Она казалась простой, ясной и радостной. И в то же время что-то было не так.
Это сомнение словно заноза больно кололо под сердце; Олег пытался понять, что его смущает, но голова стала пустой и звонкой, и мысли никак не могли нащупать верную тропинку среди только что испытанных переживаний и убийственно неприятных эмоций.
Наконец в воздухе раздалось что-то наподобие «бамц!», и художник вдруг начал мыслить вполне логично и содержательно. Правда, от этого ему легче не стало.
Олег вдруг понял, что ему никуда не спрыгнуть с той телеги, в которую запряжены взбесившиеся кони и которая несется неизвестно куда, скорее всего, в пропасть. И что если он и дальше будет упрямиться, то его ждут страдания, которые трудно представить.
Кто мог заказать это «десантирование» без парашюта? Папаша Маргариты, Георгий? Вряд ли. Столь изощренный способ привести в чувство зарвавшегося слугу им бы и в голову не пришел.
Максимум, на что способны эти господа, это послать двух-трех крепких парней из личной охраны, чтобы они хорошо намяли ему ребра. Очень убедительный аргумент, и чаще всего срабатывает безотказно.
Нет, полет в бездну придумал кто-то поумней, настоящий садист. Карлуха, сволочь, фриц недобитый! Как он сказал: «Смертельно?… Это, знаете ли, все ставит на свои места… Интересная мысль…»
Немец уже тогда знал, как и чем укоротить строптивца. Ожидание близкой смерти, страшнее самой смерти.
Что ж, поживем – увидим. Как писал один поэт – когда помрешь, тогда поймешь. А пока…
Олег с трудом поднялся на ноги, которые стали какими-то чужими и ватными. За перелеском, куда вела проселочная дорога, по идее, должно быть шоссе.
А пока нужно добраться до города, закончил свою мысль художник. Это сейчас главное. Переставляя дрожащие ноги, как ножки большого циркуля, Олег медленно поплелся туда, где начиналась цивилизация.
Он еще не видел ее, но чуял – запах выхлопных газов машин вперемешку с дымом горящих мусорных свалок…
Таким пьяным Олег еще никогда не был. Сначала он пил в баре при гостинице. Потом вышел на улицы ночной Москвы и начал отмечаться во всех питейных заведениях, которые попадались ему по пути.
На Тверской к нему начали приставать проститутки, и он уже было повелся, но тут налетел милицейский наряд, путан запихнули в микроавтобус, а ему дали пинка под зад, но почему-то даже не спросили документы и – что самое удивительное – не обшарили карманы.
В конечном итоге Олег оказался на какой-то незнакомой улице, где гудел шалман с цыганами, притом до самого утра. Здесь он и окопался, швыряя деньгами направо и налево.
А потом его, пьяного вдрызг и совсем беспамятного, привезли к гостинице и даже занесли в номер. Кто? Это было тайной. На следующий день художник не только не узнал бы своих благодетелей, но и себя опознал с трудом, когда посмотрел в зеркало.
На него таращила глаза похмельная физиономия блудливого сатира; только не хватало волосатых козлиных ног. Олег даже с испугу отпрянул от зеркала.
Потом он долго приводил себя в чувство под контрастным душе, но все равно, даже будучи тщательно выбритым, его лицо казалось постаревшим лет на десять.
После косметических процедур Олег полез в холодильник, достал оттуда бутылку холодного шампанского и вылакал ее до дна как заправский пьянчужка. «Шампанское по утрам пьют только аристократы и дегенераты», – вспомнилась ему фраза одного киношного героя.
Буду считать себя аристократом, решил Олег. Все-таки, имею дворянское звание, почти принц. Он горько улыбнулся. И наконец вскрыл запечатанный конверт, в котором находился ключ от ячейки бронированного гостиничного сейфа, где лежала большая сумма в долларах – аванс, как и обещал Карл Францевич.
И в это время в дверь номера постучали.
«Если это Карла, – мстительно подумал художник, – я выскажу ему все, что думаю о нем, о его родителях и вообще о всей родне этого сукиного сына. А может?… – Он посмотрел на пустую бутылку из-под шампанского. – Дать ему по башке, чтобы забыл, как меня и звать… Стоп! Этого еще не хватало. Пить надо меньше, чтобы в голову дурь разная не лезла. Не все так просто, парень…»
В дверь стучался водитель «мерседеса». Олег уже знал, что его зовут Никита.
– Вас внизу подождать? – будничным голосом спросил водитель.
– Да… подожди.
