, будет и должно отвечать угрозой на угрозу и смертью за смерть. Потому что государство, Россия, отвечает за каждого своего гражданина. Где бы он ни находился.
Неистребимое племя правозащитников подняло громкий визг о нарушении прав человека, о невиновности семей террористов, о том, что государство не может становиться на одну доску с бандитами и брать заложников. Целый ряд международных фондов сделал щедрые финансовые пожертвования «на восстановление либеральных ценностей в Российской Федерации». Мир вздрогнул и напрягся.
Это был самый трудный момент. Хуже армий, хуже бандитов, хуже убийц и маньяков были потекшие из-за рубежа денежные потоки.
Работы тогда было много.
Силовым структурам пришлось вычесывать себя от блох, прикормленных все теми же фондами, армия на Кавказе и лояльные закону тейпы пережили нелегкий год под жестким давлением террористов, получивших неожиданную финансовую поддержку. Политическая власть отбивалась от нападок либералов со всех сторон.
Президент, осунувшийся и бледный, выступил тогда живьем, гоня в эфир насквозь сырой текст. «Бандиты всех мастей и окрасок должны знать, наше государство может и будет мстить за преступления, измену и террор. Только так мы можем выйти из того страшного коллапса, в который загнали себя сами. Только так и не иначе. Это больно. Это тяжело. Но сложное моральное уравнение: „жизнь заложника – жизнь члена семьи террориста“ будет решаться в пользу заложника».
Он угадал.
Почувствовал тот самый тонкий момент, когда все было готово просесть и обрушиться.
После этого в него стреляли. И не раз.
Но уже никому не приходило в голову играть жизнью невинных людей, захватив самолет, школу или больницу. Ведь у каждого человека есть корни… И чтобы стоять, он должен держаться корней. Подруби их… и нет больше человека.
Сев в вагон, Калугин позвонил в Контору и попросил составить ему досье на семью Лаптева. Безо всякой, впрочем, надежды обнаружить что-либо оригинальное. Его сейчас более всего интересовал таинственный человек, напугавший Хвостова и предъявивший «вашу корочку». Удостоверение ФСБ сложно было с чем-то перепутать, да и подделать его – тоже… Контора потратила много сил, чтобы завоевать себе авторитет организации, играть с которой слишком накладно. Поэтому отчаянных людей, способных изготовить поддельное удостоверение, практически не осталось. А значит…
Между погромом на квартире у Лаптева и визитом туда опергруппы прошло не так много времени. Человек, устроивший шмон, должен был четко знать, что он ищет и что времени у него мало. Иначе тот факт, что опергруппа никого не застала, можно было объяснить только случайной неудачей. Но в случайности Калугин не верил.
Выводы напрашивались совсем уж нехорошие.
Удостоверение, скорее всего, было настоящим.
От этой мысли Калугину делалось не по себе. Ловить «крота», да еще в условиях цейтнота…
«Интересно, а почему он их не пристрелил?» – подумал Володя, убирая уже отдавленные каким-то толстяком ноги.
– Простите, – просипел толстяк. По его лбу крупными каплями катился пот.
– Ничего, ничего, – равнодушно ответил Калугин, но толстяк воспринял это как разрешение завести беседу.
– Слышали, чего в мире делается? – Владимир Дмитриевич отмолчался, но неожиданный собеседник продолжал: – Совсем ошалели. Совсем. Я вот отца Леонида читал, так он говорит, что война будет. Оттого, что много в людях мерзости накопилось. Шлаков всяких. И сгустков. Все это рождает зависть. Оттого и войны все. От страха и зависти. А зависть от грязи. Чистить надо. Пить много…
– Это точно, – закивала женщина справа. – Пить – это по-нашему. Вот такой как зальет зенки с самого с утра, так и топчется по ногам до вечера. И топчет, и топчет!
– Извините, – толстяк хрустнул шеей. – Это у меня ноги большие… А пить, это я не про то. А совсем про другое.
– Да уж, конечно, то-то вонища! – завелась тетка. – Луком, поди, закусывал. Или чесноком.
– Шлепнул бы и шлюх, и директора-идиота, – вдруг, неожиданно для самого себя, брякнул Калугин.
Толстяк вытаращил глаза, как перепуганная болонка. Тетка с оттоптанными ногами перестала ворчать и принялась протискиваться в глубь вагона.
– Извините, – снова сказал толстяк, отодвигаясь от Володи.
– Вы выходите? – поинтересовался Калугин.
– Я… – Но тут открылись двери, и людской поток вынес потеющего толстяка, стремящегося к очищению, на перрон.
Следом вышел и Калугин.
«А ведь действительно. Положил бы там и Хвостова, и двух шлюшек. Не надо было бы выдумывать эту байку, нелепую, про списывание водителя задним числом. Неужели пожалел? Или не хотел шум поднимать?»
37.
– Вот. – Хвостов открыл дверь, пропуская внутрь Иванова и вихрь холодного воздуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100