«Вот гад! – бушевал Олег. – Сволочь немецкая! Все просчитал, выродок. Все мои реакции. Был на сто процентов уверен, что я больше не буду брыкаться. Что ж это он лично не позвонил или не зашел? Душевед гребаный… Как поживаете, милейший Олег Ильич? Хорошо ли идет шампанское под опохмелку? Прекрасно, майн либер хэр! Не хотите ли за компанию?…»
Пока ехали, Олег весь кипел. Он унял эмоции лишь в своей импровизированной мастерской. Наверное, на него успокаивающе подействовал знакомый запах красок и лаков.
Едва он приготовил все необходимое для рисунка, как в павильон стремительно вошла – нет, влетела – Маргарита. Она с тревогой начала всматриваться в бледное лицо художника.
– Что с тобой?! – воскликнула она встревожено.
– Со мной все нормально, – с деланным спокойствием ответил Олег. – Голова немного побаливает.
– Ты пил… – Она не спросила, а констатировала.
– Расслаблялся, – ответил художник, криво ухмыляясь. – Не переживай – ты здесь ни при чем.
– Ты как с креста снятый. Таким я еще тебя не видела. Зачем ты так много пьешь?
– Вопрос, как я понимаю, чисто риторический… – Олег снова выдавил из себя улыбку: но тут же нахмурился. – Прошу извинить, но мне некогда болтать. Нужно работать. Время идет, солнце скоро скроется за деревьями, значит, освещенность будет плохой, что скажется на качестве эскиза.
– Почему… почему ты так говоришь со мной?! – На глазах Маргариты вдруг появились слезы.
– Отлично! – воскликнул Олег. – Вот так и сидите. – Он демонстративно перешел на «вы». – Эмоциональное состояние натуры для художника чрезвычайно важно.
Удивительно, но Маргарита на его «вежливость» никак не отреагировала. Она промолчала, закусила губу и села так, как ей подсказал художник.
Олег работал как одержимый. Он полностью отключился от действительности. Иногда казалось, что его рукой водит кто-то другой – настолько стремительными и точными были штрихи, которые он наносил на холст тонкими угольными палочками.
Художник мог бы запросто нарисовать Маргариту по памяти, даже с закрытыми глазами. Он помнил мельчайшие черты ее лица. Но было еще ЧТО-ТО, неуловимое, не относящееся к материальному миру, которое он даже не должен, а обязан был поймать и изобразить только при наличии живой натуры.
Про это «ЧТО-ТО» не было написано ни в одном учебники, о нем не говорили преподаватели (а если и вспоминали, то вскользь, потому как сами не знали, откуда оно происходит), но Олегу его истинная суть приходила сама, непонятно откуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Это сомнение словно заноза больно кололо под сердце; Олег пытался понять, что его смущает, но голова стала пустой и звонкой, и мысли никак не могли нащупать верную тропинку среди только что испытанных переживаний и убийственно неприятных эмоций.
Наконец в воздухе раздалось что-то наподобие «бамц!», и художник вдруг начал мыслить вполне логично и содержательно. Правда, от этого ему легче не стало.
Олег вдруг понял, что ему никуда не спрыгнуть с той телеги, в которую запряжены взбесившиеся кони и которая несется неизвестно куда, скорее всего, в пропасть. И что если он и дальше будет упрямиться, то его ждут страдания, которые трудно представить.
Кто мог заказать это «десантирование» без парашюта? Папаша Маргариты, Георгий? Вряд ли. Столь изощренный способ привести в чувство зарвавшегося слугу им бы и в голову не пришел.
Максимум, на что способны эти господа, это послать двух-трех крепких парней из личной охраны, чтобы они хорошо намяли ему ребра. Очень убедительный аргумент, и чаще всего срабатывает безотказно.
Нет, полет в бездну придумал кто-то поумней, настоящий садист. Карлуха, сволочь, фриц недобитый! Как он сказал: «Смертельно?… Это, знаете ли, все ставит на свои места… Интересная мысль…»
Немец уже тогда знал, как и чем укоротить строптивца. Ожидание близкой смерти, страшнее самой смерти.
Что ж, поживем – увидим. Как писал один поэт – когда помрешь, тогда поймешь. А пока…
Олег с трудом поднялся на ноги, которые стали какими-то чужими и ватными. За перелеском, куда вела проселочная дорога, по идее, должно быть шоссе.
А пока нужно добраться до города, закончил свою мысль художник. Это сейчас главное. Переставляя дрожащие ноги, как ножки большого циркуля, Олег медленно поплелся туда, где начиналась цивилизация.
Он еще не видел ее, но чуял – запах выхлопных газов машин вперемешку с дымом горящих мусорных свалок…
Таким пьяным Олег еще никогда не был. Сначала он пил в баре при гостинице. Потом вышел на улицы ночной Москвы и начал отмечаться во всех питейных заведениях, которые попадались ему по пути.
На Тверской к нему начали приставать проститутки, и он уже было повелся, но тут налетел милицейский наряд, путан запихнули в микроавтобус, а ему дали пинка под зад, но почему-то даже не спросили документы и – что самое удивительное – не обшарили карманы.
В конечном итоге Олег оказался на какой-то незнакомой улице, где гудел шалман с цыганами, притом до самого утра. Здесь он и окопался, швыряя деньгами направо и налево.
А потом его, пьяного вдрызг и совсем беспамятного, привезли к гостинице и даже занесли в номер. Кто? Это было тайной. На следующий день художник не только не узнал бы своих благодетелей, но и себя опознал с трудом, когда посмотрел в зеркало.
На него таращила глаза похмельная физиономия блудливого сатира; только не хватало волосатых козлиных ног. Олег даже с испугу отпрянул от зеркала.
Потом он долго приводил себя в чувство под контрастным душе, но все равно, даже будучи тщательно выбритым, его лицо казалось постаревшим лет на десять.
После косметических процедур Олег полез в холодильник, достал оттуда бутылку холодного шампанского и вылакал ее до дна как заправский пьянчужка. «Шампанское по утрам пьют только аристократы и дегенераты», – вспомнилась ему фраза одного киношного героя.
Буду считать себя аристократом, решил Олег. Все-таки, имею дворянское звание, почти принц. Он горько улыбнулся. И наконец вскрыл запечатанный конверт, в котором находился ключ от ячейки бронированного гостиничного сейфа, где лежала большая сумма в долларах – аванс, как и обещал Карл Францевич.
И в это время в дверь номера постучали.
«Если это Карла, – мстительно подумал художник, – я выскажу ему все, что думаю о нем, о его родителях и вообще о всей родне этого сукиного сына. А может?… – Он посмотрел на пустую бутылку из-под шампанского. – Дать ему по башке, чтобы забыл, как меня и звать… Стоп! Этого еще не хватало. Пить надо меньше, чтобы в голову дурь разная не лезла. Не все так просто, парень…»
В дверь стучался водитель «мерседеса». Олег уже знал, что его зовут Никита.
– Вас внизу подождать? – будничным голосом спросил водитель.
– Да… подожди.
«Вот гад! – бушевал Олег. – Сволочь немецкая! Все просчитал, выродок. Все мои реакции. Был на сто процентов уверен, что я больше не буду брыкаться. Что ж это он лично не позвонил или не зашел? Душевед гребаный… Как поживаете, милейший Олег Ильич? Хорошо ли идет шампанское под опохмелку? Прекрасно, майн либер хэр! Не хотите ли за компанию?…»
Пока ехали, Олег весь кипел. Он унял эмоции лишь в своей импровизированной мастерской. Наверное, на него успокаивающе подействовал знакомый запах красок и лаков.
Едва он приготовил все необходимое для рисунка, как в павильон стремительно вошла – нет, влетела – Маргарита. Она с тревогой начала всматриваться в бледное лицо художника.
– Что с тобой?! – воскликнула она встревожено.
– Со мной все нормально, – с деланным спокойствием ответил Олег. – Голова немного побаливает.
– Ты пил… – Она не спросила, а констатировала.
– Расслаблялся, – ответил художник, криво ухмыляясь. – Не переживай – ты здесь ни при чем.
– Ты как с креста снятый. Таким я еще тебя не видела. Зачем ты так много пьешь?
– Вопрос, как я понимаю, чисто риторический… – Олег снова выдавил из себя улыбку: но тут же нахмурился. – Прошу извинить, но мне некогда болтать. Нужно работать. Время идет, солнце скоро скроется за деревьями, значит, освещенность будет плохой, что скажется на качестве эскиза.
– Почему… почему ты так говоришь со мной?! – На глазах Маргариты вдруг появились слезы.
– Отлично! – воскликнул Олег. – Вот так и сидите. – Он демонстративно перешел на «вы». – Эмоциональное состояние натуры для художника чрезвычайно важно.
Удивительно, но Маргарита на его «вежливость» никак не отреагировала. Она промолчала, закусила губу и села так, как ей подсказал художник.
Олег работал как одержимый. Он полностью отключился от действительности. Иногда казалось, что его рукой водит кто-то другой – настолько стремительными и точными были штрихи, которые он наносил на холст тонкими угольными палочками.
Художник мог бы запросто нарисовать Маргариту по памяти, даже с закрытыми глазами. Он помнил мельчайшие черты ее лица. Но было еще ЧТО-ТО, неуловимое, не относящееся к материальному миру, которое он даже не должен, а обязан был поймать и изобразить только при наличии живой натуры.
Про это «ЧТО-ТО» не было написано ни в одном учебники, о нем не говорили преподаватели (а если и вспоминали, то вскользь, потому как сами не знали, откуда оно происходит), но Олегу его истинная суть приходила сама, непонятно откуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75